Протоиерей Живко Панев: С Православием меня познакомил профессор марксизма
– Отец Живко, как Вы стали верующим, родившись в социалистической стране?
– Я из Македонии, это бывшая югославская республика. Я родился в 1961 году, мой отец был офицером югославской армии, у нас была коммунистическая семья. Но когда я учился в гимназии, начал искать смысл жизни, как и вся молодежь. Читал очень много по философии, психологии, потом начал увлекаться восточными религиями – индуизмом, буддизмом. И благодаря одному профессору марксизма, который был тайно верующим человеком, познакомился с Православием. Он давал мне читать Достоевского, потом – православные книги на сербском языке.
Я начал интересоваться православным духовным опытом, читать «Лествицу» преподобного Иоанна Лествичника, «Добротолюбие»… В итоге в 18 лет я крестился. Закончил в Скопье (это столица Македонии) юридический факультет и после этого захотел учиться богословию.
Я попросил моего духовного отца, он сейчас митрополит в Черногории (митрополит Черногорско-Приморский Амфилохий (Радович) – Прим.ред.), чтобы он благословил меня поехать в Свято-Владимирскую семинарию в Америке, потому что я знал английский язык. Но он сказал: «Лучше в Париж, там очень хороший богословский институт. И Франция все-таки католическая страна, ближе к нам, чем протестанты в Америке». Так я попал в 1988 году на Свято-Сергиевское подворье.
Я окончил, как говорят сейчас, licence (бакалавриат – Прим. ред.), потом получил степень магистра в Свято-Сергиевском институте, одновременно – степень магистра классической филологии. У меня есть даже степень магистра делового администрирования (MBA).
На второй год моего пребывания в Париже я стал дьяконом у владыки Амфилохия в Сербской Православной Церкви, но в 90-е годы в Югославии началась гражданская война. До этого все мы были югославами, а тут я в одночасье оказался македонцем в Сербской Церкви, а для моих соотечественников македонцев стал сербом (Македонская Церковь с 1967 года находится в расколе от Сербской – Прим. ред.).
Было очень сложно вернуться на родину. Так и остался я во Франции, получил маленький приход на юге Парижа и в 1994 году стал священником. До сих пор я служу на приходе, который находится в юрисдикции Архиепископии православных русских церквей в Западной Европе – Экзархата Вселенского Патриархата.
– Свято-Сергиевский институт – это легенда, там преподавали известнейшие учёные-богословы и священники первой волны эмиграции: епископ Кассиан (Безобразов), архимандрит Киприан (Керн), протоиерей Сергий Булгаков, протоиерей Георгий Флоровский, протоиерей Василий Зеньковский, протоиерей Николай Афанасьев, Антон Карташёв, Георгий Федотов, Борис Вышеславцев и другие. Какова его роль сейчас, сохранил ли он своё ведущее положение?
– Очень важно, что он есть и сейчас. У нас есть традиция и опыт диалога с западным миром. Сейчас у нас нет таких великих богословов, какие были раньше, но мы стараемся расти. У нас около двухсот студентов на заочной и очной формах обучения, но проблемой является материальный аспект, потому что во Франции с 1905 года разделены Церковь и государство. Государство не помогает церковным учебным заведениям.
Наше служение возможно благодаря пожертвованиям православных верующих, которых во Франции немного, а те, кто есть, разделены по юрисдикциям. Но благодатью Божией мы работаем, стараемся поддерживать дух творческого богословия, которое верно Преданию, но находится в диалоге с западным миром. Этот мир жаждет найти свет Христов.
– Каковы, на Ваш взгляд, как человека, живущего в Европе, перспективы христианства вообще и православия в частности в этой части света?
– У нас во Франции, как и вообще на Западе, остро стоит вопрос исламизма. Великая Французская революция хотела сделать так, чтобы христианской идентичности больше не существовало. Но сейчас, с приходом исламизма, французы начинают понимать, что у них, как и у всей Западной Европы, есть христианские основы, христианская идентичность, заложенная в самой культуре, и надо, чтобы люди о них узнали.
Мы, как православные, чувствуем, знаем и веруем, что у нас есть полнота Предания христианской Церкви. И в этом смысл нашего пребывания на Западе – чтобы западные люди перенесли её к себе, сказали: «У нас есть общие корни, и надо, чтобы мы снова были едины, но в духе верности православному Преданию. Это Церковь, которая сохранила чистоту апостольской веры». Вот смысл нашего существования.
Так что, отвечая на ваш вопрос – есть ли в Европе перспективы для христианства и православия – можно сказать: конечно, есть!
– Но с другой стороны, христианство все-таки активно вытесняется из общественной жизни. Власти запрещают размещать религиозные символы на общественных зданиях, в обществе вводится понятие season greetings вместо Christmas («сезонный праздник» вместо «Рождества» – Прим. ред.)…
– Да, во Франции есть такая тенденция. Как я сказал, еще Французская революция была направлена против Церкви. Но это случилось потому, что Католическая Церковь в это время была вместе с монархической властью, и французскому народу всё-таки не было хорошо. Если бы ему было хорошо, не было бы революции.
Есть дух лаицизма (лаицизм – французское движение за секуляризацию общественной жизни страны – Прим. ред.), который направлен против Церкви. Но если ты смотришь в глубину, оказывается, что эта антицерковность направлена против фарисейства, церковной гордыни. Действительно, у нас, членов Церкви и священнослужителей, есть недостатки; может быть, мы иногда используем власть, данную нам Богом, для личных целей, и народ это чувствует. По сути, люди ищут достоинство народа Божьего – достоинство человека быть перед лицом Бога.
Фото: Александер Васылюк/orthphoto.net
– Cейчас много говорят о том, что в Православной Церкви со временем тоже исказилось понимание роли народа Божьего, «первые роли» отданы священнослужителям, а простые прихожане на богослужении только «зрители». В раннехристианской Церкви было не так…
– С самого начала христианства Церковь – это собрание верующих, которые собираются ради единой веры во Христа, чтобы получить дар Духа Святого и приносить бескровную жертву. У всех христиан есть дар благодарить Бога: Евхаристия – это благодарение. Но есть особенные дары у тех, кто возглавляет эти собрания верующих и благодарящих. Этот особенный дар дает им Бог, но через собрание, потому что когда происходит хиротония епископа, его поставляют только для паствы.
Так что у нас есть общее служение, есть особенное служение, но это служение любви. Ничего другого. У епископа нет никакой монархической власти, политической власти, у него есть власть любви, которая проявляется через служение святых таинств, в первую очередь Литургии. Потом – проповедание догматов на основе веры. У священника есть служение епископу и управление народом Божьим с чистым сердцем.
Об этом пишет Ипполит Римский в молитве о поставлении священника: епископ полагает руки на голову будущему пресвитеру и молится, чтобы он управлял народом Божьим с чистым сердцем. «Чистый сердцем» значит, чтобы человек был без самолюбия, чтобы он жил для других и чтобы их приводил к Богу. Служение — в этом.
Но у нас есть падшее человеческое естество, и у нас есть способность превращать это служение во власть. Властолюбие – это самое первое искушение. Сатана отпал от Бога, потому что не видел Бога как любовь, любовь одной Личности к другой Личности. Само бытие Бога – любовь, потому что Он – Отец, Сын и Дух Святой.
Сатана однажды перестал видеть Бога как общение трёх Лиц, а стал видеть Его как монархическую власть, монаду. Из-за этого он захотел быть против Бога: если Бог – власть, то надо или убежать от этой власти, или стать рабом, или занять место власти. И когда сатана искушает Еву, что он ей говорит? Он говорит: Бог не хочет, чтобы вы ели от Древа познания, потому что если вы будете есть, то вы тоже будете богами, как и он.
Сатана хотел представить Бога как власть, которой Он хочет только для Себя и не хочет поделиться ею с другими. Это искушение было причиной и первого падения, падения сатаны, и второго падения – Адама и Евы.
У нас есть это искушение – у каждого человека, и у священников, и у мирян. Но если вернуться к тому порядку, о котором мы говорили, у каждого из нас есть общее служение и есть особенное служение, но нельзя забывать, что это служение любви.
– В своём докладе Вы описывали современный постмодернистский мир, цитировали размышления философов о его особенностях. Наверное, время, в которое мы живём – одно из самых сложных. Как человеку сохранять внутренний покой, не отдаляться от Бога, когда он окружен такой скоростью, таким количеством информации?
– Как жить в эпоху постмодернизма? Трудно жить, но трудно было и при модернизме, и при классицизме. Этот мир – Божий, и жить в нём можно только через послушание. Когда мы говорим о послушании, сразу думаем о монашеской жизни, но как жить в миру?
Есть очень хороший писатель Тит Коллиандер, который говорил, что у каждого в духовной жизни есть своё послушание: если мы монахи – монашеское послушание, если журналисты – журналистское. Если мы делаем что-то, исполняя волю Божию, нужно, чтобы мы получили от этого мир.
Мы не ищем волю Божию, мы слишком много говорим. Есть шум, из-за этого шума мы не слышим голос Божий. Только голос Божий может дать нам этот мир. Но как услышать голос Божий, когда у нас нет мира и около нас нет мира? Надо молиться, чтобы Он нам послал мир, чтобы у нас было послушание. Это первый момент.
Второй момент: постмодернизм – это всё-таки дух времени. Постмодернизм – это только часть тенденций современного западного мира. Западный мир распространяет свои тенденции на всю планету. У человека возникает чувство, что он может без Бога достичь даже бессмертия. Это называется трансгуманизмом: сделать так, чтобы благодаря биотехнологиям, нанотехнологиям, фармакологии, кибернетике человек стал лучше. Это «гуманизм плюс»: человек может без Бога стать богом.
Но это искушение дьявольское, потому что если бы даже человек стал бессмертным, это не сделало бы его таким в полной мере. Даже если бы он мог жить тысячу лет благодаря лекарственным препаратам и биотехнологиям, если его убить, он умрёт.
Здесь искушение – просто в гордыне. Сейчас самые великие фирмы – такие, как Google, Yahoo, Apple – очень много денег тратят на эти технологии, потому что руководители этих компаний – адепты трансгуманизма. Они ищут бессмертия. У них есть чувство, что только бессмертие может нам дать блаженство. Но блаженство без вечного блаженства невозможно, а вечное блаженство – это Бог.
– Вы на опыте своей родины знаете, что такое гражданская война. За последнее десятилетие мы наблюдали много подобных войн. Почему, на Ваш взгляд, вокруг так мало мира? Откуда возникают гражданские войны?
– Властолюбие – это источник всех войн. Каждый конфликт и война возникают из-за властолюбия. Я хочу иметь абсолютную власть, но почему? Потому что сейчас мы смертны. Если у меня будет власть, значит, все ресурсы будут у меня.
Это страх смерти. Но хорошо, что мы боимся смерти, потому что смерть – это не естественная вещь. Даже Христос испугался! Если помните Евангелие от Иоанна, когда Он приблизился к гробу святого Лазаря Четверодневного, Он вдруг испугался. На греческом – буквально «почувствовал глубокий стресс». Что это значит? Даже Христос понимает, что самый великий ужас – это смерть. Но как победить смерть? Или через бессмертие, воскресение Христово, или если у меня будут деньги, пища и богатство.
Когда нет веры в Бога, ты думаешь, что богатство защищает. Но ресурсы ограничены. Если у меня будет все, то у тебя не будет ничего. А ты скажешь: «Почему так? Это несправедливо! Я беру в руки оружие, начнём военный конфликт». По-моему, так всегда было. От падения Адама и Евы, от Каина и Авеля до сих пор мы в постоянных конфликтах.
И что делает Христос? Христос говорит: «Вы хотите абсолютной власти, потому что думаете, что Бог – власть». Но Он стал человеком. Есть такое понятие «кенозис» – «истощение, умаление». Бог стал человеком! Жил как человек, умер как человек, но воскрес как Богочеловек. Он даёт нам способ одержать победу над смертью. «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Все мы – сущие во гробех, все мы ждём воскресения Христова.
Читайте также:
- Протоиерей Живко Панев: Присутствие в Интернете должно быть ответственным
- Клаус Кеннет: Я пробовал все – и выбрал Православие
- Игумен Ефрем Ватопедский: Когда старец сказал, что я стану монахом, я подумал – кошмар!
