С
Стоит терем–теремок, он не низок, не высок… Теремок на первом этаже обычной панельки в Нижнем Новгороде, а в теремке живут Фалины. Кто-кто в теремочке живет? Таня и Артем, мама и папа, Ирина Анатольевна, бабушка… а вот дальше перечислять сложно. Дело в том, что Таня и Артем не знают, сколько у них детей. Кровные, приемные, под опекой, под присмотром, внуки, племянники – как посчитать? Сколько ни есть – все родные. Сейчас в трехкомнатном «теремке» живут 12 человек.

6.30 – 9.30: «Вы вообще нормальные?!»

– И тут сотрудники опеки нам говорят: «Подождите! То есть, вы еще не видели детей, не знали, что вам их отдадут, но уже сняли дом и сделали ремонт?!». Мы им: «Так да!», а они: «Ребята, а вы вообще как, нормальные?!».

Артем Фалин хохочет и отхлебывает кофе, смеется и Ирина Анатольевна, теща Артема. На часах шесть тридцать утра, за окном темно и льет совсем не зимний дождь, а старшие Фалины давно не спят. В четыре утра уехала в соседний Арзамас защищать магистерский диплом мама Татьяна, Артем вскочил сначала покормить маленькую Еву, потом выгулять собак, а Ирина Анатольевна заступила на смену – к плите. Утреннее баловство в виде двух чашечек кофе закончено, в следующий раз бабушка большой семьи присядет в районе четырех часов дня.

– Ирина Анатольевна, тяжело как с готовкой! Вы сколько людей-то кормите? Завтрак, обед, ужин, перекусы…

– Ай, ты не спрашивай, ты ешь давай, – бабушка машет на меня рукой и ставит тарелку, – Все ведь проснутся сейчас!

Первым на кухню выходит Сашка, он плачет басом, в рыданиях различается: «Па–апа! Па–аааапочка!». Саша высоченный, идеального телосложения, глаза–маслины, губы дрожат, он забирается на Артема и затихает. Именно Сашку  Фалины забирали из детского дома при женской колонии, специально «добирая» на съеме положенных для приемной семьи квадратных метров.

Кровный отец Сашки лежит в подмосковной земле, кровная мать сидит в тюрьме, все это бесконечно далеко от родной Нигерии. По выходу из мест лишения свободы – перспектива немедленной депортации. Их с Сашкой должны выслать в нигерийскую провинцию, где действует «Боко Харам», организация, признанная в РФ террористической. Организация, похищающая людей, взрывающая храмы и школы. Я смотрю на браслетик-«фенечку» на руке Саши, на нем выплетено «Помоги, Господи!».

«Помогите!», – в общем-то, это все, что мама Саши могла сказать по-русски. Через десятые руки тюремного телеграфа она знала, что есть такие Фалины, которые «берут детей». После трех лет Сашка должен был попасть в детский дом, но вместо этого он сидит на коленках у Артема и подозрительно на меня поглядывает. Я чужая, поэтому мальчик втискивается, буквально впечатывается в отца, и только после этого начинает есть кашу.

9.30–12.00: Не очень скучная жизнь

Едят Фалины в три смены – всем одновременно на маленькой кухне сесть некуда. Ирина Анатольевна командует и распределяет места, не снимая с рук почти годовалую Еву. Один на табуретку, второй на стул, кудрявая Белла сидит на подоконнике и смотрит в окно. Бабушка вздыхает: накормить малышку сложно, нужно пробиваться через отстраненность, ормошить.

У Беллы пока адаптация, она сидит комочком, завернувшись в маленькое одеялко. Белла цыганка, ее кровная мать — в местах лишения свободы. Она тоже очень просила Таню взять Беллу до того, как из дома ребенка она попадет в детский дом.

К Белле подходит Кристина и аккуратно ее подталкивает, та оборачивается – в руке у Кристины очищенный банан. Белла немножко раздумывает, но все же берет банан, отламывает кусочек и кладет в рот, бабушка тихонько подвигает к ней тарелку с кашей. Вдруг девочка приникает к Ирине Анатольевне кудрявой головой и замирает. Ирина Анатольевна тоже не двигается и даже маленькая Ева сидит тихонько.

И только свободная рука бабушки нежно перебирает волосы девочки.

– Тебе не скучно снимать одно и то же?

Я смотрю, как работает Артем и мне непонятно, что интересного для фотографа-репортажника в постоянной съемке жизни епархии. Все-таки очень много одинакового: службы, праздничные службы, встречи, рабочие поездки, опять службы. Артем усмехается:

– Понимаешь, если я думал «ну вот, сфотографировал еще одну Литургию, премию за лучшее репортажное фото не отхватишь», наверное, было бы скучно. Но если веришь и чувствуешь, что каждый раз во время службы свершается Таинство – уже не заскучаешь, так ведь?

В Бога Фалины поверили не сразу, нормальные, говорит Артем, были советские атеисты. «Немножко того, немножко сего, во что-то верю, во что не знаю», – Артем быстро двигает «мышкой», обрабатывая фотографии, на руках у него сидит Руслан, тот, который помладше (вообще у Фалиных Русланов два). Татьяна работала экономическим журналистом, потом познакомилась с отцом Макарием. Человек, в “лихие девяностые” имевший тюремный опыт, после пришел к Богу и принял монашество. Он работал с самыми отверженными людьми – заключенными и наркоманами.

«Отец Макарий привел нас к вере, а вскоре сам умер от туберкулеза, – говорит Артем, – Скажу так, на этом пути много было чудес, только рассказывать сложно, духовный опыт дело личное». Руслан перебрался с коленок Артема ему на плечи, дует в ухо и смеется. Артем невозмутимо продолжает работать.

12.00–16.00: «Са-ма–я лучшая»

– А ты к нам надолго? Ой, я тебя уже, по-моему, люблю! А как тебя зовут?

Вокруг меня прыгает Алена, обнимается, по-птичьи клюет-целует в щеку. Обольщаться не стоит – дело не в том, что ребенок полюбил меня с первого взгляда, так часто ведут себя дети, вышедшие из казенных заведений. Понравиться любой ценой, обезопаситься, прислониться к любому взрослому. Для этого есть специальный термин: реактивное расстройство привязанности, когда детям из-за травматичного опыта трудно, а иногда и невозможно строить нормальные отношения с нашим миром. Алена росла в детском доме с семи до одиннадцати лет, ее несколько раз забирали в приемные семьи и возвращали обратно.

Алена домучивает «Дубровского», хотя вообще-то хотела бы таскать на руках Еву или играть с Кристиной и Амидом в лошадок. Она посматривает со своего второго этажа кровати на бегающих малышей, готова сорваться, полететь, запрыгать, закричать. Но Артем, все еще работая за компьютером, зорко следит за процессом чтения, задает наводящие вопросы, и Алена втягивается обратно в пушкинский текст. Она на семейном обучении и в школу ей нужно идти только к часу дня.

Белая шапка с помпоном, яркая куртка, залихватски накрученный шарф – перед уходом Алена меня предупреждает: «Ты только смотри, дождись мою маму, тебе надо на нее посмотреть!». Уже с улицы, в окно, уточняет: «Знаешь, почему? Моя мама са–ма–я лучшая! Таня которая мама, а не первая! Са–ма–я лучшая!». Алена уходит, в дальнем конце двора подпрыгивает белый помпон и слышно, как она горланит: «Са–ааамая лучшая мама у меня!».

В девять месяцев Алена осталась без присмотра и якобы случайно упала на обогреватель. Девочка пролежала на нем столько, что сгорело 50% кожного покрова, а кисти рук пришлось ампутировать. О той жизни Алены не известно почти ничего, кроме того, что до семи лет, когда девочка попала в детский дом, ей приходилось и бродяжничать, и воровать, и голодать.

Волонтеры искали Алене родителей по социальным сетям, искали и работники детского дома, где жила девочка. Через год ей надлежало попасть в коррекционный интернат, но Алена поехала в маленькую квартирку на первом этаже и живет – как будто так было всегда.  Позади первый тяжелейший год адаптации, а вот кропотливый труд приемных родителей не заканчивается никогда.

– Да-а, Аленка дала нам жару, конечно, – говорит Артем.

– Наверное, ее дразнили из-за внешности…

– …Да при чем здесь внешность, – перебивает Артем, – Аленка сама кого хочешь задразнит, быстро учишься, если в детском доме выжить хочешь. А вот недолюбленность, потребность во внимании, все наследство прежней жизни, оно сложно выходило. А дразнить ее не решаются, видела, какая у нас толпа? Кто, скажи, ее будет дразнить?!

16.00–19.30: Мама приехала!

Бабушка присела поесть, я спрашиваю, это обед или все-таки завтрак? Она смеется, разминает натруженную поясницу: «Да полтора, полтора раза уже поела, кофе тоже считается». Ирина Анатольевна торжественно говорит нам с Артемом, что сейчас объявит новость хорошую и новость плохую:

– Хорошая – в семье теперь есть дипломированный специалист, Таня защитилась на отлично!

Под шумок в кухню набились дети, они встречают новость ликованием, криками, вопросами, когда дипломированный специалист, то есть мама, приедет домой, Руслан борется с Сашкой за то, чтобы залезть бабушке на коленки. Ирина Анатольевна решает вопрос просто: коленка Саше, коленка Руслану, каждому по баранке в руки.

– Плохая: они пробили колесо и его меняют!

Таня приезжает через два часа вдохновленная, набирает по пучку детей в каждую руку, рассказывает про защиту, целует Беллу, гладит по голове Руслана–старшего, рассказывает Артему, как с однокурсником тащили машину до ближайшего сервиса.

У меня немного звенит в голове от разноголосицы, но Фалины ничего, привыкли. Тихо в этом доме не бывает никогда, но вдруг я понимаю, что с самого утра никто из детей не подрался. Ссорились – да,  пихались – было такое, пробовали отбирать друг у друга игрушки – не без этого. Но не дрались, не мутузили друг друга исподтишка, не ругались, не говорили друг другу гадости. Шум в этом доме как звук пчелиного роя: громко, но спокойно. С любовью.

Татьяна Фалина занимается тюремным служением и тоже работает в Нижегородской епархии. Она выучилась на катехизатора, человека, который беседует с людьми о вере и отвечает на сложные вопросы. История Церкви, догматы, символика, значение Таинств, Ветхий и Новый Завет. А если по-простому, Таня грузит детей в многострадальную старенькую машинку и едет в одну колонию, потом в другую, в третью. Дети с Артемом гуляют в окрестностях, а Таня работает. Отвечает на вопросы, говорит про дела семейные и учебные, советует, слушает, рассказывает.

– Почему-то все считают, что человек, находясь в условиях нечеловеческих, может измениться и перевоспитаться. И все это с пренебрежительным отношением окружающих, невозможностью устроиться на работу, тысячью препятствий на пути.

– Но разве разговоры о вере дают им это перевоспитание?

– Они дают им опору, стержень. Люди думают, что в тюрьме все другое. Нет, проблемы везде одни и те же и люди одни и те же. И отношение к ним нужно человеческое. Просто человеческое отношение!

Таня говорит с паузами, потому что к ней выстраивается очередь «на поцеловаться». Очередь большая, некоторые успевают подойти по два-три раза, а потом и по четвертому.

– Тебе не страшно туда ездить с детьми?

– У меня старшие дети знаешь, где впервые причастились? Именно в колонии!

– Мы-то уже к вере пришли, – поясняет Артем, – А детей все болтало, но на Пасху они поехали вместе с нами, просто за компанию. Мы молимся, а дети стоят с одним рецидивистом. Он вообще был вор, но покаялся и стал вести новую жизнь. И вот все идут причащаться, а наши стоят. Он им говорит: «Как это? Это почему это вы не причащаетесь?!». Ну они и подумали: «А действительно, что это мы не причащаемся?!» – и пошли себе, исповедовались в первый раз в жизни, а потом к Чаше подошли. Так с тех пор и ходят.

19.30–23.00: Старшие

Входная дверь хлопает каждые пять минут. Это приехали старшие дети – двадцатидвухлетняя Светлана, которая учится на дефектолога, двадцатилетний Алексей, курсант-речник и некоторое количество их друзей. Посчитать невозможно, потому что все хаотически передвигаются по квартире, каждый носит на руках какого-нибудь произвольного младшего ребенка, что-то рассказывает, смеется, ест. Артем снова работает, Таня наконец присела на матрас, лежащий на полу, и вытянула гудящие ноги, над нами по шведской стенке броуновским движением передвигаются Амид, Руслан старший и Руслан-младший, Кристина и Сашка.

– Артем, Таня, сколько все-таки у вас детей, а? – я целый день записываю за Артемом в блокнот имена. «Зоя (28 лет, домохозяйка, двое детей), Кристина (в семье с девяти месяцев, попала «по линии тюремного служения»), Амид и Руслан (8 и 5 лет, кровная мама на реабилитации), Владик (18, учится в колледже по рабочей специальности)» – пошла третья страница, а дети, так или иначе «прошедшие» через семью Фалиных, все не кончаются.

– А еще мы Джапара забыли, – говорит Артем.

– Это кто меня забыл? – в комнату заходит Джапар собственной персоной. Он взрослый и серьезный, на руках маленькая Кристина, а рядом беременная жена. Джапар сириец, сложная семейная история, строгий отец со своими представлениями о воспитании и неопределенным статусом в России. В свое время старшие дети Фалиных позвонили родителям и сказали: «А мы тут сирийца в сугробе нашли!». Как нашли, так и привели, обогрели, взяли под крыло, долго налаживали отношения Джапара с отцом и окружающим миром.

Я лежу на матрасе в обнимку с пригревшимся Сашкой и смотрю на потолок. А с потолка на меня смотрит доброе круглое лицо, нарисованное стремительными линиями.

– А это что?

– А это наш Амид решил стать иконописцем, нарисовал на потолке, как в храме купол расписывают, – говорит Таня, – Мы спрашиваем, кто это? Кто-то из Евангелистов? Ангел? А он говорит – Бог.

Я понимаю, что Таня так и не успела поужинать. В соседней комнате что-то рассказывает Артем, через равномерные промежутки раздаются взрывы хохота. Сашка пригрелся и заснул, удобно устроившись на моем локте, а с потолка на нас смотрит Бог.

***

Фонд «Правмир» строит Фалиным дом. Я скажу вещь, которую обычно не говорят, собирая деньги – в этой семье столько любви и принятия, что даже если сбор не состоится, у них все равно будет всё хорошо. Но я очень прошу вас помочь любой суммой – Фалины продадут свой крошечный «теремок» и получат первоначальную сумму, они будут много работать и строить свой дом, налаживать жизнь на земле. Сейчас и родители, и дети живут очень стесненно, у Артема и Тани нет своего места для сна, они «кочуют» по квартире. Даже собрать детей на прогулку в крошечном коридоре – целое дело. Фалины стараются и обустраивают квартиру, как могут, но уже наступил предел пределов, места в ней просто нет. Пожалуйста, помогите тем, кто много лет помогал другим, помогает сейчас и будет помогать дальше – Фалины просто не умеют по-другому. Спасибо вам.

Анастасия Лотарева, корреспондент портала «Такие дела» специально для портала «Правмир»

Вы можете помочь всем подопечным БФ «Правмир» разово или подписавшись на регулярное ежемесячное пожертвование в 100, 300, 500 и более рублей.