Светлана Спаич – закончила филологический факультет Белградского университета, отделение английского языка и литературы, преподавала, работала переводчиком. С 1993 года занимается исследованием и исполнением аутентичной песни. В 24 года была избрана в члены Интербалканского традиционного ансамбля, выступает с самыми известными в мире музыкантами, дает концерты, преподает, ее выступления проходили в Koнцертгебау (Aмстердам), Koнцертхаусе (Вена), Teaтре Реал (Maдрид), Mузее современного искусства (Нью-Йорк), Яд Вашем (Иерусалим), Театре Гротовского (Вроцлав), Mузее современного искусства (Лос-Анджелес), других известных концертных залах.
С группой «Moба» в 1994 году записала альбом традиционной музыки «Приони, Moбо», с группой «Дрина» в 2000 году – альбом «Жива вода», с группой «Бело Платно» в 2008 году – диск «Косово и Метохия, лицо Европы», альбом «Жегар живи», который Светлана записала с группой сербов, вернувшихся в село Жегар в Книнской Краине, записан лондонским Cloudvalley и внесен в 15 лучших мировых изданий 2008 года, на World Music European Chart, а также назван одним из важнейших энто-музыкальных проектов последних 15 лет на территории бывшей Югославии. Много лет сотрудничает с композитором Борисом Ковачем в его группе New ritual group.
– Светлана, где Вы родились?
– В Лознице, в Подринье, на границе с Боснией, это Ядарская область, река Ядар. А мой род происходит из Герцеговины, область Коренич.
Чем отличаются народы тех областей?
– Да, об этом я и хочу рассказать. Там, в Герцеговине, находится церковь, посвященная святому архангелу Михаилу. Это крестная слава нашей семьи. Мы «архангеловцы», как у нас говорят, из племени Гобовича. Позже, как и многие семьи из Герцеговины, мы пришли в западную Сербию. Родственники по матери – из Никшича.
Здесь, в Подринье, смешалось много народов, преобладают динарцы, герцеговинцы и черногорцы, были и волны переселенцев из Боснии, Боснийской Краины, есть старожилы, автохтонное население. Отцы, предки, во второй половине 18 века, уходя из Герцеговины, дошли до села Текериш на отрогах горы Цер, и с тех род Спаичей живет здесь, в Текерише.
Для меня Текериш очень важное место, здесь находился штаб Степа Степановича, здесь происходило Церское сражение – первое сражение Первой мировой войны, в котором сербы одержали героическую победу.
Вообще весь этот край отличает дух свободолюбия. Редкий сербский край его не имеет, но этот внес большой вклад в освободительную историю сербов, в Первом и Втором сербском восстаниях. Упомяну воеводу с Ядра, известного Анто Богичевича, сражавшегося плечом к плечу с Карагеоргием, известную битву на Лознице, затем, в Первой мировой войне – Церская битва, битва на Дрине, Мачков камень, Колубарская битва, все они происходили в этих краях.
Это было время страшных испытаний для народа, австро-венгерская армия подвергла мачванский народ из ядарских сел страшным мучениям, во Второй мировой войне страдания продолжились, «Вермахт» мстил за поражения Первой мировой войны.
Мало известно о том, что Лозница – первый город Сербии, во время Второй мировой войны освобожденный Королевской армией Югославии 31 августа 1941 года. После этого в кровавом сербском октябре последовала месть, только в селе Драгинац было расстреляно три тысячи человек, убивали женщин, детей, в селе Цикота 135 детей младше дести лет сожгли на костре.
Лозница известна и тем, что в ее окрестностях находится родное село Вука Караджича – Тршич. Йован Цвийич, наш великий ученый географ, тоже родом из Лозницы. Они служат примером людей исключительной одаренности, которые понимали свой долг перед народом, принадлежность к нему, делили с ним все страдания и искушения, особенно Йован Цвийич. В своих заметках он часто говорит о любви и благодарности, которые испытывает к своему, к сербскому народу.
– Значит, Вы с детства воспитывались в духе традиции и понимания ее важности?
– Я росла, как и все мое поколение, училась в школе, в которой продолжалась индоктринация, родители были в растерянности, они не были церковными людьми, но уважали и хранили традиции. Мне повезло, я росла среди бабушек и дедушек, а для них вопроса: «есть ли Бог» не возникало. Соблюдались посты, когда у бабушки не оставалось масла для лампадки, она делала масло из грецкого ореха, вот видите, тогда было нетрудно поститься! Счастье и благословение Божие, что я все это впитывала с детства и хорошо помню свое детское чувство: «Господи, какие же тут все хорошие!»
– Вас крестили в детстве?
– Да, вместе с двумя братьями в родном доме, в Текерише. В селе был такой обычай – крестить детей в родном доме, в родном очаге. Моя бабушка Живка и покойный дед Милан были глубоко верующими людьми, бабушка со мной сидела, родители работали, меня никогда не отдавали в детский сад. И с раннего детства остались эти впечатления, сильные впечатления, как дедушка молился, часами, клал земные поклоны, каждый день, и книги, иконы на стене. Сегодня, когда приезжаю к бабушке и вижу те иконы, слезы наворачиваются.
– Когда началась Ваша церковная жизнь?
– Позже, в старших классах. Бунт против лжи, в которой мы жили и воспитывались, выражался преимущественно через рок-культуру. Помню, например, первый альбом белградской группы «Партибрейкерс» – чистый бунт, жажда свободы! Или группа «Мизар», это была такая, я бы сказала, неовизантийская поп-музыка… и ты и не понимаешь, что это, о чем поют, но чувствуешь за этим что-то великое!
Настоящая церковная литургическая жизнь началась в студенческие годы, особенно после встречи с теперешним владыкой Йованом Чулибрком, тогда иеромонахом. Тогда сформировался какой-то круг людей, мы вместе посещали митрополию Черногорско-приморскую, а позже закипела работа на радио «Светигора», я работала в первом составе радио. Некоторые записи из моей авторской передачи до сих пор звучат. Передача «Кликче вила» была посвящена традиционному звуку, песне, музыке, в основном православных народов, было много интересного.
Владыка Йован создал несколько выдающихся программ: «Дети апокалипсиса», «Золотой Иерусалим», тогда в эфире еще не звучало ничего подобного. Конечно, и сейчас мы в контакте с редакцией, часто бываю гостем радио.
– Когда Вы начали заниматься аутентичной сербской музыкой? Ведь вы окончили филологический факультет, учили английский?
– Опять же это семя было посеяно в детстве. По воскресеньям я смотрела детскую передачу «Музыкальный тобоган», а до нее была какая-то программа о сельском хозяйстве, и я в ожидании своей детской передачи смотрела программу для крестьян.
Случалось, что в эту коллажную программу «допускали» какую-нибудь из сельских групп, которые пели старинные песни. Когда я услышала это древнее пение, я пережила шок. Слушала, как поют эти старые женщины и думала: «Это не пение!! Что это?!» Это был ключевой вопрос, который подтолкнул меня тогда, и до сего дня традиционная культура моего народа много раз ставила его передо мной!
Например, мы этот глас жнецов называли пением, а народ это вообще не считает пением, это очень важные обрядовые песни, которые исполняются на определенный глас, например, «сватовский глас». Не существует сватовского пения… потому что, без этих женщин, которые могут держать сватовский глас, не может быть совершен и обряд венчания.
– Что это за глас?
– Существует сербский звуковой язык, философия звука, понятие звука. На лекциях объясняю это как вертикальное движение звука, проецирование его вдаль. Если говорить языком западной музыкальной теории, сербы почти всегда поют интенсивными характерными диссонансными созвучиями с микроинтервалами, такое пение чаще всего называют пением «на глас». Важной особенностью сербского пения я считаю и чувство общности, сознание того, что рядом есть другой. Пока нет другого, нет и меня, нет моего голоса. И двухголосье здесь – один голос, созвучие, общее движение, общее стремление, без другого нет меня и моего звука.
– Сколько лет Вам было, когда Вы начали заниматься музыкой?
– Я не училась в музыкальной школе, я пела в школьном хоре, у меня было, как говорят, хорошее ухо, слух, меня любители учителя музыки и в начальной, и в средней школе. Звучала песня и в доме, мой отец хорошо пел, а я с раннего детства любила петь, пела во весь голос.
Интересно, что когда я приехала в Белград, первой группой, в состав которой я вошла, была группа «Паганки». Эта группа в 80-е занималась традиционным деревенским пением в городской среде, так сказать, в городском контексте, и вот сегодня, тридцать лет спустя, подобные группы есть в каждом городе, где-то даже несколько. Какие-то вещи все-таки меняются…
– Кто был Вашим учителем традиционного пения?
– Это было так… Мой хороший друг Зоран Стефанович, писатель, драматург и директор портала «Растко» – крупнейшего культурно-исторического портала в юго-восточной Европе – познакомил меня со своим дядей. Это был известный Милинко Стефанович. У него было свое издательство «Билег», он был пионером в самиздате традиционной музыки и сыграл большую роль в моем выборе. Тогда я впервые услышала пение Светланы Стевич, известной певицы из хомольского края.
А начинала я в группе «Паганки», затем, около двух лет пела в группе «Моба», а после этого начался мой самостоятельный путь. Я достаточно быстро поняла, что все, что мы делаем: репетиции в городских квартирах, прослушивание концертных записей, к цели не приведет. Я была под таким сильным впечатлением от народного пения, что мне снились поющие старицы, они обращались ко мне, они мне пели!
И где-то в начале 90-х годов я начала ездить по селам, скажем, по восточной Сербии, там я встретила Бокана Станковича из Заечара, села Ласово, это лучший сербский гайдаш, он учился у своего деда, впитывал древние традиции. Он очень мне помог, мы вместе ездили по Тимочской Краине, по окрестностям Ниша, по западной Сербии, моим родным краям, и по Златибору, где поется известная «златиборская кайда». А по ту строну Дрины я много времени провела на горе Озрен, там очень специфическое пение, так называемый озренский стиль, это в окрестностях Добоя…
– В чем специфичность?
– У них свой стиль, выразительность, свой звукоряд. Каждый край имеет свои особенности, свою систему, свои уникальные формы, ганги, ойкалицы, потресалицы. Ойкалица, возможно, и получила такое название по выраженной вибрации голоса на «ойой». Каждый край имеет свой особый стиль. Затем, я детально изучила часть Боснийской Краины, вокруг Козары, мученическое Подкозарье, там я прожила несколько лет, в Республике Сербской, а последние десять лет регулярно бываю в Книнской Краине. И конечно, использую любую возможность, чтобы бывать в Косово и Метохии.
– В Вашем репертуаре много косовских песен…
– Да, а особенно я люблю раннюю традицию, вообще, косовские песни в народе очень популярны и любимы, я исполняю их уже больше десяти лет с прекрасным белградским ансамблем «Бело платно», хотя старым косовским напевам, которые часто поются одноголосно, обрядовым песням, уделяю особое внимание.
– Когда вы создали свою группу?
– Конкретно этот состав, который называется «Певческая дружина Светланы Спаич», оформился в сентябре 2009 года. В него входит пять девушек, что характерно, все из Белграда, все выросли на асфальте. Кто-то из них пел со мной раньше, кто-то пришел позже и учился у нас, и я решила соединить их в группу, городскую дружину, это нормально.
Мы не только вместе поем, во многом у нас один взгляд на традицию, одно отношение. Другими словами, мы не собираемся сидеть в Белграде, петь здесь или ездить в зарубежные гастроли и на фестивали, мы учимся у своего народа, это очень важно, петь с народом. Когда проходят народные соборы, церковные или другие, где люди поют, моя группа едет туда или ездим по деревням петь с людьми. Мы не отделяем себя от народа, не будет песни, если не живешь с народом, не живешь живой традицией. Хотя мы пели и на самых крупных фестивалях мира, в известных концертных залах.
На самом деле, когда однажды войдешь в этот мир, невозможно остановится, бесконечный поток, неиссякаемый, главное, чтобы жило и продолжалось. Когда еще в 90-е я пела с Боканом, если нам негде было петь, то мы пели в кафане «Мала банка», собирались люди, старые, молодые, в основном беженцы из Боснии и Книнской Краины. И всегда я была членом каких-то сельских групп, таким образом, постоянно пелось.
– Где вы пели со своей дружиной?
– Скажем, в «Концертгебау» в Амстердаме, в венском «Концертхаус», из значительных фестивалей на Вомед и на Вомекс…
– Как вас встречала публика, как слушатели реагировали?
– Прекрасно. Любой труд, который делается с полной отдачей, приносит результат, а то, чему учишься у народа, что разделяешь и проживаешь с ним, имеет огромную силу. Сербская традиция, особенно та архаика, которую я так люблю, динарское пение, отличается от звукового опыта современного человека, оно завораживает, оно имеет свои принципы, иногда звучит просто футуристично, в нем заключена невероятная сила. Публика нас везде прекрасно принимала, нередко с восхищением.
Мне труднее петь где-то в деревне перед старыми певцами, чем в таких залах, потому что традиция и заключается в отношениях учителя и того меньшего, который учится. Без предания, без того, что несет предание, без того, что кто-то запоет с тобой, поможет, поддержит и скажет: «Да, вот сейчас хорошо» – нет традиции.
Во мне всегда жил страх, вернее трепет, буду ли я достойна этой песни, и что скажут эти старые люди. Конечно, я уважаю всякую публику, но понимаете, что хочу сказать? Когда сам народ принимает, учит и поднимает, тогда намного легче выступать перед другими людьми, в других странах, зная, что все эти певцы и твои предки здесь с тобой рядом, дают тебе силу.
– Вы занимаетесь народной музыкой, является ли это своего рода миссионерством, сейчас, когда Сербия снова переживает тяжелые времена? К сожалению, знания о Сербии поверхностны, и Россия не исключение, относитесь ли вы к своему творчеству как к миссионерству, или для Вас это нормально, естественно – пение, как дыхание?
– Верным ответом было бы: и то, и другое. Господь дал мне этот дар, я люблю это, без пения для меня нет жизни, но это не значит, что я не осознаю своей миссии. Всегда выступаю с этим сознанием, песня, особенно старинная обладает большой силой. «Песня не знает границ» – не просто фраза. В древней традиционной песне содержится столько многовекового опыта, столько знания, мудрости, страдания, в конце концов; это сублимация лучшего, это тот высший истинный образ, который создает народ, она отзывается эхом в вечности.
С этой стороны мне легко, ибо знаю, кто я и откуда, я очень люблю свой народ, знаю, где мои корни и всегда подчеркиваю, что чем глубже корни, тем больше и богаче будет крона, тем больше она может охватить. Я не верю в этот поверхностный, так называемый, космополитизм, считаю, что не любящий своих, по настоящему не может любить никого. Мы сейчас любим кого-то по скайпу, в фейсбуке, в Америке или в Аргентине, потому, что нам удобнее так «любить».
Путешествия по России – хорошая парадигма. Русский народ нам духовно близок, и русскую публику я бы не сравнила с другой, это просто особая категория. Меня поражает внимание и вовлеченность вашей публики, мир и тишина, но после концерта остаемся по два часа, люди приходят поблагодарить, выразить свои чувства, сказать, насколько они тронуты.
Я бы сказала, что это очень искренняя, душевная публика, и одновременно очень искушенная и знающая. Безусловно, я уважаю всякую публику, но мне кажется, что нигде нет такого, как в России. Каждый раз, когда я возвращаюсь из России, несколько дней не могу прийти в себя от восхищения, красоты. Особенно, когда мне посчастливилось побывать, слава Богу, Оптиной Пустыни, в Толгском монастыре, в Троице-Сергиевой Лавре. Надеюсь, что не последний раз, это совсем другой, особенный мир, другая планета. И для меня нет никаких препятствий, потому что когда любишь свой народ, легко полюбить другие.
Я работала, например, с прекрасным женским ансамблем из Сан-Франциско, они американки, в них нет ни капли славянской крови, но с какой отдачей они поют народные песни Восточной Европы, русские, балканские.
Я работала с людьми востока и запада, в Америке, в Европе, в России и дальше буду работать, что очень интересно: музыканты самых разных направлений с большим интересом воспринимают старую традицию, хорошо принимают, чувствуют ее. Музыканты, которые занимаются современной музыкой, импровизацией, приглашают меня не реже, чем коллеги по традиционному звуку.
– Вы много преподаете…
– Последнее время преимущественно занимаюсь преподаванием, обучением, учу других сербскому пению, несколько раз была в Америке, в Бретани работала с несколькими коллективами, бретонцы вообще особый народ, специфичная культура. Я уже три года сотрудничаю с двумя бретонскими академиями: «Дром» – это модальная музыка и «Ария» – академия древней музыки и барокко в Нанте, у нас совместный проект и выступления.
Очень интересно, как ранняя европейская музыка хорошо корреспондируется с нашим традиционным звуком, то есть в том, что настоящее, истинное можно найти общую основу и базу.
– А в Америке?
– В Сан-Франциско я работала три недели с группой «Китка», у нас были и общие выступления, кроме этого преподавала в Беркли. На следующий год группа посетила Сербию, народ принял их всем сердцем. Ничего не мешает спеть сербскую песню в Америке на английском языке, если знаете, как и что. Они хотели научиться петь гангу, я им посоветовала: «Если хотите петь гангу, пойте о том, что вас трогает на своем языке, в Герцеговине вас лучше поймут, если будете петь гангу на английском, чем заученную на сербском, не вкладывая душу».
Так и было, у нас было несколько концертов в Сан-Франциско мы «ойкали» об американских лингвистах Милману Пери и Альберте Лорде, а коло из Подкозарья пели на английском о Николе Тесле. У меня было несколько концертов в Нью-Йорке, сольный и с моей «Певческой дружиной»… Везде, где я бываю с выступлениями, особенно в Европе, одновременно и преподаю, где-то только преподаю.
– Как Вы считаете, что привлекает современного человека в традиционной музыке?
– Истина его привлекает, истина. В таком пении нет проекции моих эмоций, нет моих чувств и переживаний, это свидетельство об истине, ты должен свидетельствовать об истине. Думаю, что это главное, что вызывает реакцию людей и вообще то, чем больше всего привлекает традиционный звук.
Древняя традиционная песня – это ядро истины, поразительной энергии, накопленного опыта, то прекрасное, что народ хранит веками. Знаете, народ всегда трудно живет, страдает, борется за жизнь, постоянно от кого-то защищается, борется за свободу, веру, за себя, на другое времени не остается. Песня ободряет, дает силы, в ней выражается смысл существования.
Представляете, в лагерях люди шли на смерть и пели… Вообще, когда песня была единственным развлечением, она тебе и телевизор, и интернет, и поход в кафе, и разговор с другом. Не имеешь ничего кроме песни, можно себе представить, сколько она значит.
Или у нас сегодня полный шкаф одежды, а у моей бабушки, прабабушки было одно рабочее платье и один праздничный костюм. Правда, когда видишь этот праздничный костюм, эту вышивку, работу – в ней вся жизнь, весь космос воткан, она начинала это вышивать в 15–16 лет, орлиный глаз, точная рука. Неповторимо, неповторимые платья, так же и с песней, только она у тебя есть, но в ней бесценная красота и сила.
– Вы сотрудничаете со многими известными музыкантами, художниками, какие у Вас впечатления от этого сотрудничества?
– Люблю многих музыкантов. Осуществились и некоторые мои желания, например, когда я только начинала петь, меня потряс голос Саинко Намчылак, певицы из Тувы, она закончила московскую консерваторию и долго выступала на московской авангардной сцене. Ее сила, с одной стороны, заключается в глубокой укорененности, а с другой – она в том, что живет здесь, в этот момент. Вот живая традиция. Позже осуществилось мое желание работать с ней, мы вместе выступали и пели, подружились, надеюсь, сотрудничество продолжится.
Из западных мастеров для меня очень драгоценно сотрудничество с великим театральным художником и режиссером Робертом Вилсоном, безусловно, самым выдающимся театральным режиссером современности.
– Как оно возникло?
– Благодаря известной сербской художнице Марине Абрамович, она одна из самых значительных художников перформанса в мире за последние сорок с лишним лет. Когда она впервые услышала мое пение, оно ее потрясло, и так, одно повлекло другое. Интересно, как традиционное входит в ткань спектакля Вилсона, а каждый его спектакль – это особая художественная форма, уникальная, сложная, он гениальный художник, который неповторимым образом соединяет свет, музыку, речь, движение…
– В каком спектакле Вы заняты?
– Это новый спектакль, «Жизнь и смерть Марины Абрамович». Жизнь художницы как фон совершенно удивительного театрального путешествия. Боб Вилсон наиболее известен по своему спектаклю «Эйнштейн на пляже» с музыкой Филиппа Гласа, он принес ему мировую славу. В этом последнем спектакле есть несколько ракурсов, из которых освящается эта история, есть и некая эпическая перспектива – она лежит на мне. В нем занят и известный Вилем Дефо и Энтони Хегарт с его авторскими зонгами. Спектакль, среди прочего, месяц шел в королевской опере в Мадриде, в «Театре Реал», в прошлом году в Армори в Нью-Йорке, который критики часто называют оперой будущего.
– Какие еще встречи особенно повлияли на Вашу жизнь?
– Все, что я пою и записываю, все изданные диски – это память о тех исполнителях, которых необходимо вспоминать всегда, не потому я так хочу и я их люблю, прежде всего, потому, что это мог долг.
Я считаю, что недостаточно просто сказать «все это создано народом», то есть неким коллективным, народным духом, народным гением. Нет, создавали одаренные люди, конкретные люди, конечно, из народа и для народа, а народ передает следующим поколениям, кристаллизует.
Вообще, в традиции особый динамизм того, что личное, твое и общего традиционного корпуса, канона. Носитель традиции, скажем, не озабочен авторскими правами, не думает о своем авторстве эгоистично, он творит по иному принципу; личное не вытесняет общего и наоборот. Здесь согласованность личности и общины, находишь себя через общину, как говорит Христос, «Где двое или трое собраны во имя Мое, здесь и я посреди них».
А в народе всегда знали, кто есть кто, кто понесет, кто нет, кто хотел бы, но не способен. Нужно из этой перспективы смотреть, если у тебя есть талант, то никто не может у тебя ничего украсть. И что это вообще значит? Я не задумываюсь, сколько песен через меня протекло, сколько создано, если все собрать, был бы целый песенник, но это вообще неважно.
Какие-то песни исполнялись один раз, в какой-то особый момент, и если нужно, то будут снова исполняться, какие-то уже поют молодые исполнители и не знают, что это авторская песня, какие-то стали народными, например песня о Ядовно.
Если народ принимает песню как свою, может ли быть счастье больше? Конечно, на альбомах всегда указываю, кто из певцов исполнял ту или иную песню, какие-то детали об исполнителях, кто прославился той или иной песней. Например, Любица Пуич из Ошляна, лучше всех исполняла песню «Грянул колокол в Банате», такие детали – это важно.
Это великие встречи, невероятные. Моя жизнь богата, очень богата. Встречи со старыми людьми очень обогатили мою жизнь. А с другой стороны, они особенно оттеняют смехотворность сегодняшнего дня, современной цивилизации, где люди идут на все, чтобы удержать молодость, избежать старости, едва ли не стыдятся ее. Старость и морщины – статусный символ, не зря мудрые старцы и мудрые старицы, играли важнейшую роль в прошлом, детей воспитывали бабушки, старики возглавляли общины.
Стариков надо беречь как зеницу ока, а не так, как во времена коммунизма началось – снисходительно, едва ли не с презрением терпеть. Тогда старики и замолчали, не хотели говорить, не хотели петь, да и другие не давали. Старцы иногда не хотят терять время с нами, немного им осталось, чтобы с нами возиться, делают вид, что не понимают, не знают, не разбираются, но если видят в младшем искреннюю потребность, то терпят нашу неопытность, избалованность и целый мир открывают. Сколько в этих людях бесценного опыта, силы духа, юмора.
Меня научили только старики, у них училась, как донести песню. Никогда старица не плачет, когда поет, нет никаких внешних эффектов. Она сидит спокойно с достоинством и поет потрясающую балладу, и мы, слушаем и плачем. В традиционную песню нельзя вносить эмоции, наши сиюминутные переживания.
То же меня поразило в работе с Робертом Вилсоном, для него, так же как и для моих стариков-певцов, очень важна форма и точность. Как сам Боб говорит: «Каждый день мы разные, то грустим, то устали, то злимся, то в эйфории, меняемся каждый день, и поэтому просто выполняй задание, точно и ответственно. Никому не нужны твои эмоции, достаточно держаться формы, а потом появится нужное чувство. Именно дисциплинировано исполняя свое задание, держась формы, ты как художник открываешь мощное эмоциональное поле, когда публика сможет воспринять суть. А если исполнитель перенасыщает зрителя собой, что остается зрителю? Только убежать из зала». Вот такой ответ.
– Что это за песни, если это песни?
– Насколько велика Россия, и сколько в ней стилей, песен, танцев, музыки, так же и у нас. Сербский корпус не настолько велик, но разнообразность потрясающая. Две соседние деревни – и разница огромная. Я влюблена в древнюю динарскую традицию, старые «потресалицы», «орзалицы», в этот импульс, этот стиль как отзвук камня, гор, но не только это, в них интегритет, взгляд на мир, и «ойкалица», и прежде всего, ганга, это этическая позиция, уникальная совокупность символов и значений
– О чем в них говорится?
– Oбо всем. Все, что включено в жизненный цикл от рождения, крещения, венчания и до смерти, сопровождается песней. От самых серьезных, глубоких до будничных тем. На каждую традиционную форму я смотрю как на отдельный феномен.
В ганге как в традиционной форме, говорится об общине, о предках или воспеваются герои этого края, любовь к родным местам. В Подкозарье, в краишской контре, в коло, в котором держатся за руки по двести, триста человек и поют во время танца, поют и шутливые любовные песни и песни о Ясеновце! Чтобы это понять нужно знать, что такое краишская контра как форма.
Все, что народ считает важным, все становится песней, входит в песню. Поэтому в традиционной старой форме, поют о событии, которое произошло вчера. Есть песни из недавних войн: «Просила я немецкого солдата/ открыть лагеря ворота/ чтобы видеть милого брата/ Вижу сквозь путы проволоки/ как потемнело лицо его». Традиция – это не что-то окостеневшее, в устном творчестве существует то, что можно назвать «этикой неповторимости». А это значит, что ты, брат, должен найти, где твое место во всем, что происходит и происходило, и как ты на это ответишь.
Это необходимо понимать. Само это коло – уже послание, оно охватывает всю реальность этого народа. Ясеновац находится в Подкозарье, он является частью их ежедневной жизни, живой реальностью, нет никакой исторической или временной дистанции, напротив, в историческом объективе она становится более отчетливой и живой.
Вот еще пример: идет по дороге старица, одна и в «тужбалице» – оплакивает косовских героев, как будто они вчера погибли. Если такую эпическую песню о героях и битве исполнит мужчина на гуслях, она будет иметь одно значение, если эту же песню поет мать, укладывая ребенка, это уже другая роль такой песни, и снова очень важная!
И опять же, упомянутая старица затянет эту песню, перечислит скорбно имена погибших, как будто это только что произошло. Причастность ко времени, пространству, память, традиция в народе совсем иная. И это и есть истинная мера, отзвук и наш образ в вечности. Нет ничего смешнее, чем когда начинаются дискуссии в тоне «народ выдумал, какой косовский цикл, это не соответствует историческим фактам». А вот и нет, народ после известного времени описал это так, и может быть, Вук Бранкович и не бежал с Косова поля, но народный сказитель очень хорошо знал, почему он именно так спел. Народ, в конце концов, и выносит свой суд о том или ином событии.
– Вам приходилось петь русские песни?
– Для того, чтобы хорошо петь на другом языке, необходимо усвоить природу этого языка. Если не знаешь достаточно диалект, менталитет, не сможешь донести песню. Я не чувствую себя достойной петь на русском, нужно много времени, чтобы им овладеть, особенно потому что это родственные славянские языки, тут еще проблема, так называемой, «похожести».
Сербский тверже, по-другому выстраивается голос, иначе падают гласные, пение во многом зависит от природы гласных. Скажем, в сербском они сильнее выделяются, а сам выговор тверже. В русском же ласка, мягкость, субтильность, распевность. Когда поет моя подруга Марина Крюкова, может быть, ведущая сейчас русская певица традиционных песен, я попадаю в другое время, в 16–17 век, вижу тех деревенских женщин, это событие!
У нее прекрасный чистый голос, но она не только прекрасно поет, она обладает огромными теоретическими знаниями традиции. Она всю себя посвятила песне, меня восхищает ее пение, и я сама начинаю ей подпевать.
Здесь мы снова подходим к сути: для того, чтобы научится, нужен другой, тот, кто научит. Повторю, нет традиции без предания. Прежде всего, вдохновляют люди, народную песню не можешь сам запеть. Для того чтобы научиться златиборской «кайде», я отправилась в Златибор и пела с тамошними певцами, без этого не дается, не дает Господь.
– Что это за песни?
– «Кайда» – это традиция пения на Златиборе, когда очень-очень долго держат один тон, не знаю другой традиции, где есть что-то подобное. Это характерно для нашего старинного сербского динарского пения, я его представляю как путешествие, а древние певцы оставили направления: иди, остановись, сейчас поверни, опять иди… Именно чувство пути к вечному, которое начинается здесь, сознание о Творце, o бесконечном. А когда у меня будет возможность больше общаться с моими русскими друзьями, я смогу петь и русские песни, слава Богу, надеюсь, что я буду много раз возвращаться в Россию.
– Светлана, есть что-то, о чем вы сами бы хотели бы рассказать?
– Опять хочу дать советы молодым исполнителям в отношении к традиции. Нельзя, сидя дома и слушая записи на ютубе, подражать певцам. Бывает, приходит девушка, слушаем с ней запись, и она просит: «Здесь два голоса, давай, покажи мне первый голос, а потом второй». Что сказать? «Это не первый и не второй, это Анка и Стамена из Мариновца!» Что это значит? То, что без личного отношения невозможно воспринять традицию, стать звеном цепи жизни и памяти.
И если для вас это только первый и второй голос, мелодический контур, тут больше не о чем разговаривать. Объясняю: «если нет деревни, куда поехать или боишься, ходи на рынок, ходи к бабушке». Без личного отношения, без уважения к тем, кто был до тебя, без знания своего места и порядка, без иерархии, нельзя говорить о традиции.
Традиции нет без народа, если ты не с народом, не дышишь с ним, не живешь с ним, ты будешь оставаться со своим личным представлением о ней. Всегда есть кто-то, кто знает и научит. Неправда, что говорят «Нет больше этого, изжили, пропало». Подожди, ты проверил? Не все так, как написано в книгах или говорят по телевизору! Иди, посмотри, изжилось ли? Возможно, прижилось и в этом времени.
То, что сейчас в Озрене вместо шаргии возьмут скрипку или какой-то современный инструмент, да еще электронный, не значит, что традиция исчезла, опять этот народ ее носитель. Недостаточно играть на старом инструменте, кавале или тамбуре, нет, не в этом смысл, может быть, тот озренец со скрипкой больше знает традицию, потому что он из этого края..
Нужно наконец опровергнуть эти предрассудки, что древнее пение пропало. Всегда есть те, кто знает и хранит. Народ – не песок, чтобы рассыпаться и исчезнуть. Наши краишники, которые остались без очагов, родного дома, верно хранят традицию. Как говорится: если исчезнет деревня, но останется традиция, и деревня возродится. Мы не представляем себе, сколько народа хранит традицию, просто о ней не пишут СМИ и не говорят на ТВ. А любая власть, любая элита, которая отпадает от народа, не любит народ, губительна и для народа, и для государства.
Много воды утечет, много слоев, много опыта нужно, чтобы научиться, видеть, отличать, что есть что. Интересно, что народ никогда не воспринимал всерьез исполнителей моложе сорока лет, что снова говорит о серьезном отношении к традиции. Ценился и жизненный опыт, переживи и добро, и зло. Пойми какие-то вещи, чтобы донести песню как должно.
Так же, как учишь язык: сначала слушаешь, потом пробуешь сам, подражаешь, однако традиция это не подражание. Когда исполняешь традиционную песню, ты оживляешь ее, твое – собранность и полная отдача: не изображать, не представлять ничего от себя, но полностью положиться на Бога, и будет тебе дано.
Конечно, с тем, чему научился и терпеливо усваивал, – это условно, творческая фаза, когда находишься в непрерывном течении живой воды традиции. Знаешь свою роль, свое место, свой долг перед Богом народом. Есть и долг перед самим собой. В этом большая разница по сравнению с современностью, где мы все, так или иначе, эгоисты, каждый хочет свое, свой стиль, показать индивидуальность. Нет этого в традиции, нельзя как ты хочешь, так можешь у себя дома.
Посмотрите на каком-нибудь церковнo-народном соборе, например в Змияне, Кочичево, – увидите как быстро покажут место. Змияне – это край, который охватывает десяток сел в Босанской краине, там родился знаменитый сербский писатель Петр Кочич. Это мой любимый край, и народный костюм, который ношу, из тех мест, известная одноцветная вышивка, может быть, самый красивый из всех сербских народных костюмов.
И еще хочу вспомнить имена некоторых певцов, всегда стараюсь упомянуть Ольгу Илич из села Ресник на юге Сербии, Анку Костич и Румену Станкович из села Мариновац в восточной Сербии. Два, три имени, но во имя всех певцов.
Анка Костич, страрица, знает сотни песен, некоторые по двадцать-тридцать минут, баллады, они цены не имеют, какая в них мудрость! И кто-то еще говорит «неграмотный народный певец», а какая в них сила слова. Конечно, она не помнит слово в слово все стихи, но зная столько песен и преданий, она импровизирует, вставляет подходящие стихи, творит. Так же и гусляры в старину слагали песни, часами исполняя баллады о героях, современные так не могут, и пусть обижаются, сейчас гусли популярны, по всей стране десятки и десятки гусляров, но и близко нет того, что раньше было!
А что это значит? Гусляр во время игры слагал стихи, и ни в одной песне слова никогда не повторялись. Это этика устного творчества. Представьте, мы встречаемся, и каждый раз произносим одни и те же слова и фразы, это будет фальшью, ложью, подменой жизни. Таким образом этика традиционного, устного в том, что ты приносишь себя именно так, как Господь говорит: «не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам… ибо не вы будете говорить, но Дух…» Сегодня люди об этом забывают.
– Вы сотрудничаете и с владыкой Йованом Чулибрком, новым епископом Славонским, кто еще из священнослужителей оказал влияние на Ваше творчество, которое неразрывно связано с церковью?
– Да, для меня встреча и совместная работа с владыкой Йованом Чулибрком были очень важны. Это и работа на радио «Светигора», и создание диска «Песни над востоком и западом», и в Святой земле. Незабываемые дни в монастырях Скадарского озера, в монастыре Морачник (тогда он еще не был восстановлен), и мы чистили церковь, монастырь, это остается на всю жизнь. Меня всегда восхищал митрополит Амфилохий, я очень его люблю, люблю читать владыку Афанасия Ефтича, его стиль, его темперамент мне очень близок, и в жизни, его слово, его дух.
И, конечно, наш патриарх Павел! Как не благодарить Господа за привилегию быть современником патриарха Павла? В нашей Церкви много удивительных людей, настоящих, подлинных, таким был и почивший архимандрит Лука (Анич), настоятель Цетиньского монастыря. И в церкви, прежде всего, привлекает личность, истинный, подлинный человек.
Сте́па Степа́нович — сербский полководец, воевода.
Милинко Стефанович (1947-2012) — сербский художник и фотограф, публицист, редактор, издатель и педагог. Мастер фотографии Фото-союза Югославии, почетный член Союза художников Сербии.
Председатель Фото союза Югославии, основатель издательства „Билег – Балканское и славянское издательсво”. С 1997 проекты „Билег“ перенесены в сеть электронных библиотек „Проект Растко“, где был членом Совета, редактором фото библиотеки.Был председателем Фото-кино союза Сербии. Военный корреспондент 1991-95. (член Секции военных журналистов в УНС).
Обладатель наград «Дело жизни» Фото союза (1992) и союза художников Югославии 1988, 1992, 1994, 2000, 2001, более 380 международных наград.
Кликче вила – слова народной песни
Собры – Народные, державные и церковные собрания или соборы — древняя традиция сербского народа, вероятно, произошли от собраний племён, как форма общественной жизни в древности. Самыми важными были державные соборы, где выбирали королей, утверждали государственные и церковные порядки. Соборы созывались и по церковным праздничным дням. В эти дни проходили праздничные церковные службы, происходило общение, обмен новостями. На соборы люди приезжают в национальных нарядах, поют, танцуют народные танцы.
Вомед WOMAD (World of Music, Arts and Dance) — фестиваль мировой музыки, искусств и танца. Международный фестиваль музыки, которую неправильно было бы назвать этнической в чистом виде. музыка фестиваля WOMAD авангардная музыка, которая «помнит» о корнях, используя традиционный музыкальный язык разных стран, заставляя его звучать современно и своевременно.Фестивалю положил начало концерт, состоявшийся в Англии в 1980 году. Питер Гэбриэл, Томас Бруман и Боб Хутон. В 2012 году фестиваль отметил свое тридцатилетие. Ежегодно собирая звездный состав участников, он проходит во многих странах мира, а общее количество его зрителей превысило миллион человек.
Вомекс WOMEX (сокращение от WOrld Music EXpo) — международная выставка в сфере поддержки и развития мировой музыки, базируется в Берлине. Экспозиции проходят ежегодно на разных площадках по всей Европе, воедино собирает ярмарку, конференции, рынок кино продукции, сетевых сессий и наград. WOMEX проходил: в Берлине (1994, 1999, 2000), в Брюсселе (1995), в Марселе (1997), в Стокгольме (1998), в Роттердаме (2001), в Эссен (2002, 2004), Ньюкасл-на-Тайне (2005) и Севилье (2003, 2006, 2007, 2008).
Ядовно – комплекс концентрационных лагерей на территории Независимого государства Хорватия. В этой системе функционировал первый во Второй мировой войне лагерь для детей и женщин.
Ясеновац – Концентрационный лагерь. Стал самым большим и чудовищным из лагерей. лагерь был главным местом пыток и смертей в НГХ. По ужасам и зверствам, которые совершали в нем усташи, Ясеновац не имеет аналогов в истории человечества.
Число жертв геноцида НДХ неизвестно до сих пор, по разным оценкам убито от 800 000 до 2,5 млн. сербов, 23 000 евреев и не менее 80 000 цыган, в том числе почти 75 000 детей разных национальностей.
Сербская православная церковь 13 сентября поминает святых сербских новомучеников ясеновацких.
