Когда он спал в самолете, ему почему-то виделась карта. Простая потертая географическая карта. Такая висела когда-то у него в комнате. В детстве его манили параллели и меридианы на фоне синих разводов в самом верху этой карты. И удивляла надпись: Северный полярный круг.
Полярный круг, холодный круг. Он даже на уроке географии однажды оговорился: вместо «за полярным кругом» сказал «за холодным кругом». Класс хихикал.
Он вырос, выучился, стал работать. Деньги, между прочим, немалые. Теперь пусть похихикают. Впрочем, он на старых друзей не сердился. Какие ни есть, а всё друзья. С кем бы еще ему гульнуть в их маленьком поселке. Жил себе, гулял. И чего пристали родители: женись, женись. Брата сколько уговаривали жениться. Уговорили. Как женился – стали уговаривать развестись. Жену братнюю за человека не считали, брату пакости про нее наговаривали. Брат не знал, кого выбрать – жену или родителей. Стал пить.
А тут и ему самому, Михаилу – Михе, решилось жениться. На скромняге Нинке, вместе учились. Девка симпатичная и готовить умеет.
Лешка развелся, а Миха женился. И стали родители Лешку привечать, «сыночек, родителей не бросил»… какое там не бросил, никто уж не помнит, когда брат трезвый-то был. А Миха, стало быть, в немилость попал. Раньше по молодости чего ни творил – всё родители прощали, на все глаза закрывали, говорили: дело молодое. А тут начали: всё-то ты свою Нинку ублажаешь, всё-то Нинка на первом месте, мать-отца забыл, да Нинок сколько угодно у тебя может быть, а мы одни… И дочку-то она тебе больную родила… Ничего-то твоя Нинка не умеет, и дитё к нам специально не водит, чужая она, как была чужая, так и осталась. Первые годы Миха даже принимал сторону жены. Хорохорился. Припоминал родителям, как маленькая дочь то в больницу попадала после бабушкиного «пригляда», то она и вовсе внучку к соседке-пропойце отводила, зачем же требовала привести… Мать начинала кричать, отец – заступаться за мать, приходилось уходить.
Но потихоньку водица камень точила. И приглядывался Миха к Нине, и замечал: вот пирожки подгорели, вправду мать говорила, не хозяйка она… Вот ребенка надо опять к врачу везти, точно больную родила… А за окном мать брата Лешу из лужи подымает. Затосковал Миха от такой несправедливости. А тут еще увидел: потянулась Нина в церковь. Михе бы ничего, она туда ходила по воскресеньям, пока он отсыпался. Просыпаешься – а жена радостная, вся сияет, вкусный стол готовит, дочь чистенькая-одетая. Ну чем плохо-то. Сейчас все ходят, вон даже бывшая председатель совхоза пошла, да еще как зачастила.
Но тут приметили это родители-партейцы. Кричали на Миху. Да какой позор, да какая она неблагодарная, да попам мужнины деньги носит, попов кормит, да опозорила семью на все село…
Не знал Миха, куда деваться. И стал, как и брат, утешение в бутылке искать. Раз нашел, другой нашел. И в третий не отказался. Черное горе впустил он в дом. Денег жене давать перестал, даже на еду. Сердобольные соседки тайком начали подкармливать осиротевших маму с дочкой. А Миха…
***
В квартире хорошо натоплено, пусть за окном минус сорок.
Завибрировал вчера купленный мобильник, там и симка новая, даже номер запомнить не успел. «Люблю, целую», — написано в смс-ке. Мирка-Эльмирка. Запомнила, шельма, номер. Или записала.
Хорошая баба, веселая. Хоть и официантка – а говорят, мало с кем до него гуляла. Командировочные, кто с ним работает, такого не помнят. Подарков сама не требует, что покупает – довольна. И претензий не предъявляет, что вот, мол, опять напился. На свои ж напился, не на чужие. Не нищий – нефтяник. Нефть – она денежки-то приносит.
Номер сменил, чтобы жена не дозвонилась. А то Мирка обижается. Губки бантиком: «Тебе женаааа звонииила…» А он не любит, когда она сидит с надутыми губами.
Вчера родители звонили. Мать ругалась – опять, говорит, застала твоих, когда они из церкви пришли. Ну сказал же матери: не давай им больше моих денег. Ах, дочь последние туфли сносила? Иди у своего попа назад деньги попроси.
И ведь какая наглость – жена звонит сюда! Еще и во время рабочего дня! Денег у них нет! Оставил им десять тысяч на три месяца – когда проели? Совсем распустилась, говорит – не деньги это сейчас, я, говорит, даже милостыню попрошу – не подадут, потому что знают люди, сколько ты получаешь… Не выдержал, обматерил, сказал – приеду – и тебя, и твоего попа порешу, если еще чего потребуешь! И чтоб Дашку в церковь не водила, узнаю – убью.
Нинка вчера совсем озверела. Ничего, говорит, про церковь-то не помнишь? Нашла ведь чем попрекнуть. Как же не помнить-то. Однажды пришел домой с компанией. Ну, и с девочками тоже, да. Жене сказал – уйди, гулять буду… Так эта полоумная повалилась на колени прямо в огороде и шепчет что-то в небо, шепчет… Они с компанией встали и ушли. А наутро его лучшего друга убитым нашли. А рядом – только он, Миха…
В тюрьме он дал обещание креститься. Наутро его… выпустили.
Крестился. И Дашку тогда крестили. Нинка радовалась.
Нинка…
Тьфу, что-то разжалобился. Как не опохмелиться вовремя – так на жалость тянет. Нечего ее жалеть. Вот Георгий, вместе работают. Он из деревни, у него девять детей! Такие же две тысячи жене дает. Остальное на себя: он охотник, ружья разные купил, внедорожник купил. Она терпит. У нее свекровь, коровы и каждый год рожает после мужнина приезда. И даже не обиделась, когда от мужа кое-чем заболела. Ну пошла и вылечилась. Правильно: хочешь, чтоб была семья, – терпи! Правда, тоже, как его Нинка, в церковь ходит. Но Георгия это не волнует, пусть, говорит, куда хочет ходит. Еще говорит, что вовсе никаких денег туда, в церковь-то, носить не надо, — вот уж непонятно, родители говорят – надо… Правда, родители ни разу там не были.
Ладно… Надо вставать…
***
— Папка…родной…
Дашка горько плакала, распластавшись на полу своей комнатенки.
Дашка любила папку. Он когда-то был веселый и добрый. Мамка говорила, что он хулиганил, а потом крестился и исправился. Когда папка стал ездить на Север, он и впрямь приезжал веселый, с подарками, баловал их поездками. Мамка улыбалась. А потом папка стал приезжать все реже, без подарков.
В этот раз он приехал и швырнул чемодан об пол в прихожей.
— Папа? – удивленно вскрикнула Даша.
Отец молча прошел в комнату. Сорвал полку с иконами, шваркнул о пол. Мать попыталась его остановить, но он отшвырнул ее. Только тут заметил, что с женой что-то не так, рассмотрел ее широкий сарафан:
— Это как же понимать? А, жена?
— Ты же приезжал три месяца назад, — залепетала мать, — вот…
— Так, чтоб этого ребенка не было! Сейчас операции хорошо делают, потерпишь, — отец пошел в другие комнаты. Свечи, подсвечнички, вербочки – ломал, корежил руками, швырял, топтал. Потом ушел к друзьям.
Вернулся через три дня, нечесаный и небритый. Забрал чемодан, так и не открывавшийся эти дни, сказал – «смотри! Чтоб никакого ребенка! Через три месяца приеду!» — и ушел…
В углу Дашка нашла отцовский серебряный крест, он раньше его не снимал…
Папка… родной…
***
Миха ехал на такси в аэропорт, смотрел в окна. Мирка уже звонила, приезжай да приезжай. Вот нетерпеливая стала.
Внезапно из-за поворота вывернула машина. Навстречу. Ехала странно, сигналила…
— Уууууиииуууу…уууиииуууу….
Это «уиу» было последним, что запомнил Миха.
В больнице Миху собирали буквально по частям. Отлежался. Отправили домой, дальше лежать.
Жена с животом, плачет, на аборт не идет. Икона бумажная на Дашкиной полке… Впервые дома он встал – для того, чтоб содрать эту икону. Отдирал, отковыривал большим пальцем. Потом почувствовал боль в пальце.
Позвали врача. Констатировал перелом.
С переломом – улетел на Север.
***
Есть деньги. Купил свою квартиру. А эти, ха-ха, мама с дочей, пусть живут себе как хотят… Мать звонила, говорит – сын на тебя похож. Какой сын… Крестила, говорю, сына? Так он мне не сын…
Северный круг… Глобус крутится перед глазами… Георгий, дурак, одного его оставил работать. Дожили: к какому-то старцу его жена затащила. Так он решил все бросить и к ней вернуться. Работать, говорит, на земле буду! Ну и пусть коровам хвосты крутит.
Мирка стала странная. Уж не богаче ли кто ей подвернулся?
Мирка под боком всхрапнула. Вот еще, храпит. Нет, так дело не пойдет, надо другую искать, помоложе и пусть не храпит. А еще Мирка вчера сказала, что он совсем спивается. Не на твои же, баба глупая…
Впрочем, пусть пока будет. Ладно. Жалко ее. Или уже не жалко?
Мирка по-ребячьи всхлипнула во сне…
Читайте также:
