Хотя я и был крещен трех месяцев от роду, 3 августа 1969 года, в течении последующих пятнадцати лет я никак не интересовался религиозной стороной жизни. Разве что, однажды, по дороге на речку случайно заметил раскрытые двери церкви, где, как рассказывали взрослые, меня крестили, и вошел зачем-то. На улице стояла жара, а в церкви была прохлада и полумрак. Пахло ладаном и сыростью. В углу шло отпевание. Две пожилые женщины негромко тянули заунывный напев, а старенький батюшка в ветхой синей ризе размеренно кадил гроб и нескольких родственников, стоявших вокруг. Как я узнал много позже, он же меня и крестил, — отец Владимир Отт, православный немец, перешедший из лютеранства в начале 20-го века, отсидевший в лагерях за веру, духовное чадо св. Алексия Мечёва, прослуживший в том Ильинском храме несколько десятков лет. Умер он только в 92-м году, на рубеже своего столетия.
На зашедшего в храм мальчишку никто не обратил внимания. Я взял с подоконника растрепанную, пухлую книжицу, раскрыл, — причудливые, крупные, черные с красным буквы складывались в совершенно непонятные слова: оцъ, бца, дхъ… Я захлопнул зеленую обложку с тисненым крестом и выбежал обратно в яркий летний день.
24 января 1984 года в США в продажу поступил первый компьютер Macintosh. Весной была создана сеть Фидонет, а республика Верхняя Вольта переименована в Буркина-Фасо. Однако, эти важные события прошли мимо моего внимания.
В феврале, по телику транслировали открытие Олимпийских игр в Сараево и с этим малоизвестным топонимом ни у кого пока не ассоциировались слёзы, бомбы и кровь, а наоборот, — наши хоккеисты взяли золото и все радовались. На следующий день умер Андропов, а через неделю по тому же телику показали Черненко. Но не этим запомнился мне год моего пятнадцатилетия, а первым и непосредственным столкновением с тем, что кому-то ещё кроме меня может быть дело до моих взглядов на этот мир и эти взгляды могут не нравиться..
Весна была холодной. Мы бесцельно слонялись небольшой стайкой по тёмным, мокрым переулкам и грелись пошлыми анекдотами и дешёвыми сигаретами. Не помню уже, кто сказал, что завтра Пасха. Это было хоть какое-то развлечение, — пойти в церковь в праздник. Всё, что мы знали, это то, что служба должна быть ночью. Домой рано никто не собирался и мы понеслись через полгорода в сторону кафедрального собора. Через 16 лет и два месяца там меня будут рукополагать во диаконы.
Издалека была видна пестрая толпа у церковной ограды и яркий свет из высоких окон храма. Мы приблизились к воротам. Я совершенно не помню ни своего настроения в этот момент, ни того, о чем я думал. Зато я четко помню свои ощущения спустя несколько минут. Спокойно и уверенно, как мы обычно заходили в кинотеатр или какой-нибудь ДК на дискотеку, наша компания направилась ко входу в храм. В этот момент я почувствовал, как мягко но властно меня взяли за локоть.
Лицо человека в потертой кожанке было невыразительным, но даже подростку было ясно, что этот дядя из органов. Глядя в сторону он будничным тоном осведомился о цели нашего визита. Кругом были люди и я не делал ничего противозаконного, поэтому, с определённой долей нахальства я заявил, что мы идем, короче это… молиться, — я с трудом вспомнил, что обычно делают в церкви. В этот момент, я заметил, что у ворот стоят преимущественно мужчины с красными повязками на рукавах. Пасха в том году пришлась на день рождения Ленина и, может быть, по этой причине храмы усиленно патрулировались нарядами милиции и дружинниками.
Ещё крепче сжав мою руку, невыразительный человек спросил номер школы, сколько мне лет, где мои родители и не желаю ли я помолиться в отделении милиции, покуда они за мной явятся? От забора в нашем направлении двинулась группа дружинников. Притянув меня вплотную к себе, дядя из органов хрипло прошептал мне в ухо несколько слов. Наверное, следовало бы написать, что он обдал меня, при этом, смесью чеснока и перегара или просто каким-нибудь малоприятным ароматом, но это не так. Он просто грязно выругался и сообщил, мешая мат и разговорный русский, что если я не хочу неприятностей, то через секунду и духа моего здесь быть не должно.
В мгновение ока, выдернув рукав куртки, я рванулся было бежать и тут же почувствовал увесистый пинок в то место, где на джинсах обычно пришивают задние карманы. Потеряв равновесие я слетел с тротуара в грязь. Раздался хохот людей с красными повязками. Человек в кожанке в нелицеприятных выражениях посоветовал мне ускорить темп. Я отряхнул грязь, насколько это было возможно и, нарочито медленно, пошел в сторону от храма. Всегда мне доставалось в уличных конфликтах за такие несмиренные штуки больше прочих и, кстати, вполне заслуженно.
Ночью автобусы не ходили. Свою компанию я не нашел. Шлёпая по весенним лужам, в которых рябью отражались редкие фонари, я тащился через ночной город домой и думал: Гады, ну какие же они гады!
Как выяснилось на другой день, моих друзей также прогнали от храма дружинники. Возможно, формально они были правы, — нечего было несовершеннолетним делать в полночь в людном месте без сопровождения взрослых.
А в собор я все же попал. Через неделю. Зашел из принципа и чувства протеста прямо среди бела дня. Там было солнечно, тихо и совсем пусто. И была в этой тихой солнечной пустоте какая-то тайна, непонятная и привлекательная. Потому что её тщательно охраняли от меня, а значит, — она была настоящей.
А потом было, согласно Википедии, ещё много разных событий в этом 1984 году. Умерла великая Раневская, а родилась какая-то, никому неизвестная, Аврил Лавин, в Лос-Анджелесе изобрели наркотик по имени крэк, в Англии воссоединилась группа Deep Purple. Архиепископ Кирилл (Гундяев) был освобождён от должности ректора Ленинградских Духовных школ, а другому архиепископу, — Десмонду Туту, дали Нобелевскую премию мира за борьбу против апартеида в ЮАР. Жизнь шла своим чередом. До того дня, когда я сознательно переступил порог православного храма и перекрестился, неуверенно складывая пальцы, оставалось ещё десять лет.
