Таинство смерти. Часть 2
Сила в немощи
Рождается человек полным сил, но наступает время, когда его силы умаляются, девальвируются, истощеваются, и тело становится темницей для души и духа. И человек понимает, что жизнь дается ему Богом, и он видит, как горестно, тяжко ему в масштабах своего тела, и душа его стремится к Господу, чтобы в таинствах хотя бы на время освободиться от бремени тела. А тело постоянно дает о себе знать, как пытка, как нож. Настолько неимоверно тяжкие боли бывают даже у молодых людей. Они понимают, что смерть для них — это освобождение от темницы тела. Поэтому несчастные приходят, чтобы освятить свой телесный храм, шаткую, ненадежную оболочку. И для них смерть — освобождение, благословение Божие. И молодые люди приходят в храм до последнего биения сердца, готовые до конца быть с Богом.
Подвиг верности
В XIII веке произошло событие, о котором тоже стоит рассказать, говоря о смерти. Оно характеризует четвертую сторону смерти — смерть во имя Божие. Я имею в виду не только исповедников, но и тех, кто смертью сохраняет верность Христу, но в особых обстоятельствах. Это событие произошло в 1237 году во время нашествия Батыя на Рязанскую землю. У рязанского князя Юрия был сын Федор, который правил небольшим укреплением — нынешний город Зарайск. У него была жена-красавица, Евпраксия. Батый прослышал о ее красоте и потребовал у Федора, чтобы он отдал жену в наложницы. Федор отвечал: «Сначала победи нас в битве, а потом распоряжайся нашими женами». Войско Федора было уничтожено, он сам попал в плен, с него живого содрали кожу, а за Евпраксией Батый отрядил отряд. Он вошел в крепость, и татары бросились за Евпраксией. Княгиня с маленьким сыном взошла на крышу терема, и когда увидела, что татары тянутся схватить ее, низринулась на татарские копья и разбилась — «заразилась» по-славянски (отсюда название города Зарайск). Это самоубийство — женщина погибает вместе с сыном. Но в народной памяти эта история была сопряжена с подвигом мужественного стояния за веру и верность мужу. Евпраксия до конца осталась верной мужу, и народ освятил эту память. И Церковь восприняла эту святую память. Младенец Иоанн, Евпраксия и ее муж были прославлены как местночтимые святые, а над их могилами была сооружена часовня. Видимо, это новое измерение смерти, как продолжения самого лучшего, что человек заложил в этой жизни. И такая смерть вводит человека в Царство Небесное. Я уже не говорю о новомучениках и исповедниках российских, которые предпочли смерть, хотя могли сохранить себе жизнь — это повторение подвига свидетелей Христовых, живших в первые века христианской эры. По-гречески мученик (μαρτυς) означает «свидетель», а великомученик (μεγάλη μαρτυς) — это тот, кто происходит из царского рода и предпочел смерть отречению от Христа.
Надежда для безнадежных
В Троицком храме в Вишняковском переулке, где я служу, есть замечательная икона, посвященная мч. Уару. Это мученик IV века, когда за Христа стояли до конца. Канон ему появился в VI веке: в нем мы вспоминаем участь умерших некрещеными. Обращение к мч. Уару как к молитвеннику за некрещеных, облегчителю их участи весьма распространено. Оно совершается и в греческих монастырях — даже в Ватопедском монастыре на Афоне. В Русской Церкви обращение к мученику вошло в практику в XVII веке — в Смутное время, когда некрещеными погибали сотни детей. По благословению сщмч. митр. Гермогена в Архангельском соборе Московского Кремля был устроен северный придел в честь мч. Уара.
Казалось бы, смерть некрещеного человека — на что можно надеяться его родственникам? И тут Господь дарует нам надежду в Священном Предании. Мы находим утешение в житие мч. Уара. В нем рассказывается, как некая патриция Клеопатра молилась о своем некрещеном сыне, воине и построила храм в честь мученика Уара, перенесла туда его мощи. И Уар явился и удостоверил ее в том, что сын жив.
Молитва творит чудеса. Тринадцать лет совершается канон мч. Уару у нас в Троицком храме. И за эти годы уже собран большой опыт, появились какие-то традиции. И мы можем свидетельствовать, что молитва мч. Уару не остается пустым звуком для душ некрещеных.
Так Господь устроил душу человека, что она способна воспринимать некое веяние, находясь в тонком сне. И особенно это касается посещения нас усопшими, когда во сне — а такие сны нельзя отвергать, хотя и не нужно принимать к сердцу — к нам приходят усопшие и просят о молитве. О таком общении с усопшими мы читаем в житиях многих святых. И молитва веры, особенно соборная молитва Церкви, творит чудеса.
Мне приходилось молиться о некрещеном человеке — воине, летчике времен Второй мировой войны, который тысячи раз подвергал себя смерти и выживал, возвращался с боевых заданий, когда все его товарищи погибали. Он дошел до конца войны невредимым, но не встретил Бога, хотя смотрел смерти в лицо и, как говорится, щипал ее за усы. Он прожил жизнь и умер. Человек был добродетельный: был прекрасным отцом и дедом, оставил глубокий след любви в жизни своих близких. Но умер некрещеным. Эта смерть повлияла на родственников в положительном смысле: они воцерковились и уже не мыслили свою жизнь вне Церкви. За него молились и до сих пор молятся. Попросили о молитвах и меня. Однажды вначале он явился мне во сне в форме летчика, и лицо его представляло собой сплошной уголь, черноту. Похожие сны видели его родственники. Проходит несколько лет, и снится мне этот же человек в той же летной форме, но лицо его вполне человеческое.
Улучшается положение того, за кого молишься. Я думаю, Господь таинственно, через смерть творит чудеса: приводит людей к познанию своего святого имени и через молитву Церкви улучшает положение тех, кто, казалось бы, совершенно безнадежно уходит в вечность.
«Жизнь жительствует»
Смерть остается таинством: сколько бы ни говорили о ней, все-таки мы никогда не сможем не только исчерпать эту тему, но и на сотую долю приблизиться к ее раскрытию. Смерть таинственна в своей непознаваемости. Апостол Павел в послание к Коринфянам приводит прекрасное сравнение смерти с зерном, которое сажают в плодородную почву. И если оно не умрет, не даст плода: «Сеется в тлении, восстает в нетлении» (1 Кор. 15: 42). Тут мы вспоминаем Пасху: «Где твое, смерте, жало? Где твоя, аде, победа?» Смерть становится жизнью, когда мы приобщаемся к добрым делам человека, который ушел в вечность. И на мистическом уровне, не без воли Божией, его жизнь мы продолжаем своей жизнью. И нашими руками продолжает усопший творить добрые дела, нашими устами продолжает молиться.
Мы все несем в себе — ученые сказали бы, на генетическом уровне, — все, что связано с нашими предками, начиная от Адама и Евы и до настоящего времени. Мы таковы, какими были те, кто жил до нас, кто дал нам жизнь. От сотворения человека до всеобщего воскресения из мертвых мы составляем одну судьбу, одно общее тело. Это тело называется Церковью. Когда мы молимся — вот они, те, за кого молимся, они рядом с нами. Это особенно ощущаешь на проскомидии, когда вынимаешь частички за усопших. Они живы в Церкви.
Последние, что хотелось сказать о смерти — у каждого свой срок. Причем, как показывает опыт, человек уходит в вечность, когда достигает оптимального срока. Когда он готов к вечности, он переступает ее порог. Когда он совершает все, что предначертано для спасения его и его ближних, тогда Господь принимает его душу. Это может быть и в 20 лет, и в 90. Но каждому Господь дает задание и возможность исполнить это задание.
