В выставочном зале Русского дома в Белграде открылась выставка архивных фотографий. В честь Дня освобождения Белграда. Они были составлены отдельными панно, не связанные сильно хронологией. Погибшие беженцы. Быт белградцев. Подпольные газеты. Места массовых страданий. У этого последнего стенда я остановилась, пораженная, со мной это обычное явление, – словами.
– Как всегда, – думала я, – умеют сербы безукоризненно подобрать слова. Не безжалостный массовый героизм. Не казенщина, не застывший официоз, плотнее колючей проволоки обмотавший великую драму, – нет, человеческое: место страданий.
Видимо, рассчитывая на русскую аудиторию, снимки больше показывали атмосферу восторга и счастья, с которым белградцы встречали освободителей. Танки, облепленные мальчишками, взлетающие в воздух шляпы. И солдат с растерянной улыбкой, обхвативший двумя руками охапку цветов, листьев и трав.
– Эти снимки, – продолжала ворчать я, – наверняка известны здесь каждому школьнику. Сколько уже можно…
Между тем, зал наполнялся, а у микрофона говорили речи, пели и играли на неизвестном мне инструменте, похожем на дудочку. Я сидела в тени, у штор, и звук таинственного инструмента волновал воображение, словно перенося меня в то время, которое не выветрилось из Русского дома никакими ремонтами, приют изгнанников, время страданий.
– Послушайте, что случилось сейчас, – у микрофона стоял невысокий молодой грузин и энергично тряс в руке небольшую книжицу – каталог выставки. – Я случайно, поверьте, совершенно случайно взял полистать эту брошюру! И что же! В этом списке, в списке офицеров Красной Армии – кавалеров ордена Народного героя Югославии, я вижу имя своего родственника! Это брат моей бабушки – Александр Моногадзе! Он пропал без вести! Мы ничего о нем не знали! Каждый раз, когда мы собирались всей семьей, мы всегда его поминали, потому что мы даже не знали, где он похоронен!
Он пригорюнился вдруг, наклонил голову:
– Бедная бабушка не дожила…
Потом распрямился, чисто грузинским жестом повел рукой, словно отводя печаль, и – запел:
Такой лазурный небосвод
Сияет только над тобой!
Тбилиси мой любимый и родной…
Ираклий пел о своей Грузии, и голос его переливался и звучал с такой красотой и силой, что было ясно – поет он не нам, а ему, своему родственнику, летчику Александру Моногадзе, пропавшему где-то в лазурном небе Сербии, и теперь, наконец, дождавшемуся родного человека, и подавшему о себе весть.
А я слушала и думала, что настоящее – к настоящему, что здесь, в месте страданий русских изгнанников, не пристает никакая шелуха. И что как ни забалтывают казенные патриоты, – они, эти солдаты, которые растерянно улыбаются нам с тусклых черно-белых снимков, – они по-прежнему говорят с нами и сами выбирают, когда, с кем, и о чем.
Ираклий пел.
