О книге Нины Федоровой «Уйти по воде» трудно говорить просто как о литературном произведении. Это, по сути, первая книга о том явлении, которое принято называть «расцерковлением» и которое мы скорее признали, чем поняли и обсудили.
Андрей Десницкий
Впрочем, может быть, и не первая. «Бог дождя» Майи Кучерской и в особенности ее «Современный патерик» примерно о том же.
Но «Патерик» сразу обо всем, он блестяще ироничен и калейдоскопичен, а «Бог дождя» написан скорее намеками и полутонами, там куда больше лирики, чем общественной проблематики.
А вот книга Федоровой написана плакатно, с преувеличениями, даже с перехлестами, лирики там почти нет, буквально каждая страница говорит об одном. Это, по сути, публицистика в форме литературы.
С точки зрения чисто литературной, претензий может быть много, но оторваться, пока не закончишь читать, просто невозможно.
Сюжет прост до предела: девочка Катя растет в девяностые в строго консервативной православной семье и в общине, окормляемой классическим «младостарцем».
Он всё решает за своих чад, огораживая их высоким забором от окружающего мира, культивирует в них постоянное чувство вины и зависимость от себя самого, проповедует больше всего о грехе и страдании. Цель этой общины – восстановить некую идеальную «Святую Русь», которая якобы существовала до революции.
После школы Катя поступает на филфак МГУ (родное место!), где узнает, как на самом деле сложна и противоречива дореволюционная история России и вообще история христианства, знакомится с разными точками зрения и убеждается, что можно думать и чувствовать не только по шаблону.
Потом она влюбляется в нецерковного парня и находит свое простое человеческое счастье, столь непохожее на вымученные проповеди о бесконечном страдании. После долгих шараханий и надрывов, по сути, уходит из церкви, а вместо «бога страха», о котором ей так долго рассказывали, исповедует веру в «Бога Любви».
Правда, за рамками повести остается вся ее новая жизнь – так и не понятно, вернулась ли она к церковной жизни в каких-то новых формах, сменив общину, или же ушла из православия куда-то еще, а может быть, вопросы духовной жизни на этом для нее оказались закрытыми. Самое сложное и интересное автор о своей героине нам так и не рассказала.
Худ. Б. Клементьев. Исповедь
Но это, пожалуй, и правильно – история о «правильном христианстве» Кати стала бы, наверное, еще одним прожектом «из головы», как у тех самых любителей ролевых игр в Россию позапрошлого века.
Вот этим повесть и интересна: она показывает проблему, и показывает ее очень хорошо, ярко и убедительно, и не предлагает никаких рецептов ее решения. Мы так часто слышим: «критикуешь – предлагай», «а что вместо этого?», «ну есть же литургия и всё прочее, чего еще надо?»
Словно вся церковная жизнь – это такой огромный монолит, который можно только принять или отвергнуть целиком, и если начать обсуждать хоть малейшую проблему, рискуешь просто полностью ее уничтожить.
Но ведь и эта жизнь меняется, и весьма ощутимо. В середине восьмидесятых, когда в церковь пришел я, она была не совсем такой, какой стала в девяностых или какая сейчас.
А старшее поколение, рассказывавшее о жизни двадцатых-тридцатых годов прошлого века, считало новшеством то, к чему мы давно привыкли (например, всенародное пение «Верую» и «Отче наш» на литургии). В книге Нины Федоровой – срез таких перемен.
Не случайно всё это младостарчество расцвело таким пышным цветом именно в девяностые. В церковь тогда пришло огромное количество людей, ничего прежде о церкви не слышавших, а главное, привыкших, что всё самое главное им «доводит» парторг на собрании.
Советскую идеологию они отвергли (а скорее, как показал опыт, до времени отложили в сторону), а вот советский образ мышления сохранили и назвали его православным: кругом враги, мы носители единственно верного передового учения и проч.
А впрочем, не враги ли в самом деле были кругом? Девяностые вспоминаются сегодня очень по-разному, но все, наверное, согласятся, что это было время не просто свободы, а показной вседозволенности.
Бандиты не стеснялись своего ремесла, а в подземных переходах детские игрушки продавались по соседству с детской порнографией. Как же можно было не отгородиться от этого жуткого мира, не отгородить от него своих детей?
И средства выбирались самые радикальные, проверенные временем монашеские средства. По сути, такая община видела себя как монастырь в миру, с некоторой уступкой в том, что касалось деторождения и необходимости добывать себе хлеб насущный какой-то светской работой. И дети включались в эту же монашескую жизнь почти с момента рождения.
Но монастырская аскеза предназначена для взрослых людей, принявших сознательное решение «отсечь свою самость», которая у них уже вполне сформировалась, а попытки ее применить к детям приводили лишь к тому, что эта самость у них так и не возникала. Из детей, по сути, лепили удобных и полностью зависимых существ, в идеале начисто лишенных свободной воли, что-то вроде домашних животных.
Обложка книги
Самое главное, что так долго не может разрешить себе Катя, героиня книги – это быть собой, проживать собственную жизнь, принимать самостоятельные решения.
Но душа у любого человека хочет быть собой, а не картинкой из благочестивой книжки, ей неуютно все время притворяться, и потому из-под показного смирения по любому поводу вылезала «благочестивая» агрессия, а уж ощущение себя как центра земли (пусть не лично себя, но своего прихода, своей узкой группы) становилось привычным.
Впрочем, время шло, издавались книги, читались лекции, народ потихонечку образовывался, а бурная и беспощадная жизнь девяностых входила в какие-то рамки и берега.
Часть, и немалая, таких «деток в клетке» выросла и отправила клетку на помойку, а с ней и всю церковную жизнь. Часть осталась и как-то приспособилась и изменилась… или просто привыкла.
Опытным путем, ценой огромного количества человеческих трагедий удалось установить, что младостарчество в большинстве случаев не работает и нужны какие-то иные подходы.
Вот только один небольшой пример: лет двадцать назад нормой было представление о том, что всякая совместная жизнь мужчины и женщины без венчания есть блуд, совершались и браки «по благословению», когда жениха с невестой знакомил их духовник.
А сегодня можно услышать от опытных священников, что они как раз не торопятся венчать молодые пары, предлагают им сначала прожить год-другой вместе – слишком много скороспелых венчаний закончились разводом. То есть от венчания как «разрешения на совместную жизнь» они переходят к венчанию как к благословению жизни уже состоявшейся, причем по выбору самой пары.
А главное, что самые пламенные поборники младостарчества просто пообтесались и постарели. Успокоились, растратили былой пыл и убедились, что эта дорога приводит не столько к святости, сколько к неврозу.
И вот здесь самый интересный вопрос. Младостарцы ведь возникают там, где есть на них спрос. Они не могут силой принудить себя обожать и спрашивать благословения на любую житейскую мелочь, у них нет армии и полиции. Значит, люди сами этого от них требуют и ждут. Их зачастую тяготит свобода и связанная с ней ответственность за собственные решения, они готовы страдать, лишь бы сознавать, что все решения принимаются не ими, а неким безошибочным человеком, знающим Божью волю и транслирующим ее всем непосвященным.
Младостарцы классического образца нынче редкость. Но потребность в непогрешимом руководстве никуда не делась. И глядя на происходящее в стране, на постоянное желание народных масс и их избранников одно запретить, другое навязать, третье зарегулировать до мелочей под постоянные разговоры о духовности и православности, я задаюсь вопросом: а не то же ли это младостарчество, но теперь уже в федеральных масштабах? И каким же оно закончится тогда разочарованием, каким уходом – уходом куда и откуда?
А главное, где подделка, а где то самое настоящее христианство, которое верит не в «бога страха», а в Бога любви – не забывая и о страхе Божьем? Как понять, что ты идешь именно к нему, а не к очередным собственным проекциям и конструкциям?
Готового ответа у меня нет. Но закончить этот разговор я хотел бы словами из гениального стихотворения Бориса Пастернака «Магдалина», где сказано главное:
Но объясни, что значит грех
И смерть и ад, и пламень серный,
Когда я на глазах у всех
С Тобой, как с деревом побег,
Срослась в своей тоске безмерной.
Когда Твои стопы, Исус,
Оперши о свои колени,
Я, может, обнимать учусь
Креста четырехгранный брус
И, чувств лишаясь, к телу рвусь,
Тебя готовя к погребенью.
