В День учителя Арсений Замостьянов рассказывает о жизненном и творческом пути легенды отечественной педагогики — Василия Сухомлинского.
Василий Александрович Сухомлинский родился в Васильевке — украинском сельце, ныне приписанном к Онуфриевскому району Кировоградской области. Родился в бедной и честной крестьянской семье. В 1933 году окончил семилетку, затем — годичные подготовительные курсы при Кременчугском пединституте. Семнадцати лет начал учительскую деятельность, а одновременно учился на филологическом факультете Полтавского педагогического института. С лета 1941 молодой учитель рвался на войну защищать Родину. Наконец, был призван. А в 1942-м, в кровавой битве подо Ржевом, был тяжело ранен.
Сколько раз потом он читал ученикам строки Твардовского, пропущенные через сердце: «Я убит подо Ржевом…» — это ведь про ту, «его» битву. И окажись та рана смертельной, самому Сухомлинскому — неизвестному солдату — могли бы быть посвящены строки, от которых влажнеют глаза:
Я — где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я — где с облачком пыли
Ходит рожь на холме;
Я — где крик петушиный
На заре по росе,
Я — где ваши машины
Воздух рвут на шоссе…
Человек такой судьбы не мог относиться к литературе как к рутинной дисциплине, в которую превращают её нынешние реформаторы образования. Для него, прошедшего через то, что умеют показывать с художественной силой лучшие наши писатели, искренность стала главным мерилом отношения к литературному произведению. Искренность писателя, искренность читателя, искренность учителя, искренность школьника. Василий Александрович и сам писал стихи и не стеснялся иногда читать их своим ученикам (согласитесь, очень ответственный поступок для любого учителя). Делился он с учениками и другими своими горячими литературными впечатлениями — возможно, читал и Твардовского, «Я убит подо Ржевом». Не мог он пройти мимо этого стихотворения.
Осколки немецкой мины будут шевелиться в его теле до последнего дня… О чём думал этот молодой учитель литературы, искренний и впечатлительный человек, на своём поле боя? Думаю, мы окажемся неподалёку от истины, если предположим, что думал он и о Льве Толстом, и об Андрее Болконском, о небе над Аустерлицем… Вспоминал давно знакомые любимые страницы, которые не раз изучал вместе со школьниками до и после войны. И, конечно, с обретением личного фронтового опыта толстовские страницы «Войны и мира» воспринимались острее. Не тогда ли мелькнула мысль Василия Александровича: может быть, учитель и должен добиваться острого восприятия литературы, чтобы школьники чувствовали себя павшими в траву Аустерлица?.. Самые трагические обстоятельства жизни становятся материалом, сырьём для профессиональных открытий педагога. Так и должно быть в творчестве: нет важнейшего урока, чем уроки жизни.
На фронте Василий Александрович был ротным политруком — из тех, кто действовал, поднимая роту в бой под лавиной огня, как в стихотворении Александра Межирова «Коммунисты, вперёд!».
Такие люди, как Сухомлинский, приняли вызов. А война прошла по судьбе Василия Александровича своим безжалостным сапогом: жену немцы повесили, а маленького сына убили.
И снова вспоминается конъюнктура дня сегодняшнего, во всём отрицающего Сухомлинского. Когда сытый, холёный тусовочный журналист рассуждает по телевидению: «На войне были не только герои, там были и политруки, и особисты». Подлая ложь пошла в плоть и кровь, они автоматически её воспроизводят, даже не вдумываясь. Вспомнили бы о Сухомлинском. Вспомнили бы о том, что из десяти политруков возвращался с фронта живым лишь один. Сколько талантливых педагогов осталось на полях сражений… Герои, вечная вам слава, вечная память! А Василий Александрович вернулся.
Израненный, после госпиталей, он с ещё большим рвением приступил к учительскому труду: за войну многое было передумано, много идей родилось. Сначала он, кавалер боевого ордена Красной Звезды, работал директором школы в Удмуртии, позже стал заведовать районным отделом образования в родной Кировоградской области. Работа предстояла не бумажная, нужно восстанавливать школы, разрушенные войной, собирать по крохам учительские коллективы. Но всё же это было дело не для Сухомлинского. Его тянуло в школу, на свою родину, в Кировоградчину. И он вернулся к творческой учительской работе. В 1947 году В. А. Сухомлинский стал директором Павлышской средней школы, расположенной вдали от всех столиц, — и это назначение оказалось решающим в его жизни. А Павлышской школе суждено было на многие годы стать педагогической Меккой.
Вскоре в центральной печати появились первые статьи Сухомлинского, в которых Василий Александрович говорил о гуманизме, о стремлении к идеалу. Говорил, как проповедник. Как выяснилось, многие учителя тосковали именно по таким словам. Ведь только проповедник может так жить и рассуждать: «Я видел важную воспитательную задачу в том, чтобы подростки правильно понимали единство своей самостоятельности и долга перед другими людьми. Без друга-взрослого подросток не может понять ту истину, что независимость отрочества имеет свои разумные границы, а свобода немыслима без долга и ответственности. Без снисходительности и сюсюканья я говорил с подростками как с равными о сложности и противоречивости жизни. Эти беседы, по существу, были моими рассказами о людских судьбах, о тонких и противоречивых отношениях взрослых со взрослыми, взрослых с детьми. Я твёрдо убеждён, что каждый в этом бурном и нелёгком возрасте ощущает потребность в этих человековедческих беседах». Страна заговорила о павлышском самородке, об истинном энтузиасте. Бесчисленные читательские отклики заставили Сухомлинского продолжить разговор…
Страна залечивала военные раны – а педагог рассуждал о прекрасном, он готовил детей к высокому предназначению: «В чём же дело? Никто не учит маленького человека: будь равнодушным к людям, ломай деревья, попирай красоту, выше всего ставь своё личное. Всё дело в одной очень важной закономерности нравственного воспитания. Если человека учат добру — учат умело, умно, настойчиво, требовательно, в результате будет добро. Учат злу (очень редко, но бывает и так), в результате будет зло. Не учат ни добру, ни злу — всё равно будет зло. Человек — сын природы. Ему свойственны человеческие страсти и именно в том и заключается красота человеческая, что он сознательно облагораживает себя, стремится к своему величию и нравственному совершенству». Казалось, они — люди конца пятидесятых — растапливали «вечный полюс», пробуждали в людях лучшее, светлое. Увы, очень скоро и идеализм Сухомлинского, казавшийся таким свежим в пятидесятые годы, оброс потугами эпигонов и стал превращаться в учительский штамп. Но Сухомлинский предвидел эту опасность — и приступил к воспитанию учителей.
Он верил: человек рождается для самосовершенствования, для честного творческого труда.
В 60-е годы В. А. Сухомлинский выступает перед огромной аудиторией в ответственной роли автора фундаментальных книг о воспитании, о школе. В ответственной — потому что к голосу педагога, снискавшего всесоюзную известность и давшего основание для громких споров, прислушивались, а некоторые так и вовсе начинали «жить по Сухомлинскому». В произведениях 60-х годов, ставших завещанием педагога, он выступает скорее писателем, чем исследователем. Скорее в традициях Толстого и Достоевского, чем Ушинского… В этих книгах сильно эссеистическое начало, истинная исповедальность. Безусловно, Сухомлинский испытывал решающее влияние «яснополянского мудреца». В книге «Сердце отдаю детям» он поднимается над обыденностью, находит определения для самых сложных, тончайших явлений жизни взрослых и детей. Его становление проходило в традициях русского и европейского Просвещения со всем его романтическим рационализмом. Чего стоят одни рассуждения педагога о счастье как о цели воспитания — как внятны в этих словах идеи Руссо, голоса Ломоносова и Державина; слышны здесь и вольнолюбивые мечты декабристов: «Задача школы и родителей — дать каждому ребёнку счастье. Счастье многогранно. Оно и в том, чтобы человек раскрыл свои способности, полюбил труд и стал в нём творцом, и в том, чтобы наслаждаться красотой окружающего мира и создавать красоту для других, и в том, чтобы любить другого человека, быть любимым, растить детей настоящими людьми».
Появилось в статьях Сухомлинского и понятие «духовность», которое ещё недавно воспринималось в те годы как словечко вредное и устаревшее. Он ввёл его в учительский обиход. Атеист по убеждениям, он в то же время о природе (в особенности — о природе человека) говорил так, что не оставалось сомнений: он видел в ней божественное начало, говорил о ней трепетно, прочувствованно: «Человек — сын природы. Ему свойственны человеческие страсти, и именно в том и заключается красота человеческая, что он сознательно облагораживает себя, стремится к своему величию и нравственному совершенству».
Сухомлинскому по душе была природосообразность образования, он не терпел угнетения ради результата, не терпел гонки за повышением успеваемости: «Есть в жизни школьного коллектива трудноуловимая вещь, которую можно назвать душевным равновесием. В это понятие я вкладываю такое содержание: чувствование детьми полноты жизни, ясность мысли, уверенность в своих силах, вера в возможность преодоления трудностей. Для душевного равновесия характерны атмосфера доброжелательности, взаимной помощи, гармония умственных способностей каждого ученика и спокойной обстановки целенаправленного труда, ровные, товарищеские взаимоотношения, отсутствие раздражительности. Каким путём создать и, что особенно важно, поддерживать душевное равновесие? Опыт лучших педагогов убеждал меня, что самое главное в этой очень тонкой сфере воспитания — постоянная мыслительная деятельность без переутомления, без рывков, спешки и надрыва духовных сил». Учёба не заканчивается выставленной оценкой и усвоением «пройденного». Широко известен парадокс Сухомлинского, в котором раскрывается значение творческого процесса в образовании: «Чтобы ребёнок хорошо учился, нужно… чтобы он хорошо учился». Основной стимул учения по Сухомлинскому — не оценка, не получение аттестата, но разбуженный учителем познавательный интерес!
18 мая 1967 года, когда «Этюды о коммунистическом воспитании…» только начали печататься в «Народном образовании» (начало «Этюдов…» вышло в 4-м выпуске), профессор Вологодского пединститута Б. Т. Лихачёв опубликовал в «Учительской газете» статью «Нужна борьба, а не проповедь». Полтора миллиона подписчиков «Учительской газеты», привыкших верить печатному слову, прочитали резкую критику взглядов, идей В. А. Сухомлинского. А вдруг эта статья – директивная?
Василий Александрович сокрушённо отреагировал на огульную критику. В частном письме Сухомлинский сетовал: «Один из осколков так и не смогли удалить из моего тела. Думаю, что теперь он дойдёт до моего сердца… Какая рана нанесена мне «Учительской газетой»; если бы редактор знала, в какие тяжёлые дни преподнесла она мне этот «подарок»… Этих эмоций из биографии Сухомлинского не вырвать, не выбросить.
Профессор Б. Т. Лихачёв выступил в роли неистового ревнителя советской идеологии и ринулся в бой с её противниками. Бой, в котором разговор о «душе» виделся ему неким мещанским капитулянтством: «На зло и на правду надо воспитывать не личный, а классовый взгляд». «Вместо конкретной и чёткой программы, изложенной в моральном кодексе строителя коммунизма, вводится туманное понятие, именуемое человечностью». Суровый профессор утверждал, что «человечности вообще», то есть в отрыве от насущных задач общества, не существует.
Упрекали Сухомлинского и в христианском духе его системы: «подмена борьбы библейской проповедью», бранили за «идеи мещанского индивидуализма». Предполагалось, что после этой статьи пойдут «отклики широкой общественности, а попросту начнётся травля. Но… «Народное образование» продолжило публикацию «Этюдов…» в пяти последующих номерах 1967 года. Н. И. Целищева вспоминает, что происходило в коллективе «Учительской газеты» вскоре после публикации статьи Лихачёва: «…Никогда не забуду того весеннего партийного собрания: оно напоминало сражение на баррикадах, только к штыку тогда «приравняли перо»… Один за другим поднимались журналисты «УГ» на трибуну: Олег Битов, Владимир Ермолаев, Игорь Тарабрин, Борис Волков, Яков Пилиповский, Ирина Скляр, Алла Орлеанская — все «золотые перья» редакции горячо выступили… в защиту В.А. Сухомлинского против его шельмования. Идеологически, а скорее человечески редакция разделилась тогда словно «стенка на стенку». И… осуждающей резолюции не получилось!». Так боролись за Сухомлинского журналисты «Учительской газеты». Нашлись у Василия Александровича сторонники и в правительстве, и в ЦК КПСС.
Словом, через несколько месяцев после всей этой истории Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. В. Подгорный вручил Василию Александровичу Золотую Звезду Героя Социалистического Труда и орден Ленина— высшую награду страны. Тогда же, в 1968 году, Сухомлинского избирают действительным членом Академии педагогических наук СССР, а в 1969 году ему присуждают почётное звание заслуженного учителя школы УССР. Истинного педагога судьба проверяла на прочность, жизнь его драматична. Лёгких путей и хамелеонского умения адаптироваться в любых ситуациях талантливым людям не обещали ни Аристотель, ни Маритен. Не ждал их и сам Сухомлинский. Но у Василия Александровича сложилась счастливая профессиональная судьба в стране, которая наилучшим образом соответствовала талантам и убеждениям педагога.
Педагог не прекращал поиск новых инструментов влияния на «духовный мир ребёнка». Как воспитатель, он был творчески неистощим, черпая вдохновение и в народных традициях, в народной украинской педагогике, культуре, с которыми был связан крестьянским детством. Многие его педагогические открытия поразительно точны и актуальны. Глубокий анализ истории фольклора и психологии современного человека побудил Сухомлинского серьёзно отнестись к такому действенному инструменту воспитания человеческой души, как музыка: «Музыка — могучий источник мысли. Без музыкального воспитания невозможно полноценное умственное развитие ребёнка. Первоисточником музыки является не только окружающий мир, но и сам человек, его духовный мир, мышление, речь. Музыкальный образ по-новому раскрывает перед людьми особенности предметов и явлений действительности. Внимание ребёнка как бы сосредоточивается на предметах и явлениях, которые в новом свете открыла перед ним музыка, и его мысль рисует яркую картину; эта картина просится в слово. Ребёнок творит словом, черпая в мире материал для новых представлений и размышлений. Музыка — воображение — фантазия — сказка — творчество — такова дорожка, идя по которой ребёнок развивает свои духовные силы». Со временем психологи разных направлений и стран пришли к аналогичным выводам. Сухомлинский был одним из первых, а потом его коллеги «конвергентно воспроизвели» (вот уж выраженьице!) педагогические открытия павлышского директора.
Фото: sukhomlynskyi.in.ua
