Неимоверно сложно сделать бесстрастный репортаж с творческого вечера поэта, роль которого в твоей жизни важнее, чем роль иных классиков. Двенадцать лет назад я собиралась поступать в Литинститут имени Горького и до последнего момента надеялась, что семинар будет набирать она — Олеся Николаева, поэт, чьи стихи, подобно творчеству Блока или Цветаевой, оставляют в душе светлые следы.
В тот год семинар поэзии набирал другой автор, да и прошла я, к вящему своему удивлению, на неинтересную мне тогда прозу, поэтому вместо творческого вуза я оказалась в академической среде, о чем не жалею — но значение творчества Олеси Александровны Николаевой в моей жизни все последующие не уменьшалось. Напротив, все чаще со дна памяти всплывали кувшинки и лилии строк:
…Тот, кто поручил мне Августина,
говорил: кроме любви,
нет в жизни иного смысла.
Тот, кто поручил мне Августина,
говорил: кроме славы Божьей,
нет у жизни иного предназначенья.
Тот, кто поручил мне Августина,
говорил: нет иного права у христианина,
кроме права прощать всем сердцем...
Или:
…Что твердишь ты уныло: нет выхода… Много есть входов!
Есть у Господа много персидских ковров-самолетов.
У Него и на бесах иные летают святые.
И горят в темноте кипарисы, как свечи витые.
Проза Олеси Николаевой оказалась такая же светлая и насыщенная, публицистика — вдумчивая и захватывающая.
Совсем недавно в издательстве храма святой мученицы Татианы вышла новая серия книг Олеси Николаевой, в которую вошли как уже известные романы «Инвалид детства» и «Мене, текел, Фарес», повести «Пленный херувим», «Ничего страшного», «Корфу», так и впервые изданная «Кукс из рода Серафимов» и другие произведения. 24 декабря в храме святой мученицы Татианы состоялся творческий вечер Олеси Николаевой.
Со вступительным словом обратился к собравшимся протоиерей Максим Козлов, настоятель храма святой мученицы Татианы, ибо именно он поспособствовал выходу новой серии книг О. А. Николаевой в издательстве храма. “Когда люди творческие реализуют себя на своем родном приходе — это правильно”, — отметил он.
С позиции читателя и слушателя отец Максим высоко оценивает творчество писательницы: «Мне очень нравится творчество Олеси Николаевой, нравится ее проза и поэзия, нравится, как она читает». Отец Максим обратил особенное внимание на честность творчества Олеси Александровны.
Следующим выступил архимандрит Тихон (Шевкунов), наместник Сретенского монастыря, секретарь патриаршего совета по культуре. Подчеркнув, что их с Олесей Александровной связывает многолетняя дружба, он рассказал: «Олеся — исключительный человек. И ее исключительность состоит в ее монахолюбии». Он напомнил, что Олеся Николаева духовно воспитывалась в Псково-Печерском монастыре, там же духовно возрастали ее дети и теперь уже внуки.
Отец Тихон поделился своими светлыми впечатлениями от личности Олеси Александровны, охарактеризовав ее как «большого хорошего настоящего друга, с которым можно поделиться, да и просто посидеть».
Следом выступал Сергей Иванович Чупригин, главный редактор журнала «Знамя». Свою речь он начал с того, что тоже знаком с Олесей Александровной тридцать лет. Отметив тот факт, что книг об обретении человеком веры вообще очень мало, он назвал Олесю Николаеву более церковным автором, чем даже писатели-священнослужители. Он обратил внимание, то в книгах Олеси Николаевой жизнь Церкви не отделена от жизни людей, и напомнил, что Церковь отделена от государства, а не от общества.
В заключение С. И. Чупрыгин сообщил, что накануне Святейший Патриарх Кирилл вручил Олесе Николаевой орден святой княгини Ольги и поздравил хозяйку вечера с этой наградой.
Последним выступил писатель Алексей Варламов. Вместе с Олесей Александровной он ведет семинар в Литературном институте имени Горького. «Я завидую ее студентам, — сказал он. — Ее преподавание — это еще одна грань ее таланта».
Говоря об особенностях творчества Олеси Николаевой, он отметил, что она пишет свободно и назидательно. Писатель продемонстрировал назидательность русской литературы на примере повести Пушкина «Капитанская дочка»: герои соединяются только когда проявляют отказываются от своеволия и проявляют послушание и смирение. Герои повести, по словам А. Варламова находятся в связи с небом, но это не давит на читателя.
В заключение писатель выразил удовлетворение тем, что русская литература и Русская Церковь в случае с Олесей Николаевой идут вместе.
После этого выступила сама хозяйка вечера. «Все происходящее я воспринимаю как чудо!» — сказала она. Олеся Александровна выразила благодарность всем, кто помог осуществить издание книг, отдельно отметив картины Валерия Башенина.
«Я действительно очень монахолюбива, — подтвердила Олеся Александровна слова отца Тихона. — Для меня монах — уже не совсем человек. Он во плоти ангел, даже если ведет себя не очень достойно».
Центром творчества Олеси Николаевой является человек. По ее словам, человек, идущий к Богу — уже литературный герой, и вообще человек является предметом писательского интереса.
«Если говорить о богатстве своей жизни, то это люди, с которыми я встретилась, — говорит Олеся Александровна. — Прозу я стала писать от избытка любви и интереса к ним».
Писательница с глубокой верой говорила о Промысле Божьем в творческой жизни. «Меня потрясает, что жизнь полна тайнами и подсказками», — делится она. Она поведала, что посоветовал писать прозу ей писатель Фазиль Искандер, когда слушал ее устные рассказы и истории из жизни. Но вспомнила она об этом лишь десять лет спустя, когда почувствовала стремление к написанию прозы и стала работать над романом «Инвалид детства».
Олеся Александровна выразила надежду, что сотрудничество с издательством Татьянинского храма продолжится — впереди издание нового романа, который, как обещает автор, будет утешительным.
«Над нами все время витает сила Промысла Божьего», — подытожила хозяйка вечера.
После этого она прочитала посвященный супругу, протоиерею Владимиру Вигилянскому, рассказ «Деньги для Саваофа» и несколько стихотворений.
В заключение Олеся Николаева ответила на вопросы из зала.
На вопрос, есть ли будущее у молодых поэтов в нашей стране, или большинству из них придется уходить «в институт коммунального хозяйства», она ответила, что у сегодняшнего поэта нет аудитории, ему нужно дело, которое могло бы его прокормить. Но, напомнила она, любой опыт можно переложить в творчество. Не вполне нормальной, по ее мнению, является ситуация советского времени, когда человек мог безбедно существовать на гонорары, полученные с книги. Писательница не обнаружила жесткой связи между хорошей жизнью и талантливым произведением.
На просьбу посоветовать какую-либо литературу сегодняшним подросткам, Олеся Александровна откликнулась живо: «Русскую литературу! Достоевский, Лесков, Толстой, Гоголь! Это неиссякаемый источник!».
Вопрос о романе, получившем премию «Русский Букер», застал Олесю Александровну врасплох. По ее словам, она не читала этого произведения, но знает, что многие уважаемые ею люди были им возмущены.
С нескрываемым пессимизмом ответила Олеся Николаева на вопрос, может ли русская литература изменить ситуацию в обществе. Она напомнила, что уже выросло поколение, воспитанное в девяностые, поколение духовно непросвещенное, не знающее, что такое грех. Свои надежды писательница возлагает на Церковь, церковное просвещение и внятную культурную политику.
На вопрос, нужно ли преподавать литературу в духовных заведениях, Олеся Николаева ответила утвердительно. Она напомнила, что Христос использовал в речи средства художественной выразительности: Он говорил притчами, использовал сравнения и метафоры. «Нам легко говорить языком литературы», — отметила она и привела примеры риторических высказываний: «Это просто старший Карамазов!», «Смердяковщина» и т. д.
В заключение по просьбе отца Максима Козлова Олеся Александровна прочитала стихотворение «Романс».
***
Стихи Олеси Николаевой
Восьмилетняя Соня
I
Это кто у нас играет на рояле?
Это Соня восьмилетняя играет.
Соня с белыми бантами в смирных косах,
Соня с крепкими ногами в белых гольфах.
И звучат у нас мазурка с менуэтом,
экосез и сонатина с сарабандой,
даже фуга и фугетта. Даже жига —
жарит жига, плещет, хлещет на дорогу…
А вокруг — Бог знает что! — лукавство, страсти,
Золотой Телец, египетские казни,
козни демонские, воздух ядовитый,
леденящий, ледяной и ледовитый…
А у нас — Шопен и Шуберт, Гайдн, Гендель,
у крыльца цветет жасмин, горит шиповник,
уверяя: где бы мы ни оказались,
здесь — все то же и все снова будет так же.
Словно вечности лужайка, словно милость:
где б кошмар ты ни увидел, — здесь проснуться.
Что бы ни было потом, что б ни случилось,
можно, дрогнув сердцем, вновь сюда вернуться.
Вытрем слезы, выйдем где-то на вокзале:
мир меняется, хребет себе ломает…
Только кто ж это играет на рояле?
Это Соня восьмилетняя играет.
II
Знаешь, Соня, я свое не доиграла:
пальцы путались, сбивался ритм, и клавиш
западал — вся кода вышла комом,
заикался марш, а скерцо задыхалось.
Жаль, я Моцарта не слушалась — лупили
так неистово по струнам молоточки,
и рояль гудел отжатой до отказа
золоченою торжественной педалью…
Потому что надо тоньше, надо строже,
затаив дыханье, чище надо, легче:
встать на цыпочки, тянуться выше, выше,
и тогда уже — летишь себе свободно!
Где угодно — хоть над лугом в жарких осах,
хоть над торжищем меж сосен оробелых, —
как Бог на душу — с бантами в ладных косах,
с пылом праздничным и в гольфах вечно белых!
Майор
Говорит сыну майор: — Сынок,
отправляйся-ка в армию — там спустят с тебя жирок,
там тебя и вкрутую сварят, и пить дадут кипяток,
чтоб словил ты кайф от устава, и толк, и ток!
Там тебя научат бриться до синевы
и повыбьют шалость и дурость из головы,
обомнут, обстругают, обтешут, отрежут хвост:
гладкий-гладкий весь — без сучка, без задоринки — прям и прост.
А как встанешь навытяжку, чтобы к ноге нога,
мышца с мышцею в сговоре, кожа туга-туга,
так ведь музыку сфер почуешь, и прок, и строй,
чтоб завяли Гога с Магогой — народец злой.
Все-то лучше, чем так — былинкой малой балдеть,
да поганкой бледной на пне трухлявом сидеть,
среди геев шастать, шустрить шестеркой, бабла искать,
гнать пургу, да фуфло шобить, да в сортире чужом икать.
Ан — припомнишь после, как что — как маршировал,
как во мраке на брюхе полз, землю-матушку целовал,
“черный ворон” в траншее пел под шрапнельный шквал,
а очнувшись, понял, что Бог тебя крышевал
Рождество
И пустыня уже приготовила Ему вертеп.
И небо уже зажгло для Него звезду,
и пастухи уже развели огонь, разложили хлеб,
и волхвы потекли в путь, и праведники вострепетали в аду…
Словно бы им привиделся сияющий вертоград.
И они Царю его сказали: благослови,
пав пред ним… Блаженнейший виноград
Он давал вкушать умирающим от любви…
И на всем лежал отсвет этой звезды и покров мглы,
и ангелов стало так много на острие
наитаинственнейшей иглы,
пришившей небо к земле.
И лестница протянулась от самых седьмых небес,
от первых и от последних дней,
до этой сухой земли с ветрами наперевес,
до этих бесплодных слез, до этих мертвых камней.
И каждый стал думать, что ему принести,
Младенцу, Мужу скорбей:
пещера сказала – животных в теплой шерсти,
пустыня сказала – люльку моих зыбей.
Золото, ладан, смирну – волхвы сказали, а твердь
сказала – звезду,
а нищий очаг – огня.
А пастухи – свое ликованье…
А Ирод сказал: «Смерть»,
а сердце мое: «Меня,
принеси меня!».
