Источник: сайт МХТ имени А.П. Чехова/Газета
«В калейдоскопе школьно-студийных индивидуальностей Витя Сергачев был личностью загадочной. Он был человеком молодым, но уже чрезвычайно погруженным в „немереную сложность избираемой профессии“. Витя умудрялся одновременно быть и как бы „инакомыслящим“ по отношению ко МХАТу, и дотошным, серьезным студентом Школы-студии», — так однажды написал о своем коллеге Олег Табаков. В день семидесятилетия с юбиляром беседовал Сергей Капков.
— Сейчас много говорят о возрождении кино, об увлекательных процессах в театре, пике популярности телесериалов. А вам все это интересно? Вам уютно сегодня?
— Не очень. Это якобы оживление театральной и кинематографической жизни происходит не изнутри, а извне. На это брошены пресса, реклама, да и зрители требуют зрелищ. Но, к сожалению, сегодня совершенно необязательно обладать исключительным талантом, чтобы сделать себе имя. Чаще всего нужна лишь пиар-кампания. Вот вы говорите — «возрождение», а драматургии почти нет. В 1960-е годы только выдающихся драматургов можно было насчитать человек десять: Вампилов, Володин, Рощин, Розов, Шукшин?
— Но вы, к счастью, по-прежнему внутри творческих процессов, участвуете и в съемках, и в спектаклях.
— Не так часто, как хотелось бы. Посмотришь какой-нибудь спектакль — ну, можно было бы вот эту роль сыграть. А можно и не играть? Однако, признаюсь, мне стало интересно сниматься в кино, в сериалах, играть эпизоды. Я вдруг вспомнил фразу Станиславского: «Нет маленьких ролей, есть маленькие исполнители».
— Вы не лукавите?
— Нет! Мне стали интересны герои, о которых толком ничего не сказано. Ты фантазируешь их биографию и сам создаешь их мир, независимо ни от чего и ни от кого.
— И независимо от режиссера?
— В кино — да. А вот в театре бывают случаи, когда актеры не могут найти общий язык с «новой режиссурой». И приходится расставаться. Один мой коллега на первой репетиции спросил режиссера: «А я играю в вашем спектакле одну роль или две? То, что вы говорите о персонаже в начале пьесы, это один человек, а в конце — совершенно другой, и к драматургии это не относится». Театр — очень сложное искусство, коллективное, а не авторское. Спектакль создают и драматурги, и актеры, и костюмеры, и художники, и осветители. Только это придает ему гармоническое движение.
— Во МХАТе сейчас есть такой коллектив?
— Может быть. Я не очень хорошо знаю, что у нас теперь происходит. В театре нет худсовета, и мы не обсуждаем на труппе ни пьесы, ни спектакли. Но по специфике театра он необходим! Хотя бы потому, что совершенно исчезли разговоры о творчестве, споры, обсуждения. Например, раньше в «Современнике» мы принимали и пьесы, и спектакли. Ефремов был демократ в организации творчества. Теперь каждый занят только собой. Пропал элементарный творческий быт.
— А какие плюсы в табаковском театре?
— Много работают. Премьера за премьерой, громадный репертуар. У начинающих актеров никогда не было работы, а тут у них сразу есть роли. Это очень хорошо, молодому актеру необходимо много играть, и Табаков предоставляет такую возможность.
— В старом МХАТе был творческий быт, но не было зрителей, не было работы?
— Почему не было? Работа была, мы много репетировали. Но с некоторых пор как-то незаметно стали считать, что МХАТ — это вчерашний день. На самом деле, ничего подобного. Это мнение было распространено среди некоторых критиков и театральных людей, имеющих влияние. В действительности МХАТ не переставал быть сегодняшним днем и отчасти был днем завтрашним.
— Не потому ли «Современник» до сих пор остается для вас идеальным театром?
— В каком-то смысле да, это был настоящий театр, театр единомышленников, театр коллективного творчества. «Современник» был в широком смысле клубом шестидесятников. Он объединял поэтов, ученых, драматургов, художников — интеллигенцию Москвы. Мы и дома-то почти не бывали.
Если кто-то из нас выделялся, капризничал, требовал ролей, это было нетерпимо. Ефремов даже неохотно разрешал нам сниматься в кино, он считал, что актер портится. Помню, в труппу пришел Володя Земляникин, он был в то время очень популярен. Выходит на сцену — а ему хлопают. Ефремов кричит: «Если это еще раз повторится — я тебя уволю. Нам этого ничего не нужно».
— Вы понимали, что долго так продолжаться не может?
— Нет, не понимали. Мы были уверены, что так будет всегда. Но изменился-то не театр, не его эстетика, не его программа. Вероятно, изменились люди. Сейчас в нашей среде все разговоры ограничиваются банальными вопросами: «А ты что сейчас делаешь? С кем работаешь? Что сыграл?» О сути профессии говорят редко и мало.
— Недавно в фойе «Ленкома» я обнаружил портрет актрисы Веры Сергачевой. Ваша дочь?
— Да, младшая. Она окончила Школу-студию МХАТ и теперь работает у Марка Захарова. У Веры пока две большие роли — Маша в «Трех сестрах» и Джейн Сеймур в «Королевских играх».
— А старшая чем занимается?
— Ольга заканчивает медицинский институт, хочет стать врачом-кардиологом. Бог дал мне хороших дочерей.
— Сейчас вы в том возрасте, в котором пребывали великие мхатовские старики, когда вы вслед за Ефремовым пришли в этот театр. Вы не сравниваете себя вольно или невольно с ними? Есть ли что-нибудь общее?
— Вряд ли. Во-первых, потому что я никогда не был важным человеком, VIP, как они — лауреаты премий, орденоносцы. Но последние годы они были не удовлетворены практикой МХАТа, чувствовали: что-то не так. Поэтому пригласили Олега Николаевича как современного режиссера.
— Виктор Николаевич, о чем задумываетесь накануне юбилея?
— Оказывается, я ровесник телевидения. Надо в день юбилея что-то сказать о себе, но не в том стиле, в каком выступают в ток-шоу, где зачастую обсуждаются не общечеловеческие проблемы, а глубоко интимные, о которых человек постеснялся бы говорить даже со своими близкими. Но тщеславие сильнее чувства приличия. А ведь еще Наполеон говорил: «Грязное белье надо стирать дома?»
— Подводите какие-нибудь итоги, составляете ли вы своеобразный отчет перед собой?
— Можно сказать и так. У Моэма есть роман “Summing up” — «Подводя итоги». Так вот я сейчас думаю, что же у меня за “up” такой? И знаете, что я понял? С годами люди умнее не становятся? во всяком случае, я. Но какие-то кардинальные вещи проясняются, совсем немногие. Может, это высокопарно звучит, но мне стало ясно, что я всецело привязан к этой стране, русской культуре, людям, которые подвижнически занимаются театром, искусством. Хотя здесь я бы не использовал казенное слово «патриот». Это что-то другое. Не так давно разного рода общественные и политические деятели любили употреблять цитату: «Патриотизм — последний душевный приют негодяя». Смаковали ее. А я эту фразу встретил, когда ставил в «Современнике» спектакль «Оглянись во гневе» Осборна и играл там Джимми Портера. Он говорил: «Патриотизм — чудная вещь! Еще Марк Твен писал, что патриотизм — последний душевный приют негодяя!» Я заинтересовался, выяснил, что эта фраза из «Дневника Адама». Нашел, прочитал и понял, что написано это не столько о патриотизме, сколько о тех людях, которым все равно где жить, о негодяях. С таким же успехом можно сказать, что свобода — последний душевный приют негодяя. Так что это явная спекуляция хорошей фразой.
Что еще мне стало ясно: все проблемы на свете будут решены, когда 51% людей будет готов бескорыстно помочь, а не присвоить и жизнь будет организована по их правилам. Вот и все!
— Вы очень принципиальный человек. А как сами считаете, легко ли с вами?
— По этому поводу я могу привести такой пример. Лет двадцать назад на гастролях в Чехословакии со мной произошел несчастный случай. В результате я оказался в московском ЦИТО с семнадцатью переломами. Несколько месяцев балансировал между жизнью и смертью «в подвешенном состоянии». Врачи решили провести сложнейшую операцию, но профессор сказал: «Виктор, по-моему, вы человек легкий. Если еще месяц повисите — обойдемся без операции». Мне это польстило, и я согласился, что, вероятно, и спасло мне жизнь. Это к вопросу о том, легкий ли я человек?
Но в жизни — не знаю, может, кому-то со мной и нелегко.
Артист нежных чувств
Виктор Николаевич Сергачев родился 24 ноября 1934 года. В 1956-м окончил Школу-студию МХАТ, с 1957-го — актер и режиссер театра «Современник», с 1971-го — во МХАТе. Лучшие роли в театре: Министр нежных чувств («Голый король»), де Гиш («Сирано де Бержерак»), Клещ («На дне»), Джимми Портер («Оглянись во гневе»), Адамыч и Тесть («Старый Новый год»), Фирс («Вишневый сад»), Михал Михалыч («Московский хор»), Князь («Дядюшкин сон»). Лучшие роли в кино: Пселдонимов («Скверный анекдот»), Икс («Эта веселая планета»), Ефим Суббота («Пропавшая экспедиция»), Мижуев («Мертвые души»), Суслов («Серые волки»), Троцкий («Троцкий»). Народный артист России (1989).
