В книге репортера Дмитрия Соколова-Митрича «Непоследние времена» собраны репортажи и публицистические заметки, которые автор писал на протяжении десяти лет. Они охватывают широкую картину бытия современного российского человека. Эта книга о временах, которые не выбирают, и о людях, которые в них живут, а не умирают. Это важное послание о необходимости быть оптимистом.
Мы предлагаем вниманию читателей главу из книги, вышедшей в издательстве «Никея».
Почему Володя по кличке Трамвай вернулся в Урюпинск из Майами, а его друг Олег вообще никуда не уехал
Время действия — вторая половина девяностых годов двадцатого века. Место действия — город Урюпинск, Волгоградской области, и город Майами, штата Флорида. Главные действующие лица: Владимир Кондратенко, предприниматель, занимающийся закупкой и сбытом сельхозпродукции. Кличка Трамвай досталась от старшего брата, которого так прозвали за прямой и неуступчивый характер. После дефолта 1998 года Володя устал жить в России и уехал в Америку. Спустя три года он устал жить в Америке, вернулся в Урюпинск и офигел. Его друг детства Олег Горшков, заместитель мэра Урюпинска по экономике, финансам и стратегическому планированию, все это время делал из Урюпинска Майами. Осталось совсем немного.
Обретение козла
И еще есть некий грек. Вернее, был. Его имени и фамилии уже никто не помнит. Грек приехал из Греции в Урюпинск в далеком 1993 году по какому-то мелкому деловому вопросу. Решив с греком его деловой вопрос, начальники принялись водить грека по городу и показывать достопримечательности. Подвели и к памятнику Ленину. «Вообще-то на этом месте должен был стоять козел, — пошутил мэр Валерий Сушко. — Точнее, коза. Потому что она нас кормит, поит и одевает. У нас в Урюпинском районе водится особая коза — пуховая. Ее не доят и не едят, она только пух дает. А стоит только эту козу вывезти за пределы района — тут же вырождается».
— Так и поставьте памятник козе, — ответил грек со свойственным греческому языку придыханием. — Чего вы стесняетесь?
Тут же выяснилось, что Валерий Павлович и сам давно мечтал о гранитной козе, но боялся первым об этом заговорить — еще примут за идиота. А после грека — можно.
Это был первый шаг Урюпинска в сторону Майами. Примерно тогда же Володя по кличке Трамвай впервые посетил США. Потом еще раз, потом еще. А потом и вовсе уехал туда жить. А Олегу Горшкову, с которым Володя жил в одном дворе, в то же время предложили хорошее место в Канаде. Он долго думал, но в конце концов отказался. Остался в Урюпинске. Недавно Володя вернулся, но встретиться им все никак не удается. То у одного сделка, то у другого совещание. Совместное интервью — хороший повод.
Обретение гражданства
Мы забили стрелку в кафе под названием «Элита». Это второе по престижности заведение в Урюпинске. Трамвай подъехал вовремя — на своем джипе, который он привез из Америки. Сначала переправил по морю, потом гнал через всю Европу.
— А не легче было там его продать, а здесь купить новый?
— Этот куплен в Америке. В нем я уверен. А здесь никогда не знаешь, что тебе продадут.
Американские обороты речи, интонационные завитушки в конце фраз и изменившийся на почве «Макдоналдса» овал лица — это Володя привез вместе с джипом. До Америки Трамвай был обычным урюпинским предпринимателем — порядочным ровно настолько, насколько позволяло время, в которое он жил. По закону — не пойман ― не вор, по понятиям — честный фраер. После Америки Трамвай стал выглядеть как маменькин сыночек в вечерней школе для рабочей молодежи.
— Володя, вас земляки еще не заклевали?
— Те, с кем я работаю, люди в основном адекватные. А людей глупых и в Америке хватало. Некоторые думают, что я за океаном крупно попал, вот и сбежал оттуда. Но эти слухи развеются, когда я в следующий раз туда поеду.
— Опять в Америку! Зачем?
— У меня там остался бизнес. Через полгода я получу вид на жительство.
— А зачем вам там бизнес? Вы же вернулись.
— Я понял, что постоянная жизнь в Америке — не для меня. Но я не склонен смотреть на ситуацию так: или ты весь здесь, или ты весь там. Я буду жить в Урюпинске, но деловые интересы у меня теперь есть и за океаном. У меня доля в нескольких, пусть мелких, но успешных предприятиях. А кроме того, я хочу, чтобы у моих детей был выбор — Россия или Америка.
— Зачем им выбор? А вдруг они не выберут Урюпинск?
— Значит, будут американцами. В любом случае, что бы они ни выбрали, они будут активными гражданами своей страны. Понимаете, наша проблема сейчас в том, что «россиянин» — это пассивное гражданство. Большинство называются россиянами просто потому, что иного не дано. Преодолеть эту гражданскую пассивность можно, если у тебя есть выбор и ты его делаешь в пользу России. В сущности, три года жизни в Америке я потратил именно на это. До Америки меня мучило ощущение, что я чего-то упускаю — большие возможности, большие деньги. Ты можешь делать что-то супер, а вместо этого сидишь в Урюпинске. За три года в США я понял — там все то же самое. Все по-другому, но все то же самое.
Зазвонил мобильный. Звонила жена. Некоторые фразы в семье Кондратенко до сих пор произносят на английском, поэтому наши соседи по кафе недоуменно оглядывались. Володя говорил долго и громко, а в конце сказал: «Бай».
— Сначала в Америке казалось, что все по-другому, — продолжил Володя. — Там, например, совсем нет национализма, и это шокирует. Даже после 11 сентября в Майами было всего несколько случаев открытой неприязни к арабам. В ресторан люди ходят покушать, а не водки нажраться. Зато почти все курят траву. Это меня тоже шокировало. Менеджеры, водители, даже учителя курят. Но никто не скуривается. Могут всю жизнь курить и всю жизнь держать норму. А у нас — убиваться так убиваться. Но больше всего удивили пенсионеры: это абсолютно счастливые люди. У нас повсюду беззаботная молодежь и озабоченные старики, а там наоборот — молодежь думает, как заработать на жизнь и старость, а пенсионеры оттягиваются по полной программе. Еще удивило, что на улице отыскать симпатичное лицо очень трудно, у них красивые люди только в телевизоре. Некоторые русские эмигранты шутят: Америка — прекрасная страна, в которой живут уроды, а Россия — уродская страна, в которой живут красивые люди…
Володя обеспокоенно посмотрел на часы. Горшков почему-то серьезно опаздывал.
— …Но уже через полгода жизни в Америке понимаешь, что здесь все то же самое. Даже в том, что касается бизнеса. Да, там нет государственного рэкета. Но есть проблема кадров. Очень трудно найти добропорядочного работника. Воруют не меньше, чем у нас. Чтобы держать приличный магазин, нужно нанимать спецменеджеров, закупать скрытые видеокамеры — расходов не меньше, чем на пожарных, санэпидстанцию и ментов, вместе взятых. Да, там можно быстро открыть предприятие, но из-за пробок на улицах получится не быстрей, чем здесь, в Урюпинске. И в бытовом плане у нас много общего. Да, в Америке живут лучше, чем в России. Но перепад уровней жизни в больших городах и в провинции такой же, как у нас. Да, там в поликлиниках и больницах нет проблем с аппаратурой, вовремя могут поставить любой диагноз. Но от рака умирает народу не меньше. Технологическое оснащение не спасает от законов природы. Я видел там людей, которые заработали себе на яхты и самолеты. И что? У одних нет времени, чтобы на них кататься, у других — здоровья. В Америке я понял, что сила не в деньгах.
— А в чем? Неужели в правде?
Володя рассмеялся. Секунды три он смеялся от души, а потом еще секунды две — немножко принужденно, по-американски.
— Я не ставлю для себя вопрос так: где правда. Для меня Россия и Америка — не враги и даже не конкуренты. Главное, что я понял в Америке, можно сформулировать так: никогда в моей жизни не будет такого периода, когда я смогу спокойно курить бамбук. Даже если я буду вкалывать без выходных. Всю жизнь придется колотить шишку. И от того, что эта шишка будет не на тысячи, а на миллионы долларов, легче не станет. Важнее — стабильность, достаток и покой. Так что надо просто делать лучшее, что ты можешь, и не забывать про личную жизнь. Больше времени посвящать жене, семье, детям… Родине, в конце концов.
Мы подождали еще минут пятнадцать, но Горшков так и не появился. Володя пожал плечами и уехал, всем своим видом показывая, что в Майами такого не случилось бы.
Обретение харизмы
Заместитель мэра Урюпинска Олег Горшков приехал минут через десять, извиняясь: затянулось совещание у мэра. Еще больше он опечалился, когда узнал, что Трамвай уехал.
— До Америки такого не бывало — обязательно дождался бы. Ну да ладно. В основном Америка пошла ему на пользу.
Горшков — потомственный казак. Но если казаку окончить Академию государственного управления при Администрации Президента и отрастить не только усы, но и бороду, то получается человек вполне респектабельной внешности.
— Я раньше очень хотел стать начальником, — говорит Горшков, — но никак не получалось. А потом расхотел, и как-то само собой получилось. Об этом хорошо написано у Пауло Коэльо в «Дороге к счастью».
История города Урюпинска практически разделилась на две эпохи: до вышеупомянутой гранитной козы и после. До — Урюпинск был скучным, грязным, экономически слаборазвитым провинциальным городком, комплексующим из-за анекдота про «Брошу все и уеду в Урюпинск». Поставив памятник козе, урюпинские власти как будто переломили в себе какой-то комплекс, осознали, что анекдот — это ценнейший подарок судьбы, что он будет кормить их город еще не одно десятилетие. И уже кормит.
В магазине «Ромашка» местная трикотажная фабрика на ура продает майки с надписями: «Брошу все и уеду в Урюпинск», «Урюпинск. Я там был…», «Меняю Москву на Урюпинск», «Я, Урюпинск и семеро козлят». Сам город, как Диснейленд, увешан растяжками и стендами. На въезде, например, висит такой: «Кто не бывал в Урюпинске, тот не знает России». Плакатов типа «Я люблю тебя, мой Урюпинск» или «Урюпинск, вперед!» — десятки. Но больше всего отличились работники урюпинского УВД. На своем здании они крупными буквами написали: «Урюпинск — это мы!»
— Раньше у нас в городе висел единственный плакат, — вспоминает Олег Горшков. — «Урюпинск — символ российской глубинки». Году в девяносто шестом мы с мэром проезжали мимо, остановились и посмотрели на него повнимательней. «Слушай, Геннадьич, — говорит мэр. — По-моему, фигня какая-то». Я посмотрел и говорю: «Мне тоже кажется, что фигня». А надо всего-то изменить два слова, и получится не фигня: «Урюпинск — столица российской провинции». Это был первый наш опыт стратегического планирования.
Мимо кафе на большой скорости проехал джип Трамвая Кондратенко. И не остановился. Олег не заметил, а я не стал его расстраивать.
— Сейчас в малых городах происходят очень серьезные процессы. Становление российского капитализма началось с мегаполисов. Сначала в Москве и Питере, потом в городах-миллионниках, затем в городах с населением свыше 100 тысяч человек. И только к концу девяностых начали шевелиться урюпинские. Недавно мы участвовали в соросовском конкурсе «Малые города России». Что там творилось! Одни позиционировали себя как исторические, другие — как традиционные купеческие центры, третьи — как наукограды. А мы — просто Урюпинск. Этого оказалось достаточным для победы. Сейчас руководители малых городов начали понимать: либо их судьба — становиться селами, либо надо что-то делать. Это ведь очень интересный вопрос — почему города появляются, поднимаются, расцветают, а потом вдруг хиреют и исчезают? Почему были Великими Ростов, Устюг, Великие Луки, а теперь это лишь памятники истории? Я думаю, у каждого города своя миссия. В какой-то момент он может совершить маленькую стратегическую ошибку, которая приведет его к вырождению. Город — он как человек. Ты можешь быть прирожденным парикмахером, а зачем-то полез в инженеры — и все, жизнь не удалась.
— У Урюпинска жизнь вроде как не удалась еще в зародыше. От Москвы всего ночь езды. Откуда такая репутация?
— Мы находимся в самом центре так называемой мертвой экономической зоны. Отсюда в какую сторону ни поедешь — до ближайшего областного центра более трехсот километров. Волгоград, Ростов-на-Дону, Воронеж, Пенза, Тамбов. Но таких мертвых зон в России не меньше, чем живых. Почему именно Урюпинску досталось? Думаю, название сработало. Анекдот, скорее всего, придумали московские интеллигентские снобы. Если бы они были немножко поумнее, знали бы, что Урюпинск — это всего лишь словосочетание «у руба». То есть возле оврага. Сначала Урюпинск был Урубинском.
— И как вам живется в вашей мертвой зоне возле оврага?
— Мертвая зона — это может быть проклятием, а может — шансом. Шанс заключается в том, чтобы перетянуть экономические интересы отдаленных районов всех прилегающих областей на себя. Чтобы тамошние предприниматели вместо того, чтобы мотаться с товаром по соседним областным центрам, съезжались бы сюда, в Урюпинск, — на нейтральную территорию. И тем самым экономили бы на доставке. Собственно, этим наш город и жил до революции — здесь была Покровская ярмарка, третья по величине в стране, крупнейший экономический узел южной России. Вот ее-то мы сейчас и возрождаем. Вот смотрите.
Горшков полез в шкаф и достал оттуда майку местного производства — такой я не видел в магазине «Ромашка». На ней — треугольник, вершины которого — Урюпинск, Москва и Париж. Такой маленький-маленький Париж, чуть побольше, но тоже маленькая Москва. И огромный такой Урюпинск.
— Упрощенная карта будущей Европы, — улыбнулся Горшков. — Вы зря смеетесь. Москва когда-то была таким же центром мертвой экономической зоны: она находилась между Киевской и Владимиро-Суздальской Русью. Что такое теперь Суздаль и что такое Москва?
Я надел фирменную майку, и мы пошли в тир. В Урюпинске есть классный тир. В нем пульки по пятьдесят копеек и всегда играет классическая музыка. А среди мишеней — статуя Свободы. И в нее попасть труднее всего.
