В моей душе уже прочно обосновалось постоянное предчувствие разочарования. Разочарования в книге, фильме, человеке, который встретился на пути. Наверное, уже возраст влияет. Но особо унылое настроение нападает на меня по поводу всех общественно-политических событий последнего времени. Короче, я уже не жду ничего хорошего, знаю, что в сердцах буду сам себе говорить: «Эх, надо было так, а не так, как сделали эти…»
Евгений Стрельчик на молебне в защиту веры 22 апреля 2012
А потому, не скрою, мое хождение на стояние у Храма Христа Спасителя началось с душевных переживаний. Было внутреннее ожидание чего-то подобного тому, что случилось 14 марта у здания суда, где, как известно, была примитивная потасовка, что добавило аргументы критикам Церкви, после чего эта «удачная» картинка сделала скандал с пуськами центральной темой федеральных телеканалов. Ну, короче, подставились.
Было и другое опасение, может быть, оно было вызвано довольно агрессивной агитацией с призывом ко всем верующим прийти на молебен. Смущало и то, что технология массовых мероприятий, отработанных минувшей зимой, будет использована и при его проведении, что сделает собственно молитву вторичной. Очень не хотел увидеть «представителей православной общественности» на трибуне, не хотел услышать нечто подобное «не забудем, не простим». Понимал, что так делать нельзя, так как это вообще другой жанр, нельзя ставить даже организационно на один уровень митинг и молитву, потому как в таком случае общественное сознание определено воспримет это соборное богослужение как политические действие.
Очень не хотелось увидеть «профессиональных православных», которые бы слишком нарочито демонстрировали свою веру, — с церковными песнопениями в вагонах метро или на ближайших улицах, обвесив себя плакатами «Православие или смерть!» Такие картинки тут же получили бы большой экран в СМИ, и стали бы лейтмотивом события, оставив сам молебен на втором плане.
Еще 2 марта, после появления первого сообщения про «нехорошую квартиру», я обрел уверенность, что против Церкви развернута информационная кампания, хотя эта версия и не у всех пользуется популярностью. Это уж из моего опыта: если за короткий период появляется три и более критических статей или публикаций с оттенком пиара, то понятно — это начало кампании с любым знаком. По законам медийной войны, конечно, следовало предпринять адекватные контрмеры, но лучшим вариантом в тот момент была бы соборная молитва, может быть, в монастыре. А в дни Великого Поста это было бы более, чем уместно. И такой опыт у Православной Церкви есть: молитвенные стояния происходили и раньше. Были они в поддержку «Основ православной культуры», против НТВ за показ фильма «Последнее искушение Христа». Осенью 1993 года в момент политического кризиса по Москве прошел крестный ход, на который дали Владимирскую икону Божией Матери из Третьяковки.
Молебен в защиту веры 22 апреля 2012 года. Фото: Илья Варламов
И хотя мои опасения не оправдались, и событие на Волхонке показало очень высокие организационные возможности и понимание значимости момента со стороны его устроителей, СМИ нашли повод позлословить, чем подлили масла в огонь. Хотя всего этого и следовало ожидать, логика и лексика многих критиков Церкви поражает. Когда читал репортажи, ловил себя на мысли, что журналисты поленились и взяли свои старые тексты с зимних митингов в поддержку Путина, изменили в них пару фраз – и дали это в эфир.
Конечно, все началось, как обычно, с цифр: первым делом с количества полицейских в оцеплении, а потом с подсчета участников мероприятия, с обвинения в подтасовке и с указанием того, что на всю многомиллионную Москву нашлось всего несколько десятков тысяч защитников веры. В том, что всех православных «согнали», привезли на автобусах из подмосковных городов и ближних областей, на тех же самых, что и на пропутинские митинги. Конечно, такое может написать только тот человек, который очень далек от Церкви. Ну откуда им знать, что Московская область — это часть Московской епархии, что практически на каждом приходе есть свой или часто арендуемый для паломнических поездок автобус?
Моя репортерская наглость, которая особенно обострилась на своей «канонической территории», помогла мне с легкостью пройти все полицейские кордоны. Хотя, правда, уже в 13.40 через рамки не пропускали, потом, как пишут, не выпускали обратно. Может быть, им кто-то и дал такой приказ, не знаю. Могу подтвердить только то, что решения принимались оперативно, по ситуации. Мне довелось подслушать, как префект ЦАО Сергей Байдаков кому-то докладывал по телефону, что они приняли решение перекрыть движение по Саймоновскому проезду, и пустили по нему народ. Но тут читаю: «сложилось впечатление, что всем процессом руководили или не очень умные и смышленые люди, или кто-то специально хотел устроить провокацию с давкой верующих». Да, кому-то под необычно жарким для этого времени солнцем становилось плохо, им помогали медики, но разве этим православных удивишь? Коллеги-журналисты, сходите в храм на службу, узнаете, что это довольно частое явление.
Если честно я люблю ходить на митинги, у меня нет фобии, боязни столпотворения. А тут еще и адреналин, и эффект толпы, который, если честно, заряжает. Особенно когда на таких собраниях говорят о том, чего не услышишь по телевизору: так было в начале 90-х, так было и этой зимой.
Евгений Стрельчик и Андрей Золотов на молебне в защиту веры 22 апреля 2012
Когда люди выходили на Болотную и на Сахарова, они хотели увидеть своих единомышленников — свободных и креативных. И к Храму Христа Спасителя мы пришли практически с той же целью – оказаться среди «своих», среди людей одной веры. А потому все были внутренне спокойны и даже смиренны – понятное дело, люди собрались помолиться. И это действительно была молитва, не было случайных людей, кто демонстрировал бы равнодушие к происходящему. Оказавшись рядом с байкерами из клуба «Ночные волки» во главе с Хирургом (Александр Залдостанов), которые и стали главным медийным украшением молебна, понял, что люди они церковные — они понимали и чувствовали ход богослужения.
Еще один очень любопытный факт. Мобильная связь на Волхонке работала отлично, не было перегрузки сети, что опять же понятно: тут люди молились, а не читали фейсбук, и не вели онлайн-репортажи в интернете. Немного смутило только то, что среди собравшихся довольно активно распространяли газету «Русь державная».
Конечно, все это, только мои личные наблюдения. Но мозг закипает, когда из репортажей узнаю, в какой компании оказался: «Мы увидели на стоянии пронырливое и боязливое божество. Мы увидели народ, погруженный в физиологический спад, в декаданс мысли и действия…», «мрачные закрытые лица, засыпающие от духоты дети и тотальное многотысячное отсутствие прямых взглядов и улыбок — как символ глубинной апатии и покорности»… «стадо двуногих», «тысячи повернутых церковников… Злые. Неприятные. Агрессивные. Тошно от них. И противно. Люди без совести и ума…»
Опаньки, ребята, а вы собственно демократы или как? Как я понимаю, при демократии у каждого есть право высказывать свое мнение, и общество должно учитывать любое мнение. Но почему митинг против фальсификации выборов преподносится как прорыв к свободе, а православные в соборной молитве (обычное богослужение) воспринимается как собрание ненормальных? И следуя вашей логике, я впал в шизофрению: на Якиманке был представителем креативного класса, а у Храма Христа Спасителя превратился в агрессивного представителя стада двуногих?
То, что Церковь была попираема, ограблена и унижена в ХХ веке, не требует особых доказательств. А в моей памяти еще остались страшные картины, которые я видел вначале 90-х в десятках московских храмах, только что переданных верующим: срубленные маковки, затопленные подвалы, станки, трансформаторы, широкие потолочные балки, вбитые в стены сквозь остатки росписи. А еще в детстве, путешествуя с родителями на автомобиле по России, я видел десятки храмов, превращенных в склады с удобрениями или в МТС, видел как по территории бывшего монастыря уныло бродили умалишенные пациенты расположенной в его стенах психбольницы.
Понятно, что Церковь и ее служители постоянно находятся на переднем крае борьбы со злом. Но когда узнаешь не только из книг, но и проживаешь лично — ощущение особое. Мне довелось разбирать пожарище в подмосковном селе на месте дома священника, в который забрались местные бомжи в поисках церковных богатств, и, не обнаружив оных, решили избу сжечь. Мне довелось быть в Новой Деревне в день похорон убитого отца Александра Меня, я также молился у гроба отца Даниила Сысовева. А в промежутке между этими двумя убийствами, я написал практически про все преступления против священников, а всего их было за двадцать лет около 40. Может быть, поэтому у меня уже выработался некий иммунитет к любому факту богохульства и «критики» Церкви. Что и понятно: мир во зле лежит.
Я всегда был и остаюсь сторонником развития более острой и целенаправленной борьбы за признание христианства в современном обществе. То есть, при безусловном допущении критических высказываний в адрес Церкви, должна быть установлена некая моральная граница, которую переступать нельзя. Уверен, для решения этой проблемы давно пришло время, необходима воля, глубинное понимание вопроса, сдержанность и корректность в работе.
