«Для уборщицы в храме уборка – это дополнительная работа»
Людмила Александровна Тереневич, 48 лет, уборщица Свято-Покровского кафедрального собора г. Гродно.
Для меня церковь – это свято. Я прихожу на работу и радуюсь. Меня радует вот эта тряпка половая, вот эти подсвечники, которые надо чистить. Часто бывает такое чувство: «Сейчас полечу». Но потом конечно понимаешь, что крылышек нет, и даже не намечается. И еще наша работа заключается не только в том, чтобы полы мыть и подсвечники чистить. Для уборщицы в храме уборка – это дополнительная работа.
Хотя, конечно, в церкви должно быть все идеально чисто. И мне всегда приятно, когда приходит человек и говорит: «Ой, как у вас чистенько и аккуратненько!»
Но это для меня не самое важное. Самое важное – это когда человек придет в церковь и ему понадобится хотя бы мизерная помощь, и ты сможешь ему хоть чем-то помочь. Даже если его отправить к священнику или человеку знающему – ты же ему все равно оказываешь помощь.
Людмила Александровна
Я помню, как в храм зашла бедная, мятущаяся мать, у которой вот-вот может умереть новорожденный ребенок в больнице, которого нужно обязательно быстро крестить. А в этот момент весь храм готовится к праздничной службе. Вот в такие моменты все ненужное отпадает. Ты понимаешь, что нужно во что бы то ни стало найти священника.
Помню, тогда вышел кто-то из пономарей, и я ему говорю, что вот у женщины проблема, надо скорее сообщить настоятелю. А он то ли застеснялся, то ли замялся, ну, бывает с каждым, мол, не могу, мне кадило надо чистить. Я ему говорю: «Что значит – не могу?! Иди и скажи!» И настоятель уже через 5 минут нашел священника и отправил в больницу. Проблема решилась.
Вот это, как я понимаю – главное в нашей церковной работе. Причем все делают одинаковую работу: и сторож, и кассир, и уборщик. Это люди, которые постоянно находятся при церкви. Они постоянно должны помогать тем, кто приходит. Это наша миссия, наше служение.
И я такими моментами в храме живу. Бывает, иногда не хочется общаться. Бывает и сам человек не хочет открываться. Мрачный такой приходит. Но надо уж как-то себя перебороть и помочь ему.
Но при этом всегда нужно помнить об одной очень важной грани. Все мы должны направлять этих людей к священникам, чтобы их вопрос был разобран знающим человеком. Моя функция – успокоить, скоординировать, направить. А вот что-то советовать, говорить, наставлять – я не решаюсь. Есть священник, который для этого учился в семинарии и академии. Иначе можно такого наговорить… Тем более человек я грешный.
«До того, как к Богу пришла – всякое было»
То, что до Церкви было – вообще вспоминать не хочется. Когда человек возрастает в Церкви с рождения, с детства, он хоть и ошибается, но это не миллион ошибок, как у того, кто не знает Христа. Вот я такой же миллионер, и мой депозит продолжает расти. До того, как к Богу пришла – всякое было.
А потом у меня папа умер. Любимый папа. И вот когда он умирал, я поняла, что все вокруг глупые, ненормальные. Неправильно так к смерти относиться, как у нас принято. «Там» все будет нормально. Он исповедовался перед смертью, причастился. И умер на день Ангела. И когда он умер, я все равно чувствовала, что я с ним. Он умер, но он рядом.
Конечно, мне хотелось никогда не терять этого чувства близости с ним. И в Церкви оно действительно не прерывается. Может это еще одна причина, по которой я здесь работаю – чтобы больше проводить времени в храме.
Я не сторож. Я – церковнослужитель
Виктор Николаевич Романович, 74 года, сторож Свято-Покровского кафедрального собора г. Гродно.
Я не сторож. Я – церковнослужитель. Это большая разница. Я знаю, что на мне большая ответственность. И не столько материальная, как у охранника, сколько духовная. Мы все, дежурные (сторожа), общаемся с людьми. Каждый день. Нам и по телефону звонят и так приходят. Что-то спросить, узнать. Попробуй ответить грубо – больше не придут. И скажут, что не я плохой, а Церковь плохая.
А вообще я благодарю Бога, что сподобил меня быть церковнослужителем. Я с удовольствием сюда пришел. Это Божия благодать. Я общаюсь во время дежурств со священниками, с прихожанами, и я хоть и маленький человек, но мне это приятно. Я много чему научился от священников.
Мама меня с детства учила Православию. Как только воскресенье, мы с мамой босиком, если лето, ходили в храм. Мама очень расстраивалась, если не ходила в церковь. Если тяжело или приболеет. Мамина мама, Алеся, т. е. моя бабушка, она привила всем нам любовь к церкви. Ее в селе все называли «Алеся святая». Это, конечно, неправильно, но люди так ее звали, потому что она очень была набожная.
И я старался жить по-православному. Меня хотели принять в партию, но как-то удалось отговориться. Остался беспартийным.
У нас колхоз образовался только в 49-м году. Может, поэтому традиции сохранялись долго. Клуб от нас был через дом. На «Вяликдзень» (Пасху) целую неделю были танцы. Было очень весело. В нашей деревне было 4 музыканта, в том числе и мой отец. В одном конце деревни музыкант играет на улице, девчата танцуют, пыль стоит. И на противоположном конце деревни поют.
Вот допустим, Коляды. У нас Нового года не было. Мы знали, что 1 января уже надо вешать другой календарь, но праздником для нас было Рождество и Коляды. Мама поставит с отцом стол в центре зала, сена наложит, скатерть красивую застелит, кутью поставит. И мы, помолившись, кушаем и благодарим Бога за Его благодать.
На Рождество колядовали, на Пасху волокали. На второй день Пасхи музыкант и женщины пели пасхальные песни: «Хадзіў Хрыстос па ўсей зямлі, Хрыстос Уваскрэс – Сын Божы!». И вот так целая толпа людей с песнями подходили к домам, хозяева высматривали волокальников, и все вместе пели и радовались.
И потом уже кто что мог давал: кто яйцо крашенное, кто кулич, кто колбасу. И так до самого конца деревни. А потом шли в какую-нибудь хату и там разговлялись.
Господь сподобил немножко помочь в строительстве храмов. В трех храмах я успел потрудиться. У меня высшее строительное образование – грех не помочь.
Виктор Николаевич
Мы с женой сперва ходили в Коложскую церковь. Вообще, это храм 12 века, но в советские годы там был музей истории атеизма. Храм поэтому был, конечно, в запустении. Потом его передали Церкви. И как-то раз я посмотрел, что хор просто так стоит на солее, и я про себя думаю: «Ну неудобно же стоять и петь вот так вот просто».
Я после службы подошел к отцу Анатолию Неробову и сказал: давайте сделаем для хора хоть какой-нибудь клирос. Он говорит, что хорошо было бы. «А как вы сможете?» Я говорю: «Мои руки, а Божий промысел».
Вот и все, и начал трудиться. Я вообще думаю, что главное – только захотеть и знать, что это не я делаю, а Бог. И тогда Господь поможет во всем.
Вот и нам нужен был материал, лес. Поехал к лесничему – договорились без проблем. Потом стал вопрос, как это привезти. Я пошел в воинскую часть – вот вам, пожалуйста, тралер. Надо распилить – вот еще и пилорама. Это все Божий промысел. Не я.
А там уже летом, после работы начал работать. Один сделал и балкон для хора, и лестницу туда, соответственно, и свечной ящик. Не один, конечно. Бог и добрые люди помогали.
«Батюшка поставил табуреточку посреди пустыря с бурьяном и отслужил молебен»
Потом мы узнали, что в одном из районов города будут строить новый храм. Мы пришли туда на молебен. Собралось нас где-то 10-15 человек. Батюшка поставил табуреточку посреди пустыря с бурьяном и отслужил молебен. Я когда эту табуретку увидел, у меня аж сердце сжалось. А после молебна он говорит: «Знаете, здесь будет строиться храм. Может, давайте хотя бы поклонный крест установим. Кто его может сделать?»
Я молчу. И все молчат.
Он во второй раз спрашивает. Я тогда своей жене говорю: «Мария, я подыму руку». А она: «Пожалуйста, если ты сможешь».
– Ты что – не веришь, что я смогу?
И я тогда сказал батюшке, что буду делать крест.
Я поехал в деревню. Взял повозку, пилу, спилил сосну. Привез домой. И сделал крест. Он и сейчас там стоит. Все просто. Главное захотеть.
После этого батюшка говорит, надо бы построить временный храм. Я говорю: надо с чего начать? Предложил найти большую хату и ее уже переделать под временный храм. И тут тоже помог Господь – нашли через месяц поисков подходящую. А когда узнали, что это для церкви – еще и в цене уступили.
Там уже и строить начали. Кажется, ну как строить: и людей нет, и денег нет, ничего нет! Зато Бог есть. Построили и освятили. Батюшка, отец Владимир Осадчий, сам помогал каждый день, молодежь организовал. За лето построили.
На первой службе мне вручили медаль святителя Кирилла Туровского за подписью митрополита Минского и Слуцкого Филарета, Патриаршего Экзарха всея Беларуси. Мне конечно было приятно, но как-то неудобно. Мы все заслужили этой награды, все, кто трудился. А что я? Я только руководил.
А потом отец Владимир посоветовал меня отцу Игорю Шило помогать в строительстве храма в деревне Заболоть, что за 80 км. от Гродно. Мы добирались туда с отцом Игорем его машиной, а если он был занят, я ездил на своем «жигуленке». Мне тогда уже за 70 было. При строительстве активное участие принимали местные жители. Дай Бог им здоровья.
А потом проблема – эта хата стояла так, что от входа в храм на расстоянии двух метров был забор другого хозяина. Католика. Крестным ходом очень неудобно было бы ходить. И притвор нельзя пристроить. И я по благословению батюшки разыскал этого человека. Хорошо помню его слова. Он сказал, что земли нам хватит всем и сказал, чтобы мы брали столько, сколько надо. Люди были очень довольны.
Я счастлив быть сторожем!
Григорий Степанович Гармаш, 67 лет, сторож Свято-Покровского кафедрального собора г. Гродно
Вот меня спрашивают – не стыдно ли быть сторожем. Я счастлив быть сторожем! Меня сюда каждый день тянет. У нас график работы — день через три, так я уже на следующий день скучаю. Правда. Я люблю собор, люблю здесь быть.
По сравнению с той, что у меня была до выхода на пенсию, работа не сложная. После окончания Ленинградского института практически всю жизнь был на руководящих должностях. Последние годы был зампредседателя исполкома в Гродно. Поэтому закрыть-открыть калитку и храм на сигнализацию поставить не сложно. Тут, конечно, ничего тяжелого нет.
«Если и вижу бездомных, то не прогоняю. Только пьяными прошу в церковь не заходить».
Но, с другой стороны, люди ведь, приходя в церковь, первыми встречают не священников, а сторожей и уборщиков. Первую информацию люди тоже от меня получают. Когда службы, как проходят крещения, зачем нужны собеседования. Спрашивают иногда и о вопросах веры. Я уже тут стараюсь не отвечать или у батюшек переспрашиваю. И людей стараюсь не гонять. Я на своем опыте знаю, как неприятно, когда с тобой грубо общаются. Если и вижу бездомных, то не прогоняю. Только пьяными прошу в церковь не заходить.
Поэтому служба наша, конечно, ответственная.
Всю свою жизнь я явственно чувствую, как действует промысел Божий. Мне не надо доказательств, что Бог есть. Когда у меня в советские времена спрашивали, верю ли я в Бога, я отвечал: «Знаю, что Бог есть». В моей жизни Он постоянно был рядом.
Григорий Степанович
Я это ощутил еще в детстве. Я из Украины, из Черниговской области. Родился я в маленьком селе на 100-150 дворов. Я учился тогда в первом классе. Был какой-то праздник. Уже не помню, какой. Я прибежал в класс, кинул портфель и убежал на службу.
У нас в селе не было церкви. Самая близкая церковь была за 8 километров в селе Степанивка. Надо было бежать полем, через жито, которое уже было выше меня. Я не знаю, как я не заблудился. Но я успел на службу в церквушку и назад вернулся. Разве это не промысл?
Вообще же религия была запрещена. В школе если узнают, что дома икона… В общем, вы сами понимаете. Но мой отец пришел с фронта без ноги, и два моих дяди тоже воевали, и нас потому не трогали. Да и сами люди, несмотря на запреты, все равно оставались людьми.
А в нашей начальной школе учителем была еврейка. Ее сына во время войны живым закопали в землю. Она была коммунистка и с орденом Ленина. Она знала, что я удирал в церковь. И в религиозные праздники сама втихаря каждому клала под парту кусочек халвы, а мне, поскольку я пропустил школу, вечером приносила домой.
Людей идейных всегда очень мало. Много ли кто считал комсомол прям-таки делом всей своей жизни? Мы все обыватели и думаем о более простых, земных вещах. Иногда это хорошо. Люди вступали в коммунистические организации, и, может, даже не читали устав, где написано о недопустимости религии у советского человека. Просто вступали в некую общественно-полезную организацию. А ведь многие идеи коммунизма просто заимствованы из христианства.
Просто мы об этом не задумывались. Мне повезло, потому что у меня была очень религиозная мама. Она много знала религиозных песен. Она даже когда умирала, просила, чтобы ее хоронили с песнями. Мы так и сделали.
А теперь все чаще задумываюсь: столько в жизни было разных случаев, что я вообще удивляюсь, как это все могло бы произойти без Божьего промысла.
Помню, перед выпускным вечером мы с моим другом на телеге с лошадью поехали за бочкой пива к железной дороге. Погода начала портиться, надвигалась гроза, и вдруг куда-то побежали люди, обгоняя нашу повозку. Уже потом мы увидели толпу во дворе Патюты – к ним недавно в увольнительную из армии пришел сын Миша. В тот день в него ударила молния. Некоторые уже взяли лопаты и стали его зарывать в землю. Раньше считалось, что это помогает.
Мы с Алешей, моим другом, раскидали этих бабок по сторонам, вынули Мишу из ямы и стали делать искусственное дыхание. Короче говоря, мы его спасли. Что это, если не Божий промысел? Так бы и закопали его, если б Господь нас не послал. Только уже навсегда.
Потом меня призвали в армию, в ракетные войска стратегического назначения. Обслуживал ракеты шахтного варианта. Служба была тяжелейшая. Сначала школа ШМАС (школа младших авиационных специалистов) в военном городке «Остров–3» на Псковщине.
А затем в Заполярье я участвовал в пуске ракеты. Вот это у меня армейская память (Показывает огромный шрам в области шеи). Это от проникших паров окислителя. Мне еще повезло, что он попал именно сюда. 15 человек, которым он попал в дыхательные пути, умерло сразу.
Во время службы я участвовал в испытаниях ракет на сухом топливе. Это было секретное задание, зимой. Мы перевозили 4 ракеты, кругом болотистая местность. Вот впереди река. И мостов в округе нет. А задание по марш-броску было ограничено временем. И приняли решение идти по льду.
Первый тягач прошел, второй выехал на лед и еще не успел выехать к берегу, как зашел третий. Лед не выдержал, и один из тягачей начал тонуть. Представьте: 4 ракеты, у которых определенная температура хранения, допустимая влажность и остальные строгие параметры. Все! Мы не знали что делать. Это ж расстрел! Новейшее оружие, секретная операция.
Но тягач с ракетой можно было спасти, вытянув лебедкой. Только для этого надо было зацепить тягач крюком килограммов в 30. Помню, полковник Бондаренко сказал мне только одно слово: «Сынок». Я все сразу понял.
Первый раз нырнул без крюка, чтобы нащупать, а во второй раз уже с железякой. Меня в партию приняли без прохождения кандидатского минимума и записали золотыми буквами в книгу чести воинской части. Где все посмертно, а я при жизни.
Вот икона, которую мне дала моя крестная, очень верующая. Она всегда была со мной. Когда я нырял, она была в кармане гимнастерки рядом с военным билетом. Я уверен, что мне помог Бог. Потому что нырять с 30-килограммовым крюком под лед все равно, что с жерновом на шее… Из меня, конечно, в части сделали героя, но это был не я. Мне помог Бог!
