«Я плохая мать». Почему мы так говорим о себе?
Даже 15 минут отдыха — это ресурс
— Добрый вечер! Меня зовут Валерия Дикарева. Сегодня с нами на связи психотерапевт Вера Якупова. Поговорим об одиночестве и депрессиях матерей, которые недавно родили. Возможно, наш сегодняшний разговор поможет кому-то пережить сложные времена. Добрый вечер, Вера. <…>
У женщины появился младенец, она вынуждена почти весь день проводить дома. Как она может разнообразить себе жизнь? Я читала у вас в Facebook, что вы наливаете себе чай с разными вкусами, и это уже помогает. Неужели такие мелочи могут помочь?
— Да, безусловно. Мы строим свое поведение, основываясь на наших потребностях. Важно их у себя заметить и признать, что это важно, а не глупости какие-то, не блажь.
В информационную эпоху наш мозг привык обрабатывать кучу информации, поэтому мы нуждаемся во впечатлениях. Это важная потребность, и <когда человек находится дома, в изоляции>, она ущемлена. Нам важно ее сохранять.
Спросите себя: где я могу почерпнуть разнообразие? Может быть, какие-то рутинные вещи я могу переставлять местами. Это могут быть мелочи — сегодня я заварю такой чай, завтра другой; или ребенка я сегодня одену так, завтра вот так; или сегодня с утра кто-то на 15 минут возьмет малыша, а я позанимаюсь чем-нибудь, а завтра еще чем-нибудь — это очень важная история.
Если говорить про депрессию, из нее иногда мешает выходить такое убеждение: «Это глобально не изменит мою жизнь, если я чуть-чуть разнообразие внесу. Мне не станет лучше кардинально, всё зря». Важно от этого отходить — может быть, это не изменит глобально, не прибавит 100% энергии, если сравнивать наш запас жизненных сил с батарейкой. Но это зарядит ее на 20%! И они помогут продержаться это время. Если мы оказались в сложной ситуации с множеством ограничений, важно спускаться на более низкий уровень, и смотреть, что поможет понемногу поддерживать этот заряд.
У каждого свои источники удовольствия. Важно понять, что конкретно вам помогает, что для вас значимо, что поднимает настроение — это не обязательно могут быть глобальные вещи. Более того, гораздо лучше, если это будут маленькие эпизоды, но регулярные, чем съездить на море раз в год, а остальные время выжиматься, как лимон.
Наш организм рассчитан на стресс. Мы активизируемся на какое-то время, но потом для нас важен период восстановления. Важно, чтобы эти периоды восстановления были регулярными, пусть небольшими. Может, это будет общение с кем-то из друзей или близких — онлайн, по телефону или лично, если это возможно.
— Можете какие-то примеры привести, которые вас восхитили, вдохновили, порадовали, как люди вышли из этого состояния, как они себя на 20% восстановили. Что они делали? Может быть, кто-то сейчас вдохновится тоже этой идеей.
— Иногда бывает, что женщины ходят на курсы по подготовке к родам, и там складывается сообщество небольшое, и продолжается общение, поддержка. Например, это может поддержать.
Иногда мамы объединяются. В группе поддержки в Facebook одна мама писала, как она расклеила объявление, откликнулись другие мамы из ее района, они объединились в такую компанию из 3-4 человек. Вместе гуляли, потом помогали друг другу, кто-то оставался с детьми, кто-то ходил в магазин.
Иногда это бывает в онлайн формате — небольшие сообщества, которые вокруг чего-то, курсов или просто мамских групп собираются. Это может быть очень ресурсно. У проекта «Бережно к себе», в котором я участвую, есть группа поддержки онлайн, тоже можно подключаться и делиться с другими женщинами своим опытом, чувствами, там есть тематические группы. Это один вариант.
Ценным и важным ресурсом могут стать островки работы или учебы — то, что было до рождения детей. Стоит признать, что для современных женщин карьера, работа, учеба — это важная часть жизни. Это часто очень ценные опоры, от которых приходится на время отказываться.
Ресурс — это отдых. Многие вообще не понимают, что такое отдых. Лечь и смотреть в потолок? Это мне не очень нравится, это меня не особо заряжает. Часто отдых — это какая-то энергия, которая берется из другой деятельности, которая наполняет. Для многих это работа, например. Для многих, может быть, какая-то новая учеба интересная. Сейчас, благо, обилие дистанционных форматов.
Нам говорят: «Родила ребенка, а про себя забудь»
— К мысли, что я сама себе друг, и надо о себе заботиться, надо прийти. Что я сейчас делаю? Я в Google-календаре цветом отмечаю для себя дни. Это цвет — розовый фламинго. Смотрю, что на этой неделе было мало розового, на следующей неделе я вношу больше времени для себя. Иногда приходится себя заставлять это делать. Есть еще какие-то лайфхаки, как переключиться? Особенно для женщин, у которых маленький ребенок?
— Да, это трудно. Для нашей культуры — особенно. У нас многие современные родители о детях заботятся хорошо, максимально чутко относятся к ним, но к себе — нет. Делают, как лучше для ребенка — в мельчайших нюансах. Я спрашиваю на практике, когда работаю с мамами: «Как лучше для вас?» Обычно вижу столько растерянности, этот вопрос ставит в тупик.
Часто, когда клиент приходит ко мне с какими-то своими запросами — ему что-то мешает, он быстро переформулирует — «как бы это не передать ребенку». Например, как не навредить ребенку. Подождите, вам же тоже еще жить и жить, это же вам мешает. С ребенком все в порядке, вы о нем прекрасно заботитесь, а вот о себе — не очень.
Бывают такие установки из родительских семей, из предыдущих поколений, которые сурово звучат: «Ты родила ребенка. Всё, про себя забудь».
Это во многом след тоталитарного общества, в котором люди жили достаточно долгое время. Для него человек — это такой винтик в системе, и никакой индивидуальности. Речи о чувствах, об эмоциях, о потребностях не было, просто не должно было быть. От людей требовалось работать хорошо, застилать постель, убираться и все, ничего больше от него надо.
Какие потребности? Это часто объявлялось какой-то блажью. У тебя еда есть, крыша над головой есть — почему ты грустишь? Всё нормально. Предыдущие поколения в этом жили.
— Какие фразы мы чаще всего слышим? «Ты дома сидишь. Чего ты?»
— Да. «Дети — это счастье. Ты чего грустишь?» Грустишь — значит, ты неправильная мать. «У тебя всё есть, ты зажралась. Чего тебе еще не хватает? Еда есть, посудомоечная машина есть, стиральная машина есть. Ты зажралась». Или часто говорят, особенно это слышно от родителей: «А что ты хотела? Дети — это сложно». От врача: «А что вы хотели?»
— Сразу пятой накрывают.
— Да-да-да, что это сложно, вообще-то. Иногда мои коллеги — к сожалению, не очень хочется объединяться с ними — говорят: «Ой, наверное, это просто инфантильная женщина такая, она эмоционально незрелая, поэтому она не может заботиться о ребенке, у нее есть свои потребности. Она хочет, чтобы о ней заботились, ишь какая незрелая женщина!» Хотя это нормально, что у нас есть свои потребности, и когда ребенок рождается, они никуда не исчезают, нам тоже важно, чтобы они возмещались, и ничего в этом удивительного нет. Это не «или-или» — или я, или ребенок. Это «и-и» — и мы, и наши дети, мы вместе должны жить в семье.
— Получается, что в этом инфантильного ничего нет? Или есть где-то граница, за которой женщина будет инфантильной и слабой?
— Вообще термин «инфантильный» крайне неприятен, потому что он оценочный. Он вообще не должен звучать от специалистов. Мы можем говорить о том, что женщины, которые сами росли в детском доме, не имеют опыта привязанности к взрослым. У них нет вообще никаких данных о том, как заботиться о ребенке.
Мы тут переходим еще к одному мифу о том, что материнский инстинкт — это врожденное. И когда ребенок рождается, у женщины всё включается по щелчку. Это не так. Родительство — это во многом социальный конструкт. В разных обществах разные требования к родителям.
Женщина, у которой не было мамы, которая не видела, как заботятся о детях, просто не знает, как ухаживать за своим ребенком. Ей сложно.
— Если бы она была в полной семье?
— В таком значении сложно? Когда я не знаю как, нет опыта совсем, и никаких навыков нет, это действительно сложно.
Другим людям сложно по-другому. Технически они прекрасно заботятся о детях, всё прекрасно делают, но им сложно эмоционально, сложно морально, потому что они адаптируются к новой жизни. Или они свалились в депрессию.
— Общество очень часто такую обратную связь дает — если ты взрослый человек, то бери ребенка и заботься о нем. Если ты не взрослый, лежи и рыдай тогда.
— Это опять же след от этих установок — тоталитарных, суровых. Тебе трудно — справляйся, молчи и не говори об этом. Сложно? Справляйся.
— Не проси, а справляйся.
— Да, не проси помощи, тебе никто не поможет, ты просто справляйся. Никого не интересует, что у человека происходит, он должен технически справляться.
На самом деле эти мамы технически справляются. Но сейчас в фокус внимания нашего общества, в том числе, входит эмоциональная жизнь. Раньше она просто выпадала из фокуса. Сейчас женщины стали больше говорить о том, что это сложно — это эмоциональная сторона. Не то, что я не знаю, как мне купать ребенка или чем кормить. Всё прекрасно они делают, гораздо лучше, чем предыдущие поколения, но эмоционально это сложно.
Люди начинают обозначать себя, замечать свои чувства. Раньше это было абсолютно под запретом. Я спрашиваю у клиентов: «Что ты чувствуешь? Что с тобой? Как настроение? Как дела?» У подавляющего большинства людей, выросших в советское время, есть три регистра: плохо, хорошо, нормально. Всё. Сказать, что я сейчас злюсь, или я тревожусь, или я в предвкушении чего-то, или мне скучно, или я чувствую интерес — это очень трудно различить, потому что никогда про это не говорили. Хорошо и плохо — говорили. Чаще всего хорошо, потому что так надо.
Поэтому сейчас мы оттаиваем. Как анестезия, когда действует, ты ничего не чувствуешь. Потом она проходит, ты замираешь в ожидании: сейчас будет больно или нет. Что там произошло с моим телом? Оказывается, что где-то больно. И мы начинаем замечать следы того, что с нашим телом произошло — зуб вырвали, например. Мы начинаем чувствовать, что был зуб, а его нет. Больно, не больно, кому как повезет. Или операция — тут шовчик, тут тянет, тут болит. О, а тут не болит, оказалось.
Мы какую-то связь со своим телом восстанавливаем: что происходит со мной? Зачем нам нужна эта чувствительность? Для того, чтобы выстроить свое поведение правильно. Если мы сломали ногу, у нас была операция, мы не побежим, нам врач говорит: «Аккуратно вставайте. Смотрите, голова кружится или не кружится? Нога чувствует?» Мы какую-то обратную связь ловим: «Ок, у меня сейчас реабилитация. У меня была операция, я тяжести не поднимаю, хожу медленно или с опорой». Или женщина после родов подвязывает живот, чтобы у нее, например, шов не болел.
Сейчас с нашим обществом происходит это оттаивание, анестезия проходит. И мы оттаиваем. Начинаем чувствовать разные чувства: где-то здорово, где-то болит, где-то грустно, где-то тянет. Это для многих может быть необычным опытом, но эти чувства помогают нам выстроить поведение правильно. Если у меня здесь сложно, то я прошу помощь, или я стараюсь разнообразить свою жизнь, или я что-то пересматриваю. Я себя поддерживаю, например. Я говорю близким: «Мне это очень важно сохранить, давайте будем что-то делать с этим». Тогда получается более высокое качество жизни, больше потребностей удается удовлетворить.
Почему хорошей матери кажется, что она плохая
— Вера, вы сказали, что женщинам-мамам сложно, в том числе, из-за этого оттаивания, из-за фокуса на эмоциях. Есть ли какие-то еще в современном обществе вызовы для мамы? Я приведу пример. Один мужчина сказал, что ему очень жаль современных женщин, потому что то, что раньше решалось установками или общинным строем, падает на них как индивидуальный выбор. Женщине все время приходится нести ответственность. Так это или нет? Есть еще какие-то вызовы общества для современной женщины?
— Да, это правда, я с этим мужчиной полностью согласна. Сейчас это не только женщин касается, а всех нас, потому что мы вышли из того общества, по которому, может быть, кто-то тоскует. Как так? Женщина должна быть с детьми дома, муж — на работе. Что вы тут напридумывали? Но этого общества традиционного больше нет.
Сейчас жизнь очень разнообразна. У нас больше нет этих канонов, которые передавались из поколения в поколение. Как в деревне: рождается ребенок — рожаем мы вот так, мы его пеленаем вот так. Молодая женщина приходит в семью мужа, а там свекровь, может быть, старшие сестры, крестные — она в окружении опытных женщин. Они помогают ей в родах, они помогают ей с младенцем, они ей объясняют: «Вот так мы пеленаем. Вот так поем песенки. Так мы купаем, смотри». Это всё происходит по накатанной — из раза в раз одно и то же.
И роли людей закреплены — как только они родились, всё понятно, как будет строиться их жизнь. У них нет подростковых кризисов, кризисов самоопределения. Им это не нужно. В семье понятно, кто что и как делает: как ведет себя муж, как ведет себя жена. Кто что делает, если все здоровы и всё хорошо. Я имею в виду, что не приходится брать на себя какие-то функции. Это, правда, проще. Но этого больше нет.
Это может вызывать разные чувства — у кого-то печаль, у кого-то гнев, у кого-то радость. Сейчас у нас больше выбора, больше неопределенности и больше тревоги, естественно, с этим связанной. Мы эти все задачи должны решить. Каждая семья это делает по-разному. Это касается не только родительства, которое, как я сказала, социальный конструкт.
Браки. Я работаю с парами тоже. Всем хочется договариваться, как и что у нас будет, кто что должен делать? Как распределяют обязанности? Какие у семьи есть задачи? И так далее. Шаблона нет. Иногда он есть у нашей родительской семьи, но он нам не нравится, так тоже бывает часто — мы так не хотим, а по-другому. Мы держим в фокусе какое-то качество жизни, мы хотим сделать ее радостной, счастливой.
Кто, в основном, заботится о ребенке? Как это распределять? Какие вещи делает мама, какие папа? Какие вместе? Кто сколько участвует? Это очень много вопросов.
У современных родителей много ответственности, и требования к ним очень высокие.
— Получается, что у всех всё по-разному, опереться не на что. К вам часто приходят женщины, которые говорят: «Я плохая мать», а у них и выглажено, и приготовлено, и английский у детей, и всё на свете.
— Есть ощущение «я что-то недодаю», или «я плохая мать». Оно все время есть, но несколько абстрактно. Потому что белье выглажено, и ребенок накормлен – этого сейчас недостаточно.
Кто такая хорошая мать? Опять же неизвестно, кто что говорит. Кто говорит, что хорошая мать такая — играет с кинетическим песком, у нее всё по Монтессори, она, как Комаровский пишет, шесть часов в день гуляет, грудью кормит или до трех лет, или до двух.
Ребенка дают без инструкций. Раньше ребенка выдавали с инструкциями, может быть, они были не всегда верными. Сейчас инструкций нет. Или есть, но десять разных. Какая из них верная, ты вообще не знаешь, и никто не знает. Ребенка сломать, повредить очень страшно. Психологи кричат: «Ты сейчас травмируешь ребенка. Еще пару слов, и ты ему нанесешь травму на всю жизнь. Остановись! Купи наш онлайн курс. Как-то познай истину».
— Когда к вам приходит человек и говорит: «Я плохая мать», — дальше что происходит? Удается убедить? Быстро ли?
— Дальше мы выясняем, что за этим стоит, какие ощущения, что там происходит. Тут очень много установок социальных. Непонятно, на что опираться. Это рождает огромное количество тревоги: «Я достаточно хорошая сейчас мать или нет?» «Я его докормила до полутора лет, это достаточно или нужно дальше?» «Я его отдала в сад, это, значит, я плохая или хорошая мать?» «Я вышла на работу. Или у меня есть няня. Или у меня есть бабушка, которая участвует. Это нормально или нет?» «Я погуляла с ним не шесть часов, а два часа». «Я кормлю его разнообразно или нет?»
— Что с этим делать? Например, у Людмилы Петрановской есть очень короткий ответ: если вы ребенка не бьете, сами не пьете и психологически не мучаете, вы достаточно хороший родитель.
— Да. Тревожный родитель вам на это скажет: «Как понять, что я его не мучаю?»
— Какой кошмар!
— Тревога — очень живучая штука. Это вечный спутник современных родителей, потому что они хорошие родители, осознанные, ответственные, которые дорожат детьми и хотят сделать для них лучше. Социологические исследования показывают, что миллениалы — это поколение лучших родителей, но при этом они хуже всего к себе относятся.
Как справиться с тревогой
— Когда тогда вылечиться от тревоги?
— Есть разные степени тревоги, начнем с этого. Иногда высокая тревога может быть одним из симптомов депрессии. Постоянная изматывающая тревога и напряжение, которое буквально не дает заснуть — это может быть симптом депрессии или сильного истощения. Если тревога сильно мешает жить, лучше обратиться к специалисту.
Мы говорим о том, что неопределенность рождает тревогу. Когда мы хотим с тревогой совладать, то начинаем искать для себя опоры в этом океане неопределенности.
Доверие к себе тоже может быть важной опорой. Иногда мы сталкиваемся с убеждением: «Умные эксперты знают, как правильно, надо их слушать». Но они все разное говорят. Тут мы приходим к тому, что инструкций нет, и патерналистское сознание больше не работает. Нельзя сказать, что слепо веришь только этому человеку, то, что он говорит, будешь делать. Нет. Поэтому нужно быть готовым — уйдет время на то, чтобы адаптироваться к роли родителя, и выстроить для себя ориентиры, свои собственные опоры. Это затратный процесс.
На что я могу опираться? Мы иногда говорим о том, что по ребенку можно понять, что ему плохо. Он начинает терять аппетит, появляются навязчивые движения по самоуспокоению — значит, что-то не так. Мы можем опираться на то, что ребенок нормально себя ведет, более-менее весел, более-менее здоров — это хорошо.
Мы можем опираться на исследования. В этом плане я согласна с Петрановской, что у нас есть данные, что насилие уничтожает гарантированно. Мы точно знаем, что оно вредит и травмирует, и подрывает многие процессы развития. Поэтому на это можно опираться, что насилия в семье нет, это верно.
Всё остальное — это варианты. Кто-то кормит грудью, кто-то — не кормит, у кого-то ребенок спит в отдельной комнате, у кого-то совместный сон, у кого-то ходит в сад, у кого-то — нет. У кого-то много взрослых, которые заботятся, у кого-то много детей, у кого-то один ребенок растет — это жизнь. И нельзя сказать, что это однозначно плохо или однозначно хорошо.
В целом нет ничего однозначного правильного. Это еще одна опора может быть — опровергнуть невротизирующую установку, что есть какой-то правильный ответ, и мне нужно до него докопаться. А не получается — я плохо старалась. Но мало в родительстве правильных ответов. Как для вас, для вашей семьи это работает? Какая она, что в ней происходит? Как вам комфортно?
Очень важно, чтобы потребности не только ребенка, а в целом семьи были возмещены — и взрослых, и детей. Жизнь родителей на паузе и все крутится вокруг ребенка, или наоборот, ребенок где-то под ногами ползает, а родители совершенно его не учитывают — это два крайних варианта. Нужно какое-то взаимодействие друг с другом. Как это для нас комфортно?
— Мне хороший психолог рассказывала свой опыт, когда как раз был выбор — или она, или младенец. Ей нужно было 10 минут душа в день, иначе она не чувствовала себя человеком. Она просто ставила его в переноске, он плакал, она говорила так: «Он может поплакать, но мне важнее побыть в душе эти 10 минут. Это будет для него лучше, для меня и в результате для всех». Меня это поразило тогда, что, оказывается, и так можно.
— Это, кстати, очень хороший пример, спасибо, что вы об этом говорите. Правда, мы иногда, увлекаясь потребностями ребенка, забываем, что тот человек, который заботится, это взрослый. Ему нужно быть живым, чтобы делать это. Это очень важно.
Поэтому приоритет должен быть взрослому, чтобы он имел какие-то силы заботиться о ребенке. Ребенок не может сказать: «Мама, иди, отдохни», — особенно младенец. Он не может этого сделать до очень поздних возрастов.
Но ребенок заинтересован в том, чтобы мы не впали в депрессию, чтобы мы были живы, здоровы, более-менее веселы, потому что мы для него — источник развития. Он нам не может обеспечить удовлетворения наших потребностей, это наша задача.
— Мы можем его ущемить, правильно я понимаю?
— Мне не нравится это «или-или». Это «и-и» — и я важна, и ребенок важен.
— Просто не всегда это совмещать получается. Иногда либо он плачет, и я готовлю ему еду, либо мы лежим голодные, и он не плачет.
— И так бывает. У нас нет задачи, чтобы ребенок никогда не плакал, потому что это, во-первых, не реально. Во-вторых, это тоже часть жизни, ребенок через плач выражает очень много всего — и дискомфорт, и скуку, и всё, что угодно. Это странная задача для родителя, чтобы ребенок не плакал.
Каждый раз мы смотрим, какая у нас ситуация. Если мы сейчас пойдем гулять, и ребенок будет капризничать, я просто сорвусь. И что? Значит, мы не идем гулять. Редко бывает, что это вопрос жизни и смерти. Если ребенок поранится или испугается, мы всегда рядом и все сделаем для него. Не об этом идет речь, а о каких-то жизненных историях.
— Мы недавно были в кафе с мужем и видели пару с ребенком лет десяти, наверное. Мама с ним вошла в какой-то клинч, потом он ушел гулять, а она плакала и говорила папе: «Ты должен был меня поддержать. Пусть лучше он плачет, чем я». Мы подумали, что как-то жестко! На самом деле, может, она права была?
— Тут тоже зависит от ситуации. Но в целом ребенок заинтересован в том, чтобы у родителей сохранились отношения. Он им точно не может сказать: «Слушайте, давно вы никуда не ходили вместе. Сходите-как в кино, а я тут с бабушкой поиграю». Это как раз наша взрослая родительская задача следить за своими потребностями, за наполнением своих сил.
Это как пилот в самолете. Он должен поспать и поесть, потому что от него зависят жизни других людей напрямую, он должен быть в хорошей форме. Или водитель. Безответственный водитель, который двое суток не спал, говорит: «Садитесь, я вас довезу до Ярославля». Это будет безответственно и смертельно опасно.
Родитель – это такой капитан, он должен иметь силы, чтобы корабль вести. Естественно, ребенок заинтересован в том, чтобы его родители не разругались, не разошлись, не развелись, потому что так бывает, это тоже часть жизни, никуда от этого не деться. Поэтому отношения между родителями — это отдельная тема, которую тоже важно поддерживать.
Мы от такого полюса, где ребенок вообще не важен, и где эмоциональная жизнь вообще не важна, качнулись в другое поле, где ребенок очень важен, а взрослые — нет. Нам важно прийти в середину, где все более-менее важны, мы каждый раз какой-то баланс удерживаем, кому сейчас лучше и важнее. Правда, важно этому учиться.
«А вдруг я рожу ребенка и не полюблю его сразу?»
— Сейчас я бы хотела зачитать вопросы, которые прислали нам читатели «Правмира». «Задумалась о детях, но есть много страхов. А что, если уже поздно, и я потеряла время, мне 31. Если не получится? Если ребенок унаследует болезни, которые были в семье? Как справиться со страхом и тревогой, когда только планируешь беременность?»
— Кстати, этот вопрос тоже про неопределенность, о которой мы говорили. У нас нет гарантии. Дети — это некоторый риск. Никто не гарантирует, что мы выносим эту беременность, что мы ее не потеряем, что родится здоровый ребенок. Какой он будет, мы не знаем. Если у вас уже есть пятеро детей, вы не знаете, каким будет шестой — это каждый раз риск.
Мы рискуем, взаимодействуя с жизнью. Гарантий здесь нет, к сожалению, никаких. С этим нужно как-то обойтись, если много тревог. Возможно, тут какая-то работа психологическая поможет, потому что мы либо рискуем, либо нет. Если что-то останавливает вас, можно смотреть, почему так происходит. Если такой страх накатывает сильный, что вроде хочется, но не готовы этот риск брать. Почему? Что происходит?
— Еще один. «Мать не чувствует к ребенку привязанности или любви сразу. Что в этом случае делать? Как не осуждать себя, если это случилось, и ты попал в процент людей, у которых привязанность возникает не с первых дней жизни? Есть миф, что она должна возникать сразу».
— Да, потому что это миф, о котором мы как раз говорили. Миф о материнском инстинкте. Я не знаю, откуда он взялся, честно. Даже интересно проследить эти корни — мать почему-то сразу любит ребенка. Кто, где это сказал? Откуда это взялось?
Нет материнского инстинкта, и ничего автоматически не включается. Нет всех инстинктов. Они нам не нужны. У нас очень разнообразная среда. У нас нет предустановленных программ, они будут мешать адаптироваться.
Привязанность — это сложный конструкт, эмоциональные отношения, которые формируются с ребенком долго, на протяжении длительного времени. Они трансформируются, развиваются, появляются какие-то оттенки, и это абсолютно нормально. И не должна привязанность как-то сразу возникать, даже более того, это невозможно. Да, она развивается постепенно во времени и пространстве. Отношения привязанности развиваются во взаимодействии и в заботе о ребенке. Это не значит, что женщина — плохая мать, у нее что-то сломано.
Очень важная часть заботы о себе — это добрее относиться к себе. Учиться поддерживать самих себя. Не говорить: «Ой, ты дура, разленилась, плохая мать. Ты что, всё не так делаешь», — этот поток внутренней критики очень важно отключать, и какие-то добрые слова для себя находить.
— Как отключить внутреннего критика?
— Прямо замечать эти слова и стараться менять их на что-то более поддерживающее. Это звучит легко, а сделать сложно. Мы часто в психотерапии как раз этим занимаемся, ищем более поддерживающие варианты. Представьте, вы говорите себе: «Я плохая мать. Сломанная какая-то женщина. Почему я не чувствую ничего к ребенку?» Дальше какие чувства возникают? Отчаяние, злость на себя, тревога и так далее.
Если вы говорите: «Это мой первый ребенок. Я учусь, я адаптируюсь, я стараюсь». Какие чувства в ответ на это возникают? Совсем другие, вы чувствуете себя гораздо увереннее и гораздо устойчивее. Это очень важная часть работы с тревогой, мы говорим себе другие слова: «Это первый опыт. Это дико трудно. Тревожиться в этой ситуации нормально. Мне нужно время, чтобы сориентироваться». Это какой-то более гуманистический подход.
— Добавлю, что исследовали мам в тюрьме, и там всё однозначно — если разделяют маму с ребенком, то привязанность не возникает. Если они в совместной комнате, есть такие колонии у нас уже, слава богу, то там все нормально с любовью и привязанностью.
— Да. Если вы не взаимодействуете с детьми, естественно, они привязаны к вам не будут. Часто считают, что на матери вся ответственность, без нее ничего не получится. А отец — если есть, то хорошо, нет — не беда.
Я когда была в роддоме с третьим ребенком, там был обход. В детское отделение нужно было прийти с ребенком, там педиатр принимал. Там был доступ отцов. Пришел папа с ребенком к педиатру. Медсестра и врач сказали: «Вам рассказывать? Или все-таки мама подойдет?»
У нас часто звучит идея в обществе, что папа — это чуть менее квалифицированный родитель. Это тянет за собой то, что мужчины уходят из семьи и как-то эпизодически с детьми видятся. Когда вырастают дети, у них нет отношений с этими отцами. Не сформировалась привязанность — это чужой человек. Это трагедия потом бывает.
Родство по крови никаких отношений не гарантирует. Привязанность — это взаимодействие.
— «Как поддержать маму, если я ее подруга, а другое окружение ей говорит: “Что ты паришься? Расслабься. Это самое счастливое время твоей жизни, цени и радуйся”. А у нее налицо признаки депрессии». Я хотела добавить вопрос: какие признаки? Как отличить этот беби-блюз от того, что действительно серьёзно? И как помочь, когда всё в противоходе?
— В целом это очень здорово, что у этой женщины есть такая чуткая подруга, которая видит — что-то не так.
У нас нет задачи, как у друзей, диагностику проводить и говорить: «Это точно депрессия». Диагноз ставят специалисты. Если вам кажется, что что-то не так, человек редко улыбается или говорит, что ничего хорошего у него в жизни не будет; или его постоянно съедает тревога, он плохо спит, даже когда есть возможность. Или пессимистично оценивает и себя, и свои перспективы, все время себя ругает, или не чувствует сил на какие-то мелкие вещи, рутинные дела, даже трудно встать с кровати, ощущение, что жизнь кончилась. Либо если он какие-то суицидальные намерения высказывает, или какая-то жуткая усталость, и это длится долго, стабильно, несколько недель длится — это повод забеспокоиться всегда.
Можно сказать: «Как у тебя дела? Как ты себя чувствуешь?» Эта фраза: «Ой, хватит тебе грустить, это лучшее время жизни», — это отказывает человеку в его [состоянии]. Очень важно спросить: «Как ты сейчас? Это бывает непросто, у меня есть такой-то опыт». Или: «У меня нет опыта. Правда, это большое изменение. Я здесь, я хочу тебя поддержать. Скажи. Я могу вот это сделать для тебя. Я готова тебе помочь так, как тебе будет комфортно. Хочешь, я тебе еды приготовлю и привезу? Хочешь, я с ребенком могу погулять? Я могу тебя по-разному поддержать, просто знай, что я готова».
Можно, если у вас хороший контакт, сказать, что вы недавно слушали эфир или читали статью про депрессию или про усталость. Что, оказывается, так бывает нередко. У послеродовой депрессии достаточно высокая статистика, примерно 15%. Есть опросник на депрессию, можно себя проверить.
Правило такое, что вы спрашиваете у человека, как у него дела, и как-то подтверждаете его чувства. Не спорите с ним: «Прекрати!» Наоборот: «Ого! Сочувствую тебе. Это, правда, нелегко». И делитесь своим опытом, который есть. Если у вас не было опыта, но вы говорите: «Я читала. Я с этим столкнулась так-то». Это тоже про опыт. Тогда это принять легче. Тогда можно больше оказать поддержки и помощи.
