– Наше с вами знакомство началось с того, что Вы подсказали мне, как правильно называются жители города Катманду. Как Вы считаете, насколько вообще важна правильность наименований жителей? От некоторых населенных пунктов можно образовать, как известно, сразу несколько названий. Но пользуется ли этим кто-то? Или жители, не глядя в словари, сами называют себя так, как им удобно?
Ксения Туркова — ведущая рубрики «Мнимый больной»
– Вообще говоря, вопрос «как правильно» в отношении названий жителей очень неоднозначный. Я бы здесь говорила не столько о правильности, сколько о речевой традиции, которая вполне естественным образом со временем может меняться.
Действительно, обычно существует некоторая традиция самоименования, которая отражается и в местных СМИ, и в бытовой речи, и в публичной.
Некоторые такие названия существуют на протяжении веков (скажем, «архангелогородцы» в Архангельске), другие появились относительно недавно.
Очень часто, когда жители слышат от приезжих или читают в московской газете нечто отличное от того, как они себя называют (например, «архангельцы»), то могут реагировать болезненно, вплоть до того что считают это проявлением безграмотности или неуважения к ним, даже оскорбления.
Вместе с тем нельзя сказать, что чуждое для локального сообщества название обязательно «неправильно», те же «архангельцы» вполне существуют в русском языке, их можно найти не только у современных «неграмотных журналистов», но и, например, у Даля, Аксакова и Станюковича.
Но вот когда несколько лет назад губернатор Архангельской области на праздновании дня города обратился к «дорогим архангельцам» (он не местный), последовал целый шквал возмущенных публикаций в местной прессе. А редактор одной газеты по этому поводу высказал, что уж лучше бы губернатор сразу послал нецензурно. То есть формально правильное название, отмеченное и в литературе, и в словарях, было употреблено неуместно.
– Кстати, а сами жители того или иного города могут спорить между собой, как им называться? Партия псковичей против партии псковитян, например.
– Да, в одном населенном пункте могут сосуществовать несколько названий. В этом случае внутри локального сообщества может вестись настоящая полемика по этому поводу.
Допустим, в Тамбове уже несколько десятков лет спорят, как правильно: «тамбовцы» или «тамбовчане», вопрос периодически поднимается в местных СМИ. При этом и то, и другое есть в словарях названий жителей. Но в таких спорах словари не всегда аргумент.
Кстати, о словарях. В советские годы, когда в ленинградском Институте языкознания АН СССР (сейчас – ИЛИ РАН) создавались словари названий жителей (они выходили в 1964 и 1975 гг.), составители целенаправленно отказались от того, чтобы сделать их диктующими какую-либо норму. Они включили туда все названия, которые обнаруживались в печати и которые выявлялись в результате запросов на места.
Постсоветские переиздания словарей 2000 и 2003 годов позиционируют себя как нормативные, но и они отражают варианты. При этом масса этих названий вообще не употребляется в соответствующих населенных пунктах и довольно мало – вне их, по крайней мере в СМИ (есть такой полезный ресурс, как база СМИ «Интегрум», который позволяет выявить некоторые тенденции в этом смысле). Например, в словарях есть слово «иркутчане», вызывающее настоящую ярость у многих жители Иркутска, которые давно привыкли именовать себя «иркутянами».
А вот, например, жительница Ярославля во всех словарях (и советских, и постсоветских) называется исключительно «ярославкой». Значит ли это, что «неправильным» является название «ярославна», которое утвердилось в Ярославской области к концу ХХ века, но в словари не попало (или его не успели включить)? А ведь это единственный вариант, который используется в ярославских СМИ, в обращениях местных официальных лиц по случаю Восьмого марта и так далее. Местные жители, и особенно жительницы, реагируют стандартно: «ярославка» – это ярославская порода коровы, и нам такое название обидно.
Хотя, кого больше всех в этой ситуации стоит пожалеть — это неместных жителей (и журналистов в том числе), особенно тех из них, кто не порождает названия жителей по собственному разумению, а честно заглядывает в словарь, выбирает оттуда название, а потом, например, получает под своей публикацией в Интернете резкие комментарии с упреками в безграмотности.
Фото: otzivy.info
– Получается, что таким словарям нельзя полностью доверять?
– Нет, я не хочу сказать, что нельзя. Но проблема есть, и она на сегодня, боюсь, неразрешима. Названия жителей во всей их полноте – это пласт лексики, который не только полностью не освоен носителями языка, но и решительно не поддается кодификации, по крайней мере, в сегодняшней ситуации.
Даже если мы вдруг представим, что издадут такой словарь, в котором будут рекомендованы те варианты, которые употребляются в конкретных городах и регионах, — а где гарантия, что пройдет десяток-другой лет, и ситуация не изменится?
Поэтому дело словарей – фиксировать то, что возможно, дело ученых – исследовать эти названия (и, в том числе, их употребление), а дело тех, кому по долгу работы приходится их использовать, – стараться выбирать то, что не будет воспринято негативно (хотя это и не всегда возможно).
В особенности это касается политиков, которым лучше было бы обращаться к квалифицированным консультантам. В конце концов, если нет уверенности, всегда можно обойтись описательной конструкцией (например, «жители города такого-то»).
– Народ любит развлекаться, образуя неблагозвучные названия от имен городов типа Кривой Рог, Саки и так далее. А есть города, от которых образовать названия жителей невозможно? Только «жители города Н»?
– Действительно, от многих иноязычных топонимов (не только названий городов) названия жителей образовать сложно. Кстати, в середине ΧΙΧ века К.С. Аксаков в статье «Несколько слов о нашем правописании» размышлял, как называть жителя Петербурга – «петербургец», «петербурец», «петербуржец» (все эти названия в то время употреблялись), либо «петербуржанин», «петербуржак» или «петербуржич» – и пришел к выводу, что все это для русского уха звучит чуждо. Не исключено, что не он один так думал.
А сегодня «петербуржец» звучит совершенно нормально, в отличие от остальных перечисленных. Установилась такая норма. Но Петербург для нас актуален, а Катманду – не очень, поэтому и дериваты от него не на слуху.
Кстати, в русском языке вполне существуют названия жителей, например, от эстонских городов, которые оканчиваются на -у (в Пярну живут пярнусцы, в Хаапсалу – хаапсалусцы, в русскоязычных эстонских изданиях так и пишут). А китаисты легко используют название жителей «усцы» и прилагательное «уский» – от средневекового царства У. Знаете, дело здесь во многом опять же в речевой традиции и в практике.
Кстати, даже для жителей поселка Яя в Кемеровской области существует название «яйчане» (правда, соседи их дразнят: «вы, яйцы, еще не вылупились» – это кемеровские диалектологи записали). Вопрос только в том, как эти названия приживаются в речи.
Хотя для среднестатистического россиянина тот же Кривой Рог, да и многие российские города не более актуальны, чем Катманду. Поэтому неблагозвучные названия появляются сплошь и рядом, и совершенно не обязательно в шутку.
Фото blogs.informpskov.ru
– Кроме того, что благозвучно для одного, неблагозвучно для другого.
– Совершенно верно, это тоже вещь субъективная. В середине прошлого века многим казались совершенно дикими и немыслимыми названия типа «ростовчане» и «ковровчане», есть же уже привычные «ростовцы» и «ковровцы». Более того, в массовом распространении названий на «чане» (а они действительно стали очень широко употребляться в ХХ веке) видели угрозу для чистоты языка. Про эти названия говорили – «неуклюжие чаны», призывали с ними бороться. По этому поводу была целая полемика в печати.
Прошли десятилетия, и где-то «неуклюжие чаны» вытеснили уже существовавшие названия. Сейчас попробуй, назови жителя Коврова «ковровцем» – он наверняка скажет, что «Ковровец» – это марки мотоцикла и экскаватора (они отражают старое название), а в городе живут «ковровчане». А, например, жителей Омска сколько ни называли «омчанами», они для себя так и остались «омичами».
– Эта проблема всегда была, или только сейчас люди стали путаться во всем этом изобилии?
– У нас нет данных о том, что русские летописцы или авторы более позднего времени как-то задумывались о том, какое название жителей надо употреблять (а, например, в деловой письменности вплоть до XVIII века непременно уточнялось, кем является лицо, о котором идет речь, например, «костромитин» или «чебоксарянин»).
В ΧΙΧ веке этим вопросом могли задаваться писатели и публицисты. А о том, что по этому поводу думали рядовые жители городов и местностей, особенно из низших слоев, свидетельств нет. Хотя, конечно, они себя и друг друга определенно называли, это отражено в массе фольклорных текстов, например присловий-дразнилок типа «новоторы воры, и осташи хороши» (это про жителей Торжка и Осташкова).
Кроме того, очень часто люди именовали себя иным образом, при помощи субстантивированных прилагательных, которые могли означать отношение и к городу, и к губернии, и к уезду. Помните фильм «Мы из Кронштадта» – «мы пскопские (то есть псковские)»?
В ХХ веке благодаря развитию местной печати появилось огромное количество новых названий жителей. А сами рефлексии по поводу того, как называть жителей тех или иных городов, массово возникли, прежде всего, вследствие повышения уровня грамотности населения, благодаря популяризации культуры речи в советское время.
– Как Вы относитесь к сокращениям городских наименований, которые очень распространены в разговорной речи? Ёбург, Кутуза (Кутузовский проспект) и так далее. В Киеве, например, район Виноградарь называют почему-то Веником, меня это удивляет и даже несколько раздражает.
– Я отношусь к таким названиям с огромным исследовательским интересом. «Кутузу», хотя и живу в Москве, слышу в первый раз (охотно верю, что так говорят, но это не в моем окружении), а вот названиями населенных пунктов типа «Ёбурга» заниматься приходилось.
В этом году должен выйти составленный мной словарь неофициальных названий населенных пунктов России и ближнего зарубежья, куда войдут неформальные варианты 800 с лишним топонимов и их производных. Это и нестандартные сокращения, и разговорные названия, употребляющиеся в бытовой речи, и названия, которые используются в речи представителей разных социально-профессиональных групп (от хиппи и фанатов до профессиональных спортсменов и военных). Какие-то из этих названий существуют уже долгие годы, если не века (типа «Питера»), какие-то явно окказиональны и вскоре исчезнут. Но как исследователь я их собираю и описываю, а не оцениваю.
– Что Вы думаете о речи москвичей? Что Вам в ней нравится, что не нравится? Вы пользуетесь словами типа митболы и воркшоп? Говорите, что мероприятие пройдет в удобной для всех “локации”?
– «Митболы» мне не приходилось употреблять ни в речи, ни в пищу (прошу прощения за силлепсис). Если серьезно, с «модными» словами типа «воркшоп» и «локация» сталкиваться приходится, не только в речи, но и в редактуре, которой я время от времени занимаюсь. Признаться честно, иногда что-то раздражает.
Но тут надо принимать во внимание две вещи: во-первых, до известной меры, переводимость или непереводимость слова на общепонятный язык, а во-вторых, опять же до известной меры, насколько слово принято как термин. Скажем, вместо «дигитальный» я бы писала «цифровой», а какой аналог можно привести для слова «дигитализация»? Приемлемого аналога в русском языке нет.
«Воркшоп» не всегда можно заменить «семинаром», «тренингом» или «мастер-классом», и так далее. Ну а «митболы» – кажется, это обычные тефтели, но если для кого-то они вкуснее под таким названием – да ради Бога. Это, наоборот, может быть, удачный маркетинговый ход.
Фото: ivl-net.eu
– Обилие заимствований – а их сейчас действительно много – не вредит языку?
– Идея, что что-то вредит языку или засоряет его, происходит от наивного представления о языке как о некой статичной сущности, данной раз и навсегда. Заимствование иностранных слов и иноязычных калек – это естественный процесс, и он, так или иначе, всегда был.
Но одни слова приживаются, другие – нет. Главное – адекватное употребление слов в конкретной коммуникативной ситуации. Я, кажется, говорю какие-то банальности, но на эту тему уже столько сказано, что я не знаю, что и добавить.
– Как Вы думаете, почему среди носителей языка так много мифов о нем, и почему люди вообще подвержены этим мифам? Например, миф о том, что «кофе ТЕПЕРЬ среднего рода, и это разрешили лингвисты». Миф о том, что правила русского языка утверждает правительство. Миф о том, что должна быть одна норма, а варианты — это зло. И так далее. Переубедить людей крайне сложно. Надо ли это делать?
– Вы не упомянули самый главный миф: что раньше говорили правильно, а сейчас эпоха повальной безграмотности. На самом деле, человеку по природе вообще свойственно придумывать всякого рода объяснительные модели, в том числе для вещей, функционирование которых ему не вполне ясно. И с точки зрения специалистов эти модели могут быть наивными. Ведь отсутствие специального образования совершенно не мешает пациентам иметь о каких-то физиологических процессах представления, отличающиеся от собственно медицинского знания. Точно так и носители языка рассуждают о языке. И так с любой областью, которая волнует человека.
Что касается конкретных мифов — какие-то идут от школы, а какие-то, уж простите, появляются после публикаций журналистов (это про то, что лингвисты теперь разрешили говорить «кофе» в среднем роде и прочие «йогУрты»). Переубеждать, конечно, надо, но успех это будет иметь не всегда.
– Как вообще относятся люди к лингвистам? Кто такой лингвист в представлении обывателя, как думаете? Знаю людей, которые вполне серьезно говорят о том, что лингвисты — это такие вредители, которые выдумывают специально не удобные никому нормы и вредят языку.
– Судя по тому, что я слышу и читаю, лингвист в представлении обывателя может быть полезным и вредным. Полезный лингвист – это практик, специалист по иностранным языкам (как известно, на всякого рода лингвистических курсах именно языкам и учат). Или это тот, кто изучает великий и могучий русский язык, чтобы докопаться до самой сути и найти ответ на сакраментальный вопрос: «как правильно».
А вредный лингвист – это теоретик, который занимается никому не нужной ерундой на деньги налогоплательщиков (упрек, который вообще часто адресуют ученым), а иногда и, действительно, вредит.
Конспирологические идеи по поводу того, как лингвисты специально засоряют язык для подрыва духовных основ, например, внедряют в словарях заимствования и прочие «нехорошие слова», проводят реформы, искажающие язык, – это самый крайний случай.
– Как бы Вы успокоили тех, кто считает, что язык умирает, что речь засоряется и что все мы в этом смысле деградируем?
– Русским языком в одной России владеет больше ста миллионов человек – какое там умирает? А что касается засорения и деградации – уже хотя бы то, что появляются некоторые мифы о грамотности, о норме, о которых мы сегодня говорили, сигнализирует в первую очередь не о невежестве, а именно о высоком статусе культуры речи, о том, что нас, общество, эта проблема волнует.
Читайте также:
- Наринэ Абгарян: От точки с запятой я бы избавилась в первую очередь
- Евгений Водолазкин: «Когда я говорю «Сударь!», на меня смотрят как на сумасшедшего»
- Елена Шмелева: Русский язык надо защитить от тех, кто пишет законы безграмотно
- Владимир Елистратов: «В голове у нации должен быть общий цитатник»
