Жили мы этим летом в Словении, на самом краю. От нас до Италии три с половиной километра. И всё нам до Италии этой не добраться. Как-то не выходит. Не выходит так вот походя, раз – и ты в Италии. Италия ж всё-таки. На местное словенское море десять километров – так просто можно. А вот в Италию три с половиной – нужно собираться. И вот собрались.
Жена перышки чистила (Италия!), я про Триест читал – история, культура, архитектура, чего посмотреть.
Собрались. Приехали. Ехать нам до центра Триеста 15 минут, но всё ж ехать. Пока собирались, закат уж догорал.
Город хорош. Чистая Вена, ни дать ни взять. Очень понравилось. Погуляли, значит, по бокальчику белого итальянского пропустили, сходили в кондитерскую на главной площади и – домой.
Едем уже в темноте. Пробираемся ночными дорогами к государственной границе. И хотя нас так уж эти границы в нынешнем нашем путешествии избаловали, в том смысле, что их полное отсутствие, но вдруг чувствую, что имею какое-то подспудное тревожное чувство. Всё ж таки госграница.
А граница тут, это чего? Это просто значок синий со звездочками Евросоюза. На одном значке написано – Италия. На другом, через пятьдесят метров – Словения. Тут всё просто.
Фото: puerrtto.livejournal.com
Хозяйка наша, у которой мы живем в Словении, ее Диана зовут, она археолог, римские какие-то дома раскапывает, так вот она нам говорит:
– Если в нашей деревне супермаркет будет уже закрыт, так вы в Италию тогда съездите, там у них на час дольше всё работает.
Вот. В общем, при таком расслаблении, у меня вдруг какое-то внутреннее напряжение ввиду приближающейся словенской границы. И точно.
Едем в кромешной темноте. Я не гоню. Понимаю почему-то, что гнать не стоит. И прямо возле синего итальянского значка, то есть на последних метрах итальянской территории, вижу итальянский полицейский наряд, к которому я плавно и неуверенно приближаюсь, а он, наряд, меня плавно и уверенно тормозит.
И тут я думаю, а может, рвануть? Чего рвануть? Зачем? Однако же рвануть хочется. Сто метров каких-то, и мы уже за границей. И нога даже так на газ начала тяжело опускаться. Тяжелее. Еще тяжелее.
– Стоп-стоп! – говорю себе. – Тихо! Всё нормально. Откуда, спрашивается, такие рефлексы? Тормози-ка, браток. Вот так, плавненько. Плавненько. Всё нормально. Все свои.
Затормозил, в общем. Вдохнул воздуха. Чего это вдруг на меня нашло? Огляделся. Жена с Ванькой на месте. Документы в порядке. И вообще – мы русские туристы. Ура!
Короче, я доволен сам собою, как всегда, и поэтому достаточно уверенно и с вызовом итальянскому товарищу в форме говорю:
– Чем обязан, так сказать, какие проблемы? Следую, мол, домой и никого при этом не трогаю совершенно. Если у вас по Крыму какие-то вопросы, готов ответить.
Да, хотел ему про санкции, между прочим, еще сказать. Поставить ему на вид, между прочим. Ибо он, как субъект права своей страны, есть лицо ответственное и за санкции тоже.
Только я собираюсь, значит, диалог с ним завязать, только формулировки убойные готовлю. А он мне вдруг простой вопрос такой говорит. Совершенно элементарный:
– Ваши документы, синьор, – говорит он. – Ваши, – говорит, – документы.
А у нас ведь как в семье? У нас ведь есть люди ответственные и безответственные. К безответственным относимся мы с Ванькой. А к ответственным – наша мама. Мы с Ванькой никогда не знаем, есть ли у нас документы, да и зачем нам знать. Главное, мы знаем, что у нас есть мама. Поэтому мы спокойно совершенно с Ванькой оборачиваемся назад и говорим:
– Документы просит. Давай.
А на заднем сиденьи начинается вдруг какое-то брожение. И как герой известного литературного произведения, который не смог расплатиться однажды враз за все стулья на аукционе, мама наша вдруг стремительно произносит разные энергичные слова:
– Что это такое! Это же Шенген! Тут же нету границ! По какому праву документы требуете! – и даже что-то типа, – это вам не при старом режиме!
А я шепотом так, шепотом, одними губами говорю:
– Мать, ты чего шумишь-то? Давай права, паспорта и прочее!
А она между словами возмущения, которыми в бедного итальянского полицейского кидает, также одними губами мне шепчет:
– Документы все дома… Есть только твои международные права, – и протягивает их мне.
Ну, я уверенно совершенно выхватываю у нее свои права и протягиваю их итальянскому полицейскому.
И здесь надо сказать, что общение наше с полицейским происходит в дальнейшем на английском языке. То есть на достаточно неплохом моем, ну и… Может быть, вы знаете, как итальянцы говорят по-английски.
– Вот! Пожалуйста!
– А госпожа и ребенок?
– Мои жена и сын. Да. Тоже есть, но они в Словении.
– Где?
– Ну, вот тут, в Словении. Деревня Верхнее Скофье. Тут и делов-то, – перехожу я на доверительный тон, – три с половиной километра смотаться.
– Жена и сын? В деревне?
– Да.
– А это? – он опять кивает на заднее сиденье.
– Я же сказал, жена и сын.
– Really? – слегка недоумевает итальянец.
– Really, – пожимаю плечами я.
– Мотаться никуда не надо, – говорит итальянский полицейский, – сидите здесь, никуда из машины не выходите.
Он уходит, а мы остаемся одни. Темнота, значит, кругом. Редкие машины через границу сигают. То туда, а то сюда. Я жене говорю:
– Может, я вас тут в залог пока оставлю? А сам домой мотану? За паспортами.
Жена почему-то смотрит на меня с заднего сиденья с недоверием и так испытующе спрашивает:
– Угу… А ты вернешься?
– Ну, знаешь… – вспыхиваю я, – хотя с учетом того, как у нас обстоят дела с документами в семье, может, и стоило бы… Ладно, пойду у них узнаю, чего делать.
Фото: puerrtto.livejournal.com
Выхожу из машины и направляюсь к полицейским.
А вокруг темнота. Наша машина стоит – вся темная. И в отдалении – полицейская машина, из которой легкий такой свет курится сквозь стекло, как на картинах Рембрандта, Харменса ван Рейна.
А я иду, знаете, тихонько. Не то что на цыпочках. Просто иду. Что я, должен топать, что ли? И вот, значит, эта картина. Южная черная ночь. Огонек горит в полицейской машине. Двое сидят внутри, смотрят в компьютер. Третий стоит рядом, левой рукой опершись на крышу, правой – на открытую дверь. Наклонился и что-то им говорит. А я, значит, приближаюсь. Представили этого Рембрандта?
И я уже, наверное, метрах в десяти от них, когда тот, который стоит, резко разворачивается в мою сторону и кричит:
– Стоять! Стойте, где стоите.
– Что? – и продолжаю идти.
– Стоять, я сказал!
– Что? – и всё так же продолжаю идти.
Мысли у меня при этом дурные совершенно. Во-первых, «чего он кричит?». И, во-вторых, «Чего я иду?» А в-третьих, «сейчас он достанет пистолет».
В конце концов, меня останавливает его вытянутая рука, узкой ладонью упирающаяся в мою широкую грудь, а также мысль «Почему он его всё-таки не достал?»
– Отходи! – истошно орет итальянец. Надо сказать, что человек он невысокий, щупленький и для убедительности, когда орет, немного даже подпрыгивает на месте, – отходи, сказал! Пять шагов назад!
– Хорошо-хорошо, – бормочу я и отхожу.
– Еще пять шагов назад! Еще пять шагов!
– Хорошо-хорошо, – еще отхожу.
– Еще пять шагов, я сказал!
Молча отхожу.
– Стоять там!
– Всё. Стою.
– Стоять, я сказал. Не надо дальше отходить! Стоять!
– Стою-стою…
– Молча стоять!
– Молчу…
– Молча, я сказал!
– …
— Что вы хотите?!
– …
– Отвечайте! Что вы хотите?!
– Вы сказали молчать!
– Я сказал молчать?!
– А разве нет?
– Здесь я задаю вопросы. Здесь я – полиция. Молчать! Зачем вы сюда пришли?
– …
– Отвечайте, зачем вы сюда пришли?
– Вы сказали молчать.
– Хорошо. Можете разговаривать. Но только когда я разрешаю. И не задавать вопросов! Зачем вы вышли из машины и пришли сюда?
– Поговорить.
– Что?
– Поговорить хочу.
– О чем?
– Про документы.
– Про какие документы?
– Про наши.
Фото: puerrtto.livejournal.com
– Стойте на месте! – он наклоняется к тем, которые сидят в машине, и что-то с ними обсуждает. Я делаю зачем-то шаг вперед.
– Стоять! Шаг назад! Я сказал, шаг назад! – я отступаю, – зачем вы всё время к нам подходите?
– Поговорить.
– О чем?
– Про документы.
– Про какие документы?
– Про наши.
– Стойте на месте. Не приближайтесь! – опять наклоняется к открытой дверце. Проходит минуты три.
– Эй! Заснули? – кричу я, – давайте я вам сейчас всё объясню, – невольно опять делаю шаг вперед.
– Стоять! Стоять, я сказал! Что вы хотите сказать?
– Я?
– Сделайте шаг назад.
– Я?
– Да. Вы. Что вы хотите сказать?
– Так и будем кричать друг другу? Может, я всё-таки подойду?
– Зачем? Стоять на месте! Зачем?
– Поговорить?
– Вы опять задаете вопросы. Перестаньте задавать вопросы. Здесь я задаю вопросы. О чем вы хотите поговорить?
– Про документы.
– Про какие документы?
– Про наши.
– Что у вас с документами?
– Хорошо, давайте будем кричать. Странно, не правда ли? Ночь. Темно. Государственная граница. Мы кричим.
– И что?
– Просто странно.
– Что?
– Я ж и говорю, зачем кричать?
– Вы опять задаете вопросы? Что вы хотите?
– Хорошо, – сдаюсь я, – предлагаю привезти документы.
– Какие?
– Наши.
– Откуда?
– Значит, так. Спокойно. Объясняю. Я оставляю вам их здесь, – киваю в сторону своей машины, – а сам еду в Словению.
– В Словению?
– Да. В Горнее Скофье. Три с половиной километра. Через пятнадцать минут вернусь обратно. И забираю жену и сына. Годится?
– Жену и сына?
– Да.
– Зачем?
– Чтобы вы точно знали, что я вернусь.
– Зачем?
– Чтобы забрать жену и сына.
– Зачем?
– Что зачем?
– Перестаньте задавать вопросы. Зачем забрать жену и сына? Вы хотите забрать жену и сына или оставить жену и сына?
– Сначала оставить, потом забрать. Сейчас я вам всё объясню.
– Стойте! Не подходите! Зачем вы хотите забрать из деревни ваших жену и сына и оставить их нам?
– Да вы же ничего не поняли. Я хочу вам оставить тут своих жену и сына. А из деревни я не буду никого привозить. Из деревни я хочу привезти документы.
– То есть вы не привезете из деревни ваших жену и сына?
– Нет, разумеется. Я оставлю вам этих, – киваю на машину, – а сам поеду за документами.
– Ага, – говорит понимающе итальянец, – значит, эта леди в вашем автомобиле – ваша жена, а мальчик – ваш сын? Не так ли?
– Absolutely, – подтверждаю я.
Итальянец снимает фуражку и чешет лоб. Видно, что ему очень хочется наклониться к своим в машину и обсудить ситуацию, но страх подставить мне спину не позволяет.
Фото: ttweak.livejournal.com
– Один вопрос, – говорит итальянец, – только один. В Румынии можно иметь две жены?
– В Румынии?
– Да. В Румынии.
– Не знаю. Румыны – христиане. Вряд ли.
– Румыны – христиане?
– Вы думаете, нет?
– Я?
– Да. Вы.
– Вы опять задаете вопросы?
– Нет, я отвечаю. Вы знаете, что румыны – христиане?
– Я? Я не знаю, – говорит полицейский, – откуда я могу знать, христиане они или нет. Нам не объясняли. А что вы думаете?
– Я думаю, христиане.
– Надо же, – говорит полицейский, – а мы их тут ловим по ночам.
– Really? – это уже моя очередь спрашивать.
– Really, – подтверждает он. – У нас установка – по ночам ловить румын, – чешет снова лоб под фуражкой.
– Румыны – христиане, – еще раз говорю я, – более того, ортодоксальные христиане.
– Ортодоксальные? Что это значит?
– Ну… Истинные. Настоящие. Real.
– Real? – переспрашивает полицейский. – Поэтому у вас, у румын две жены? Лучше бы вам быть просто христианами и иметь одну жену. Ничего хорошего не будет, если иметь две жены. Поэтому мы и не спим по ночам. Ловим вас тут.
– Нас?
– Да. Вас. Румын.
– Но я не румын.
– Не румын? А кто вы?
– Я – русский.
– Русский?
– Да.
– А ваши жены – румынки?
– Какие жены?
– Вы – христианин?
– Да.
– Просто христианин? Или ортодоксальный?
– Ортодоксальный.
– Понятно, – с облегчением полицейский выпускает воздух из груди, – понятно тогда, почему у вас две жены.
– Почему?
– Вы же ортодоксальный…
– Нет-нет, – машу я руками, – у меня одна жена.
– Одна, – удивляется полицейский, – которая из них, эта или которая в деревне?
– Нет-нет, эта, – киваю я на машину.
– А та, в деревне?
– В деревне, – говорю, – нет. В деревне – нет жены.
– Ага, в деревне – не жена, – с глубоким чувством произносит полицейский, – ага. Не жена. Понимаю.
Он еще раз окидывает меня взглядом с головы до ног:
– Значит, не румын?
– Нет.
– Русский?
– Да. Там в правах написано.
– В правах?
– Да. Посмотрите.
– Жена одна?
– Одна! Одна!
– А в деревне? – и он грозит мне пальцем. – Стойте здесь, – утратив всякую опаску, он поворачивается ко мне спиной, наклоняется к машине и много раз произносит слово «Russo». На что другие двое полицейских так же дружно отвечают ему из машины тем же самым «Russo».
Несмотря на Шенгенскую зону, заборы на итало-словенской границе всё еще местами стоят. Фото: puerrtto.livejournal.com
После десятого или пятнадцатого повторения дверь машины открывается, и все трое вываливают мне навстречу.
– Russo? – говорит один.
– Russo-Russo! – улыбаясь, отвечаю я.
– Putin? – вдруг спрашивает другой и хлопает меня по плечу.
– Ну, я-то нет, – смущаюсь я.
– Putin-Putin, – настаивает третий и протягивает мне права.
– Putin, май френд! – восклицает первый.
– Really? – не очень доверяю я им.
– Май френд, май френд, – голосят они, абсолютно счастливые.
– Putin май френд, – хлопают они меня по плечам и по спине во все свои шесть полицейских рук. Подталкивают меня в сторону моей машины, радостно гогоча, усаживаются в свою и начинают разворачиваться. Прежде чем отъехать, подруливают еще раз ко мне, открывают стекло и в него высовывается тот самый, коротенький, с которым мы так долго и интересно общались:
– Хорошо, что ты не румын, – говорит он, – хорошо, что русский. Мы русских не ловим. Мы румын ловим. Русский ортодокс – гут ортодокс. Румынский – нот гут. Две жены – нот гут. Одна жена – вери гут, – еще больше высовывается и подмигивает мне, – одна жена – вери гут. А девушка в деревне… – и грозит мне пальцем.
– Puti-i-in! Май фре-е-енд! – кричат они мне все трое из машины и всё с тем же радостным итальянским гоготом уезжают.
