Экклезиаст говорил: «Нет ничего нового под солнцем».
Мне кажется, кое-что могло бы его удивить. То, что можно иногда увидеть и услышать в роддоме: отказ от ребенка и передача его в детский дом.
Думаю, во времена Экклезиаста не было детских домов.
Полина Дудченко
Как-то мне пришлось столкнуться с диким непониманием врачей и окружающих по отношению к ребенку, который родился не таким, как все. У него была лишняя 21-я хромосома.
Я уже даже не помню, девочка это была или мальчик, не помню, как звали маму… Но помню, как отчаянно она рыдала, стоя возле кроватки с новорожденным, которого ждала 9 долгих месяцев и которого, дождавшись, не сумели принять все и сразу.
Как такое могло случиться именно с ними? Вот он – главный вопрос. Совсем не оригинальный.
Главврач ее не понял и не поддержал:
— Отказывайтесь и живите дальше.
Он был категоричен. Муж схватился за его мнение, и мать осталась в одиночестве.
— Что мне им сказать?
— Скажите, что когда они станут старые и немощные и перестанут оправдывать ожидания семьи, то у них есть шанс на милосердие к себе, уважение и понимание своего состояния, если они сами научат семью поступать так же с тем, кто слабый, беспомощный и нуждается в защите и любви.
Она ждала поддержки от священника, но тот занял какую-то странную позицию и что-то невнятно говорил о том, что надо слушаться мужа и что мир в семье — самое важное. Как странно. Мир как-то возможен в таком состоянии?
— Полина Владимировна, муж сказал, чтоб я решала все сама… Что мне делать, ведь это мое дитя, я люблю его таким, какой он есть…
— Думаю, вы сами ответили на свой вопрос.
Через некоторое время она позвонила мне и поблагодарила за поддержку. Ребенка она забрала за два дня до двух месяцев, когда по закону срок на такое тяжелое раздумье как раз подходил к концу. Самую большую поддержку оказал старший сын. Отношения в семье потихоньку теплели, и на горизонте замаячил тот самый семейный мир…
***
Рождаются такие дети часто тяжело. Пока я раздыхивала и обтирала этого младенца, мне было не до разглядываний. Через пару часов в кювезе он порозовел, обсох и его черты лица зародили во мне тревожные подозрения. Я сказала об этом маме, но она не поверила.
Через сутки он “расцвел” совсем. Классические черты для трисомии двадцать первой пары. Маленький иной. Консультация генетика. Родители все еще не верят. Они забирают малыша домой и ждут анализа. Но мама говорит, что ей неважно, какой будет результат.
С персоналом мама не общается, настроена несколько агрессивно. Но ребенок идет домой – и это главное…
photosight.ru. Фото: Таша halke
***
Буквально спустя несколько дней – закон парных случаев. Говорю с мамой о том, что такие дети обучаемы, но малыш будет отличаться и потребует больше сил. Предлагаю приложить к груди – отказ.
Ребенок, укрытый одеялом, лежит в кроватке рядом с родившей его женщиной и смотрит на мир своими раскосыми глазами. Она смотрит на него странно, потом отворачивается, но периодически скашивает взгляд в ту сторону, где стоит кроватка.
Нет, брать на руки такое она не желает, кормить – тем более, в палату не возьмет.
Через сутки она уходит, даже не зайдя в палату, где лежит малыш, живший у нее под сердцем столько времени. Нет, ей не нужен психолог. Всякое бывает в жизни, она еще родит. Памперсы и пеленки в пакете она оставила сразу, больше для этого ребенка у нее ничего нет. Это просто плохой роддом. В другой раз она пойдет не сюда. И там будет все нормально…
***
В свете этой истории я вспоминала другую.
С Айше мы познакомились в детской хирургии. Она просто потрясающая молодая красавица. Молодой муж. Первый ребенок. Она переделывала анализ 3 раза. Все не верила, что ее прекрасный малыш имеет такой диагноз.
Малыш родился с пороком сердца и врожденной аномалией кишечника. Дома в Крыму ее все поддерживали, и родня собрала деньги на лечение. Семья – это большое понятие. И они держатся друг за друга.
Сердце уже прооперировано, и вот последняя операция на кишечнике позади. Муж носит ей распечатки из интернета, она много читает про таких особенных детей. Читала, что ребенок с синдромом Дауна пошел в обычную школу.
Сейчас ей плохо, потому что ребенок в реанимации, а она — мать. Она всегда чувствует, когда ему плохо. Она сохраняет остатки грудного молока. Потому что ее прекрасному ребенку нужно все самое лучшее…
***
Был тот самый жаркий август. Я мирно шла в родзал, как вдруг звонит мне на мобильный акушерство и сообщает, что мама – эта самая, которая только что родила – собирается от ребенка отказываться, о чем она сразу, приехав в роддом, заявила.
А ребенок родился хорошенький. Не могу сказать, что солнце померкло у меня перед глазами, нет, решила, что разговаривать сейчас буду при свидетелях, а там – посмотрим.
Не помню, просила ли я у Господа, чтобы мама та осталась-таки мамой? Нет, наверное, потому что я давно поняла, что неисповедимы пути Господни и что у этого ребенка есть возможность обрести другую маму.
Я иду по коридору. Жара ощущается и тут. Хотя окна в родзалах раскрыты. Мой белый халат, удивительно, но еще сохранил свой естественный цвет. А танкетка и босоножки – одно из лучших изобретений человечества. Интересно, имеет ли значение то, что я ей скажу сейчас, или то, кого она увидит перед собой?
Акушерка Алла. Мы создаем некоторый контраст с ней. Она – блондинка, стриженная практически под “ежик”, и я с черными кудрями.
— Непробиваемая! — вздыхает Алла. Даже из консультации звонили – знают, что она будет отказываться.
Заходим в палату. На кровати лежит женщина. Худенькая и высокая, вымотанная родами, а может, и всей своей жизнью. Лежит с закрытыми глазами. Может, просто не хочет смотреть.
Осматриваю ребенка. Девочка. Без особенностей. Доношенная. Сажусь писать историю. Буквы привычно ложатся на бумагу. Женщина обследована, проблем у ребенка не будет никаких. Вторые роды. Первые были двадцать лет назад. Все еще более удивительно.
Приходит акушер-гинеколог. С женщиной уже разговаривали все, кто только мог, предлагали психолога и помощь вещами. От всего отказывается. Просит выписать как можно раньше.
Возвращаюсь взглянуть на ребенка. Я так всегда делаю перед уходом, когда мама остается с ребенком вдвоем после родов, чтобы начинать совместную жизнь, полную красок и эмоций.
photosight.ru. Фото: Anatoli Dorofeev
Женщина смотрит на меня. Странный взгляд, даже не могу сказать, что именно он выражает. Мне надо начать разговор. Еще есть шанс или нет?
— Здравствуйте, доктор. Я от ребенка отказываюсь.
В палате жарко и светло. Новорожденная девочка тихонько лежит, как будто знает, какой сейчас происходит серьезный разговор. Даже ей, судя по всему, нечего сказать.
— Здравствуйте. Я заведующая детским отделением…
— Пожалуйста, не говорите мне ничего. Это очень продуманный шаг. У меня было целых 9 месяцев, чтобы принять решение. Я знаю, что это может быть мой последний ребенок. Я не изменю решение.
Мне кажется, что затих даже ветер за окном. Есть ли смысл что-то говорить?
Мы смотрим друг на друга и молчим. Она какая-то блеклая и бескровная, так бывает после родов. На выцветшей наволочке слипшиеся жиденькие волосы. Во всей ее внешности след безрадостной жизни. Или мне только так кажется?
— Пожалуйста, принесите для ребенка памперсы и вещи, если можете.
— Я не могу. Вы можете ее унести, если Вам надо. – Она отворачивается от меня и смотрит куда-то в стену. Разговор окончился, еще даже не начавшись.
Подхожу и беру ребенка. Привычным движением. Ребенок переносится на руках в одеяле. Девочка открывает глаза и смотрит на меня. Я улыбаюсь. Давай, смотри и не слушай, что говорит та тетка. Будет у тебя мама и семья. У тебя есть все шансы на это.
Хорошая здоровая девочка. Глубокий бездонный взгляд. Я смотрю на нее и радуюсь. Хорошо, что тебя родили и ты можешь на меня смотреть. Так глубоко и прекрасно. Запечатлевая что-то неизвестное, что ты встретила в моих улыбающихся глядящих на тебя глазах.
photosight.ru. Фото: Виктор Шустов
Кроватки с отказниками стоят на сестринском посту. Мы с медсестрой искупали ее, одели в чистый принесенный кем-то сердобольным “человечек”. Шапка еще со старых запасов и пеленка со слониками на матрасике. Сейчас покормлю тебя, есть тут новая бутылка и хорошая смесь, принесенная добрыми людьми для таких деток.
Старшая медсестра пришла посмотреть на девочку. Девочка явно ей понравилась. Что-то ласково говорит девчушке, наклонившись над ней, и уходит улыбаясь, несмотря на то, что сейчас придется вызывать милицию и составлять кучу бумаг.
Заходит акушерка. Маму перевезли в палату. Акушерка улыбается девочке.
Вот, нас уже трое – тех, у кого ты вызываешь на лице улыбку.
Вечером я заглянула в палату, где лежала женщина, отказавшаяся от ребенка. А вдруг? Вдруг она передумает… В палате санитарка убирала белье с кровати.
— Вона вже пішла, ця жінка. Знаєте, всяке в житті буває. Нехай собі іде з Богом.
— Нехай іде.
— Дитинка хочь хороша?
— Хороша дівчинка.
— От і добре! Прийде гарна людина та всиновить!
Я киваю и ухожу. Да. Все правильно. Надо просто подождать хорошего человека.
***
Экклезиаст не все знал про людей?
Или просто такое изобретение как детский дом нельзя назвать человеческим?
Читайте также:
 |
Записки неонатолога. Древнее счастье Полина Дудченко Прибегает Андрей и сообщает, что, кажется, потуга была. О, если бы ты себя видел, дорогой! Какое смешение чувств сейчас у тебя на лице. Мы идем в палату, чувствуя, что время, когда этот младенец появится на свет, уже совсем близко. Не остави меня Господи, Боже мой, не отступи от мене! |
 |
Человек приходит в мир. Записки неонатолога Полина Дудченко Звонок по телефону. Вы ж знаете, что телефон звонит по-разному? Это звонок не тревожный. Точно. Вызов в операционную. Перекрестилась. Пошла. |
