От автора: Это фрагменты переписки с другом. Я вовсе не думал их публиковать. Можно было бы перевести их в другой формат, но пускай так и останутся – «Письмами брату».
Когда ты позвонил в субботу, мы пешком возвращались из Кремля. Там было, как всегда, полно народу с пивом. А еще мы увидели на двери Архангельского храма прикнопленную листовку, на которой среди дыма и огня можно разобрать летающего демона, девицу в ночной рубашке и богатыря. И все это называется: «Петр и Феврония. 12 июля». Теперь жалею, что не сорвал эту фигню со святыни.
С другой стороны собора фонил микрофон и кто-то хрипел и ругался. «Наверное, Змей репетирует», — решили мы, и ошиблись. Оказалось — режиссер. На подмостках в каком-то нелепом порядке стоял народ, а девица, подняв руку и откинув голову, что-то подвывала с пионервожатской истерикой.
— Паду ли я стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она, – прокомментировала Кира.
До этого в город приезжала чудо-богатырь, который возил зубами автомобиль, метал гири на плечи и голову, а вот теперь в приклад ярмарочному веселью, сцены — из подвигов Бовы Королевича.
Режиссер похлестал пивка и расслабился. Теперь завыл комсомольским голосом парень и тоже завел руку в небо. Милиционеры с автоматами с уважением прислушивались к словам. Наверное, им чудилось что-то про Русь.
А над соборами переливалось сияющее грозовое небо.
После пошли глядеть двери в Вознесенский храм, сделанные по моим чертежам. Батюшка перед работой сильно просил не делать узор на двери разлюлястым и золотым. Я сделал на полотне ворот крест, проросший листочками, а внизу кованую веточку.
Кузнецам тоже сказал шибко золотом не баловаться, да и чтоб не дорого было. Но когда за день до установки я заехал в кузницу, то тут и засмеялся – опять все в золоте! Батюшка забыл, чего хотел, и ему тоже понравилось.
Не может русский человек делать для Церкви чуть-чуть в золоте, а может и понимает только во всю силу. Сильные ворота вышли. Не хуже тех, с золотым крестом на зеленом, в церкви (Благовещенской), куда надо ездить на венчание и Пасху.
А в ней мы еще посмотрим зеленые полы с розовыми ромбами.
А в пятницу вечером сидел на бревнышке у Вознесенской церкви и зарисовывал окошки. Варвар их раздолбал и испортил. Сидел и примерял, как бы сделать по-старому, по-итальянски.
Рядом кирпич в штабелях, церковные дети пищат и гоняются друг за другом, из окошка слышно, как девчонки в церкви жалобно так поют на гласы, и пахнет ладаном. Иван-чай зацвел, а в нем запутались солнечные лучи. И волны ароматного покоя захлестнули душу.
— Иисусе, цвете благовонный, облагоухай мя
— Иисусе, теплото любимая, огрей мя
— Иисусе, храме предвечный, покрый мя
— Иисусе, одежда светлая, украси мя
— Иисусе, каменю драгий, просвети мя
— Иисусе, Солнце правды, освети мя
— Иисусе, огня неугасимого и прочих вечных мук свободи мя.
Ну что, ну что даст такую сладость кроме Господа?!
Было ли такое? Стал вспоминать. Что-то выплыло из детства.
Вот наш двор ранним утром. Солнце в листве громадных деревьев и торжество лета среди последних минут душистой утренней прохлады.
Вот осень десятого класса, и мы с товарищами лежим на горе над Кубанью. Кубань притихла и стала прозрачной. Птицы не поют. Шуршат белесые травы. Пахнет чобором. Облака крыльями разметались по небу. Наша задача была расти и ждать Чего-то. И вот оно стало на пороге, среди тонкой красоты. Похоже, так же сладко щемило сердце.
Вышел из ограды храма – вижу, сидит совершенно усталый и обалделый старый цыган с трехлетней малюткой, похожей на русскую девочку. А у цыгана благородное лицо. Но смотрит в одну точку, и так безнадежно, что аж сердце защемило.
Вообще-то давать что-либо цыганам — себе дороже. У них столько всяких примочек и обманов на всякий случай, что страх. Подошла девочка и что-то пролепетала, а я пошел к старику и дал ему. Он, кажется, удивился и посмотрел мне в глаза.
В четверг ездили с конструкторами в Кирицы. Там варвар поломал часовенку над источником. А место похоже на Пощупово. Надо сделать надкладезную железную часовню и отдельную каменную купальню. Вокруг громадные деревья, как в Амазонии. Дрозд играет, и пахнет жасмином. Снитка растет по склонам …
Зашли в храм. Там старый иконостас. В отделке меня затронуло сочетание сиреневого, темно-зеленого, темно-синего и золотого цвета. Таинственно и ласково.
Искупались в озере при церкви. Пошли на могилку местночтимого Никона Сушкинского.
Он был простым рабочим, на фабрике работал, безобразничал и бухал. Бухал крепко. Но вот и его коснулась благодать. Он исправился, вырыл себе земляночку при монастыре, на берегу реки, и предался тяжким трудам в веригах.
Были мы на этой полянке, на берегу. Обычно в таких местах ребята ставят палатки – вид на реку, под горочкой, деревья хороминой. Чудесное место. Потом пошли ко кресту – целовать и лобиком прикладываться. На горе — дом. Из дома — шум и плач. Что такое? Дом ребенка. Как так? Это там дети до трех лет без родителей! Сильно плачут, и голосов много.
А вечер чудный. Пионы! Жасмины! Липы зацветают. Дождик только что брызнул. Свежесть такая, что и вина не надо. Дети батюшкины, как бабочки, порхают и смеются.
Целуем деревянный крест возлюбленного Христа, головкой торкаемся в край.
Но что-то темное поднимается из глубины души. И душа тяжелеет, и запахи прекращаются.
Стыд.
Жутко целовать Крест – и, улыбаясь и беседуя, уходить из облака детских слез. Сытому, довольному, церковному.
…Так что если и веру имею, и могу горы переставлять, и языки ангельские понимаю, а любви не имею, то медь я звенящая и кимвал бряцающий…
— Папа, а почему Андрей тебе мебель купил?
— В Церкви старший помогает младшим. Вот Андрей по деньгам старше нас, и он помогает. А Игорь – старше Андрея, и он помогает ему. А мы старше нашего дедушки и старше дедушки-цыгана, и в нашу меру мы помогаем им. Никто не должен жадничать, а то этот круговорот может засориться. И ты свои вещи дари и давай. Это очень важно.
Бухнул гром за окном, сильнее запахли цветы. Букеты по всем комнатам. Брошенные малыши не идут из головы. Сколько им, несмышленым, горя! А делать-то я все равно ничего не буду. Заранее знаю…
Читайте также:
Ты думаешь, это будет по-другому
Письмо Владимиру Кованову про Паустовского, маркграфа Экехарда и Рай
