Греческие боги прославились своей привередливостью. Олимпийские эстеты-рецидивисты любопытствовали только к значительному. Внизу копошились шумные и плохо одетые люди — безликая и безымянная масса. Развитие сюжета должно быть изыскано драматичным, чтобы привлечь внимание бессмертного. Нужды маленького человека, как и он сам, мало интересовали небожителей. На божественное внимание, слабое и полусонное, могли рассчитывать лишь цари и герои, остальные жили слишком однообразно и угрюмо, да к тому же еще и с неприличной стремительностью — слишком быстро рождались и чрезмерно скоро умирали, в промежутке занимаясь всякими глупостями и редко заботясь о славе и подвигах.
Именно так эллины думали о своих богах и приносили жертвы, не рассчитывая на взаимность. Да и на что уповать маленькому человеку? Что в твоей жизни такого, чтобы боги обратили на тебя свой взор? Миллионы людей живут во всём мире, просыпаясь ежедневно, отправляясь куда-то в поисках хлеба, пропитания для семьи, защищаясь от опасности, простужаясь по дороге, ругаясь с попутчиком, обижаясь на жену, радуясь другу, отогреваясь чаем и теплой беседой, — миллионы живущих, миллиарды умерших так жили и будут жить после нас. Ничего примечательного. Остановят на улице и спросят, пытливо заглядывая в глаза: что вы о себе скажете значительного? — Да вот сынишку забираю из школы искусств…
Нам действительно нечего о себе сказать. Жизнь полна забот, суеты и волнений, а сядешь писать биографию — два абзаца и то с трудом и через силу. Сделано немного и всё такое наивное, даже смешное, одним словом, незначительное. Нигде особенно и не бывал, ничего существенного и не сделал. Жил себе и жил, как трава растёт, и сказать как-то нечего. Вот разве что кошек любил, и однажды видел закат на озере, пироги уважал и апельсины, а однажды свалился с дерева — почти со второго этажа; видел горы и море, держал в руках лаванду и пил воду из чудесного источника. Но, как говорит моя мама, что это по сравнению с мировой революцией?
Так вот, по поводу революции. Настоящий переворот в самосознании человека совершило Евангелие. Вдруг открылось, и открылось Самим Богом, что Ему есть до нас дело. Он вовсе не решает за наш счет какие-то мета-космические вопросы или выравнивает баланс между ангелами и бесами — всё гораздо проще и скандальнее — для иудеев соблазн, для эллинов безумие — Ему интересно с нами, у Бога совершенно искренний и бескорыстный интерес к человеку.
Нет, даже не к человеку — нет человека вообще — лично ко мне, лично к моему другу, к вам, к вашей доченьке, к вашему папе, маме, соседу, начальнику, президенту. Мы — маленькие люди — важны и значительны, и не столько в своих маленьких подвигах, сколько в крохотных радостях, достижениях, успехах, но и скорбях — незначительных, крошечных, не имеющих не только планетарного, но и районного масштаба.
Богач-коротышка, маленький сборщик податей — наверняка над ним подшучивали — Закхей, евангельский мытарь, при всей своей мелкости и мелочности жаждавший встретить Бога — подлинного и настоящего — карабкался на дерево в своих длинных восточных одеждах уважаемого и обеспеченного человека. Не только увидеть Христа, но и спрятаться от Него за листьями деревьев — кто я такой, чтобы Он знал о моем существовании, о том, как душит совесть меня по ночам, а я всё равно знаю, что я — хороший человек и это всё не моё, но остановиться так сложно. Кому это интересно? У каждого свои беды и радости, меня подымут на смех, если узнают, что у меня тоже болит душа — как может болеть то, чего нет? — у таких, как я, не может быть ни души, ни сердца, ни боли.
От Бога не спрячешься за листьями — как в это трудно поверить! Так прятался Адам, разрываясь между двумя желаниями — поглубже схорониться и выбежать в слезах навстречу Отцу, а нам так естественно подражать прадедушке. Мы — маленькие люди, людишки, мелкие, коротенькие, незначительные, но и Он Сам называет нас «малыми», как старший брат кличет чумазого карапуза — «малой», «мелкий» — с грубоватой любовью и стыдливой нежностью: «истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40).
Мы это прежде чувствуем, чем понимаем, может быть поэтому, впервые зайдя в храм Божий, люди начинают рыдать — сильные, успешные, решающие вопросы — не могут остановиться, ревут, как «малые». В присутствии Отца так сложно удержаться, так хочется снова забраться на руки, снова стать самим собой. Живёт в нас, маленьких людях, большое желание взобраться к Папке на колени, обнять Его, и чтобы Он больше никуда нас не отпускал. Ведь так и зовём мы Его в молитвах — «Отче наш» — с дерзновением и неосужденно, потому что имеем на это право — Он наш настоящий Отец, строгий, но любящий. И апостол Павел говорит, что Дух Святой открывает нам это чудесное имя — Авва Отче — а ведь это арамейское слово — «авва» — взято из детской лексики — «папа», «папка», «батя», «батюшка».
Есть у Александра Галича чудесные строчки:
Окликнет эхо давним прозвищем,
И ляжет снег покровом пряничным,
Когда я снова стану маленьким,
А мир опять большим и праздничным,
Когда я снова стану облаком,
Когда я снова стану зябликом,
Когда я снова стану маленьким,
И снег опять запахнет яблоком,
Меня снесут с крылечка, сонного,
И я проснусь от скрипа санного,
Когда я снова стану маленьким,
И мир чудес открою заново.
Как хорошо быть с Отцом. Как хорошо быть маленьким и благодарным, и знать, что всё ему во мне интересно по-настоящему, не натужно, не из приличия. И если вам нравится собирать грибы, клеить кораблики, возрождать экономику страны, вязать шапочки у телевизора — вместе с вами радуется вашим маленьким радостям, плачет над вашим неизбывным горем, просто гордится вами — внимательный и нежный Отец, который любит нас по-настоящему и бескорыстно, у которого так тепло и безопасно на руках.
