Се бо, истину возлюбил еси,
безвестная и тайная премудрости
Твоея явил ми еси <…>
Слуху моему даси радость и веселие;
возрадуются кости смиренныя <…>
Воздаждь ми радость спасения Твоего
и Духом Владычним утверди мя.
Научу беззаконныя путем Твоим,
и нечестивии к Тебе обратятся<…>
возрадуется язык мой правде Твоей.
Господи, устне мои отверзеши,
и уста моя возвестят хвалу Твою.
(Пс 50:8,10,14–17)
Наверное, путь человека к Богу начинается чаще всего с несогласия, неприятия того, что творится вокруг. По-видимому, с этим сталкивается каждый человек, и, думаю, во всем мире. В нашем бедном отечестве это особенно обострено и очень хорошо было выражено Станиславом Говорухиным хотя бы названием его фильма, вышедшего на экраны в начале эпохи гласности: “Так жить нельзя”1. Отсюда же и такой успех и распространение в наши дни литературных и кинематографических произведений, обрисовывающих мрачную сторону жизни, ибо каждый способен уловить в них знакомую ему “правду”. И, несмотря на то, что каждое такое произведение говорит лишь о частных случаях, мы всегда можем сделать вполне справедливый вывод пушкинского персонажа: Нет правды на земле! Но, не причисляя себя к злодеям, мы все-таки отказываемся принять вторую половину этой тирады о том, что правды нет и на Небе. И тогда начинается поиск этой правды.
Для ветхозаветного и христианского сознания эта истина изначально не является тайной за семью печатями, ибо созданный Богом хорошо весьма (Быт 1:31) мир узурпирован сатаной и лежит во зле (1 Ин 5:19). Для этой традиции этот мир — бездна, житейское море, воздвизаемое <…> напастей бурею2. И преодоление этой пропасти возможно только на небесном корабле, ковчеге, являющемся символом Церкви. На этот корабль и призывает наша вера всех, не отчаявшихся найти Божию правду в этом мире, ибо Церковь есть Небо на земле.
Но для того чтобы по-настоящему ощутить себя, оказаться на этом корабле, человеку необходимо почувствовать всем своим существом те бесценные сокровища, которыми живет Православие — то, что бережно хранится и передается из поколения в поколение и воспринимается всеми верующими как апостольское Предание. Без осмысления, без вживания в суть этого Предания само бытие в Церкви оказывается затруднительным. Ведь конечная задача, которая стоит перед входящим, может быть сформулирована как сведение ума в сердце. И начало этой огромной духовной работы проходит через преодоление внутренней раздробленности человека, являющейся следствием его грехопадения. И тогда личность, обновленная верою во Христа и спасение, как бы по-новому способна обрести свою целомудренность. Посредством же целомудренности можно собрать воедино, впитать все те детали, все те нюансы, которыми дышит Церковь, — а малозначащих явлений там нет.
Для современного мира, отравленного духом NewAge, духом века сего, ощутившего себя как постхристианскую эпоху3, эта проблема труднопреодолима, так как многие из нас подошли к церковному порогу именно из этого мира, и его дыхание еще очень ощущается в нас. По своему опыту мы прекрасно знаем ошибочность людского мнения, а Предание воспринимаем исключительно человеческим, отсюда — и недоверие к нему. Безусловно, необходимо согласиться с тем, что человеческий фактор в таком явлении, как Предание, велик. Действительно, это то, что передается из уст в уста, из рук в руки, от человека к человеку. Действительно, оно может быть церковным и нецерковным (у любого языческого народа — свое предание). Предание может быть искаженным и неискаженным. И как раз неискаженность Предания, где огромную роль играют каждый нюанс, каждая деталь, способные заискриться совершенно нездешним светом, свидетельствует о Богочеловеческой цензуре, живущей в каноне. Эта “цензура”, собственно, и делает Предание Священным. И пока мы не воспримем взаимосвязи Предания и Церкви, то есть своею верою не допустим, что, несмотря на всю нашу человеческую немощь, в Церкви действует прежде всего Сам Господь, способный исправить эту немощь, мы не сможем принять Предание, не сможем к нему с доверием относиться. Ибо Церковь живет Преданием, а Предание живет в Церкви, и именно Церковь, воспринимаемая как Тело Христово, является критерием истинности самого Предания.
В православном понимании Предание осознается как духоносно воспринятая народом Божиим Священная История о спасении мира и человека. И в этом смысле всякое спасительное событие, всякий эпизод, который может научить пути спасения, ложится в сокровищницу, бережно хранимую Церковью. И Священное Писание, и не вошедшие в него описания жизни Спасителя, Матери Божией и Апостолов, и Литургическое Предание, составляющее основу нашего церковного восприятия и мироощущения, и история становления Церкви, христологические споры и Вселенские соборы, и особые моменты жития святых — все составляет Великое Священное Предание и живет там, как дар в ковчеге.
Критерием истинности Предания является опыт Церкви. И если все мы составляем собою Тело Христово, то и восприятие этого опыта возможно только как пропущенного через самого себя, через каждого. Только если все существующее в Церкви воспринимается не как чужеродное, но как личное, как имеющее отношение именно ко мне, как то, что меня наполняет и делает сопричастником всех тех событий, которые живут в самой Церкви, — только тогда я и каждый сможем относиться к ним с доверием. Тогда все воспринимаемое Церковью как спасительное точно так же переживается и усваивается мною и каждым, и тогда — через веру — двери церковного, Евангельского пространства открываются для нас, и мы становимся живыми камнями этого спасительного здания (см. 1 Пет 2:5).
То, что мною воспринимается как истина, является лишь моей личной правдой, но моя правда не имеет права на существование вне Правды Божией, которая, собственно, и является Истиной, и по мере приближения моей правды к Правде Божией возрастает и уровень моего Богопознания, то есть возрастает мое восприятие Истины. И мое стояние в Церкви, когда все в ней существующее и проверенное опытом людей духоносных, святых, освятивших и утвердивших все своей жизнью, своей любовью к Богу, своей верой, я ощущаю как мне сопричастное, как впитанную мною Правду Божию, тогда все мое существо наполняется радостью церковной, утверждающей меня в правде моего стояния. Эта радость начинается с радикального изменения способа моего восприятия мира и Бога. Я в Церкви, и я до того, — это два совершенно разных человека. Это очень хорошо сформулировано Пастернаком в его стихотворении “Рассвет”, где вся жизнь человека до его знакомства с Евангелием уподобляется обморочному состоянию4. Я рождаюсь в новую жизнь именно потому, что все предыдущее для меня становится обмороком. То, что было — это не отсутствие жизни, это — то, что меня привело ко мне теперешнему, и в этом смысле очень много означает лично для меня, для моего становления как личности. Но вместе с тем это — то, что ко мне нынешнему имеет очень туманное отношение. Я с удивлением для самого себя открываю новые реалии, но эти реалии, до сих пор неведомые мне, открываются теперь как потрясающая очевидность. И я, совершенно обалдевший, никак не могу понять, как эти простые и ясные вещи не приходили мне в голову раньше5. Это мое удивление и является опознанием той потрясающей новизны, которая тысячелетиями хранится в Церкви. И хоть Христос и просит Никодима не удивляться Его словам, которые трудно вмещаются в человеческий ум, сам опыт, само переживание нового рождения не может не вызывать удивления, восхищения. А удивление, как замечательно сказала одна мудрая женщина, — это начало любви. Любовь же, прежде всего к Богу, а затем и к ближнему (см. Мф 22:36–40) — это то, с чего начинается собрание людей вокруг Христа: Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин 13:34–35).
Суть же моего вхождения в Церковь в том, что я не свое воспринимаю как озарение, а Божие откровение становится моим, все церковное наследие начинает восприниматься как личное, не узурпированное мною, но ставшее таковым через мое приобщение к нему. Но то-то и оно, что если мое личное не вплетется во всеобщее, я не смогу к этому всеобщему приобщиться, присоединиться, ибо здесь достоинство и синергия всех и каждого при непосредственном Божием руководстве и формируют это церковное пространство6.
Основой нашего православного Предания, наряду со Словом Божиим, Священным Писанием, является Предание Литургическое, которое разделяет нас в значительной степени с миром католическим и тем более с миром протестантским, то есть с западной традицией (не говоря уже о мире нехристианском и атеистическом). Не зная Церкви, этот мир не может понять и принять Предания. Но Церковь ощущается, как было уже сказано, изнутри и не может быть воспринята без усилия вхождения: стучите, и отворят вам (Мф 7:7). Мы опознаем Предание через выявление, прочтение Божиего замысла об истории, о мире, который мы определяем как Промысл Божий. Это — Промысл Божий, потому что это событие спасительно, и это событие спасительно, потому что это — Промысл Божий, ибо Господь хочет спасения всякого человека, всего мира. Литургия спасительна, потому что на ней хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь Спасителя, а ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем (Ин 6:54–56). Она спасительна, потому что на ней собирается вся Церковь, как частички вокруг Агнца на дискосе, своей круглой формой символизирующем собрание верующих, экклесию. Эти частички во время проскомидии вынимаются из просфор как за живых, так и за усопших, то есть за всех7, а не за часть Церкви, несмотря на то, что наша человеческая память ограничена, и мы не можем во время помина припомнить всех. Собираясь вокруг Агнца, камня, отвергнутого строителями (см. Пс 117:22), они, формируя конус, напоминают известную картину Верещагина, но если у художника груда черепов в пустыне — это Апофеоз войны, то частички на церковном сосуде — это Апофеоз жизни и бессмертия, ибо у Бога — все живы8.
В том, что сохраняется Церковью как драгоценность, могут тускнеть какие-то детали, могут ускользать какие-то события, может вообще на время пропасть понимание совершаемого, но закрепленная в обряде через знак, через символ спасительность события обязательно прорывается из вечности в наш дольний мир, освящая его и творя нас соучастниками Божиего Домостроительства. И чем менее ясной казалась деталь Литургического Предания, до времени скрытая от нашего понимания, тем большей радостью отзывается в наших сердцах раскрытие, казалось, утраченного смысла. Тем большей благодарностью переполняемся мы к тем нашим предшественникам, столь же немощным, как и мы, в своей человечности, которые, однако, своим благоговейным, трепетным отношением к святыне в течение всей своей литургической жизни не опустили и не исказили ничего из переданного им их предшественниками и сумели донести до нас сокровища, утверждающие нас своим нездешним светом в правильности выбранного нами пути.
Особенно поразительны моменты Священной истории, зафиксированные традицией, бережно сохраняемые двухтысячелетней историей Церкви, но в своей изначальности не имевшие ответа, объяснения, понимания современников и последующих поколений. Но именно сейчас, в силу каких-то открытий или реконструкций, они возросли вдруг до своей истинной величины и стали проливать дивный свет на свершившееся, которое начинает теперь восприниматься под углом новой реальности.
Итак пришли воины, — пишет Иоанн Богослов, — и у первого [разбойника] перебили голени, и у другого, распятого с Ним. Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили (Ин 19:32–35). Сколько же вопросов в этом небольшом Евангельском фрагменте с еще более непонятным ответом: дабы вы поверили? Безусловно, одним из самых основных аргументов для апостола Иоанна является исполнение пророчеств: …кость Его да не сокрушится… и …воззрят на Того, Которого пронзили (Ин 19:36–37; см. Исх 12:46; Зах 12:10). Конечно, для чистого сердца веры этого достаточно, но где взять такое сердце, если поколениями впитывались рационализм, социализм, атеизм и прочие измы. Но при этом необходимо помнить, что человек, проходя через соблазн, преодолевая его, становится другим, взрослеет; и уже на ином духовном и интеллектуальном уровне его развития, при постановке новых вопросов, ему требуются новые ответы9, которые приносят нескончаемую новизну в наше православное мироощущение.
Почему же пришлось перебивать голени у двух разбойников, в то время как Христос уже умер10? Известно, что смерть на кресте происходит в результате асфиксии, то есть удушья, усугубляемого обезвоживанием организма под действием палящих солнечных лучей и страдания, вызывающих потоотделение. Висящее тело силой собственной тяжести как бы распластывает грудную клетку по крестному древу, сокращая ее экскурсию, то есть объем дыхательных движений, а, следовательно, и объем вдыхаемого воздуха. А обезвоживание ведет к нарушению микроциркуляции, то есть к затруднению прохождения крови по мелким сосудам, что отражается прежде всего на работе жизненно важных органов, которым требуется особенно много кислорода, что и приводит к необратимому смертельному результату. Но висящий на кресте человек имеет возможность, превозмогая страдания, приподняться, опираясь на гвозди, которыми прибиты его ноги, и, сделав вдох, расправить легкие. Этим самым отодвигается момент смерти. Однако распятие произошло в пятницу, то есть накануне субботы, к тому же совпавшей с иудейской Пасхой. А суббота (шаббат) по-еврейски — покой, и по всем постановлениям Закона в этот день не может выполняться никакая работа. И, следовательно, тела с крестов, чтобы не омрачать праздника, должны быть сняты до наступления самой субботы, то есть до захода солнца в пятницу11. При перебитых же костях голеней человек не имеет возможности приподняться и глубоко вздохнуть. Тем самым ускоряется наступление смерти и, соответственно, исполнение приговора.
То, что Христос умер прежде, чем Ему перебили голени, вызывает, если внимательно вчитываться в Евангелие, немалое изумление Пилата12. То есть с его точки зрения, человека, хорошо разбирающегося в судопроизводстве и исполнении приговоров, взрослый мужчина тридцати с лишним лет не мог так быстро умереть. И отдает-то он тело Иосифу Аримафейскому только после того, как убедился в факте совершившегося, переспросив у сотника. Так почему же смерть Христова наступила значительно быстрее? На этот вопрос возможно дать ответ, собрав по крупицам все, что нам известно из Евангелия.
А известно нам, что по пути из судилища к Голгофе, Христос, как и всякий осужденный, обязан был нести на Себе орудие Своей казни, то есть крест (см. Ин 19:17), точнее — верхнюю перекладину, patibulum (лат. ‘виселица’)13. Но, опять-таки, непонятная вещь для современников: взрослый мужчина не в силах был его нести. И когда повели Его, то, захватив некоего Симона Киринеянина, шедшего с поля, возложили на него крест, чтобы нес за Иисусом (Лк 23:26)14. Два же разбойника, судя по всему, смогли донести свои кресты до места казни. Так что обозначенные Евангелистами приступы резкой слабости являются клиническими описаниями уже случившегося серьезного недуга.
Самое же серьезное недоумение вызывает указанный апостолом Иоанном способ проверки, который предпринимает стражник, чтобы убедиться, умер Христос или нет. Здесь за мельчайшими деталями скрывается столько непридумано-документального! Перед нами воин, который не привык раздумывать, но привык действовать. Все его движения поразительно расчетливы. Иконописное Предание всегда изображает рану от копья в правой половине грудной клетки. То есть обученный до автоматизма профессионал, несмотря на то, что перед ним совершенно обнаженное открытое тело, метнул копье так, как привык, как бы метал в стоящего перед ним воина-соперника, который в правой руке держит свое оружие, а в левой — щит, защищающий его грудь преимущественно с той стороны, где сердце. И для того, чтобы нанести удар на поражение, путем длительных тренировок отрабатывался удар справа, то есть в менее защищенную часть туловища, но копье при этом по диагонали должно достать самый важный человеческий орган15. Это, не задумываясь, и демонстрирует нам воин16, и тотчас истекла кровь и вода (Ин 19:34).
То, что потекла кровь — это понятно. Но откуда взялась вода? Хоть мы и знаем, что человек в значительной степени состоит из воды, но в свободном виде она в организме не присутствует. И даже прозрачную жидкость, наподобие слезы, которая может ассоциироваться с водой, в грудной клетке человека обнаружить сложно. На это с явным недоумением обращает внимание Иоанн Богослов. И, несмотря на все свое удивление, преодолевает соблазн умолчать об увиденном, но как предельно честный свидетель нарочито привлекает наше внимание к этой с его точки зрения несуразности, как к знаку, свидетельствующему об истине (см. Ин 19:35).
Дело в том, что в финале тяжких болезней включаются очень сложные реакции человеческого организма, которые в медицинской терминологии именуются шоком17. В результате запуска этих реакций происходит нарушение проницаемости сосудов и “пропотевание” жидкой, прозрачной, части крови, которая вполне может ассоциироваться с водой, и ее скопление в так называемых полостях, или сумках, таких как легочная, или плевральная, и сердечная, или перикард. Копье воина и проходит сквозь эти сумки. Наличие же в них жидкости свидетельствует о запущенной шоковой реакции, которая началась, судя по всему, не позже первого приступа резкой физической слабости Христа по пути на Голгофу18, а возможно и ранее, так как для того, чтобы жидкость набралась в этих полостях, необходимо некоторое время.
Чем же могла быть запущена эта шоковая реакция? На мой взгляд, возможны две причины. Первая — инфаркт миокарда. Несмотря на то, что мы с достаточной уверенностью можем предположить отсутствие коронарной болезни у Христа (Непорочный Агнец)19, тем не менее, спазм сосудов сердца может привести к инфаркту вплоть до развития кардиогенного шока. Этим предположением легко объясняется столь быстрое и катастрофическое течение болезни и все недоумения Пилата. К тому же возникает удивительный образ того, что Божие сердце не выдержало жестокости этого мира, психологически понятный каждому человеку, разумеющему выражение: сердце сжалось.
Вторая, возможно, более вероятная причина, — развитие травматического шока. Избиения и издевательства над преступниками перед казнью в Римской империи были делом обычным и составляли неотъемлемую часть ритуала, но, судя по всему, люди это выдерживали (те же разбойники, распятые с Христом, должны были пройти через предварительные мучения, но им все же пришлось перебивать голени). Однако издевательства над Спасителем не шли ни в какие сравнения со страданиями многих прочих, ибо Он в глазах римских воинов занял место шутовского царя в их религиозно-мистических игрищах сатурналиях20, которые по своей сути являлись одной из форм человеческих жертвоприношений. На этих игрищах одному из воинов воздавались царские шутовские почести, а затем его убивали. В 30-м году по Р. Х. место этого воина занял Господь, Сам признавший, что Он — Царь Царства не от мира сего (см. Ин 18:36). И все мучения, предназначенные царю шутовскому, сторицей принял на Себя Царь Небесный. Об этом свидетельствуют и багряница, и терновый венец, и избиения, следы которых документально демонстрирует нам Божественная плащаница Христова21 (см. Мф 27:28–30), и корона с литерой B, означающей BasileЪj ‘Царь’ по-гречески, — обнаруженная при раскопках Лифостротона археологом Винсентом22. К тому же Пилат, пытавшийся избежать смертного приговора Христу, подверг Его максимально допустимому бичеванию в надежде довольствоваться именно этим наказанием (Ин 18:38–19:5), но получилось нарушение римского закона — двойное наказание (бичевание и крест) за одно преступление (с точки зрения Пилата инициация народного возмущения вполне могла рассматриваться как преступление). Исходя из вышесказанного, не приходится удивляться, что именно Иисус из Назарета, а не два распятых с Ним разбойника, первым не выдержал физических страданий и, возопив громким голосом, испустил дух (Мф 27:50)23. Как бы то ни было, но в первую очередь причиной смерти Сына Человеческого стал именно шок.
При таком понимании происходящих в организме процессов становится ясным, что кровь изошла из раны в довольно обильном количестве, а жидкости в полостях очень много скопиться не могло. Но при этом все же она была вполне определяема внешним наблюдателем, которым и явился евангелист Иоанн24. Сколь же удивительно реконструируется диагностика и причина смерти Человека, умершего почти две тысячи лет тому назад, исходя лишь из скупых ремарок Евангельского текста. Но ведь механизмы и последовательность шоковых реакций стали доступны медицинскому, клиническому, пониманию только в XX веке. При этом на протяжении двух тысячелетий батюшки без всякого медицинского понимания, только из благоговейного доверия к традиции, которое, собственно, и является Литургическим Преданием, передаваемым из уст в уста, из рук в руки, от священника к священнику, смешивая на проскомидии вино и воду со словами: …и абие изыде кровь и вода… — брали полный, а то и несколько полных ковшей вина, и только на донышке воду и изливали их в чашу. И только по завершении Евхаристического канона, то есть после принесения жертвы, в святой потир вливается значительное количество воды — “теплоты” — поток воды, текущей в жизнь вечную (Ин 4:14), соответствующей истечению сукровицы из тела Христова по снятии со креста.
Разве не является это ярким подтверждением истинности традиции и верности Предания? Разве не является таким же подтверждением истинности упорное иконографическое нежелание изображать рану от копья на Распятии непосредственно в области сердца25? Но ведь она и вправду была справа, а если наоборот, то вряд ли смогла бы показаться вода, скорее всего хлынула бы одна только кровь, так как при прямом попадании слева копье не прошло бы через плевральную полость, а вонзилось бы в самое сердце. Да и раны от гвоздей, обычно изображаемые на ладонях, исходя из реконструкций профессора Зугибе, вполне соответствуют иконографии. Несмотря на то, что гвоздь проходил через кости запястья (что анатомически оправдано, — иначе ткани не выдерживают вес тела), его вбивали наискось в основание ладони26, где он и виден на распятии (быть может, чуть дальше, чем он был на самом деле). Но при этом руки Спасителя на православном распятии (в отличие от натуралистического католического изображения) не провисают под тяжестью тела, подчеркивая тем самым идею духоносности (как бы невесомости) Тела Христова.
Туринская Плащаница является одним из самых удивительных свидетелей происшедших событий. Ее сейчас принято называть пятым Евангелием27. Плащаница Христова стала самым неопровержимым аргументом Воскресения Господня для апостола и евангелиста Иоанна Богослова28. Так в скупых словах передает он пережитое: Тотчас вышел Петр и другой ученик, и пошли ко гробу. Они побежали оба вместе; но другой ученик бежал скорее Петра, и пришел ко гробу первый. И, наклонившись, увидел лежащие пелены; но не вошел во гроб. Вслед за ним приходит Симон Петр, и входит во гроб, и видит одни пелены лежащие, и плат, который был на главе Его, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте. Тогда вошел и другой ученик, прежде пришедший ко гробу, и увидел, и уверовал. Ибо они еще не знали из Писания, что Ему надлежало воскреснуть из мертвых (Ин 20:3–9). Совершенно неоспоримо, что изображение, следы на [Туринской] Плащанице остались от человека, замученного совершенно так же, как, по свидетельству Писания, был замучен Христос29. И для христианского сознания не существует препятствий для идентификации сей святыни с Евангельскими пеленами Христа30.
Но самое удивительное из связанного с Плащаницей начинается именно сейчас, в наши дни, когда ученый мир в лице Ребекки Джонс из Университета в Овьедо (то есть тот самый отнюдь не православный мир, о котором мы упоминали в начале статьи) выдвигает предположение, что это самое полотно, которое послужило погребальными пеленами для Тела Христова, являлось первоначально скатертью на Тайной Вечере31! И удивительно здесь не только само предположение о совмещении двух функций в одной Священной Реликвии, а еще и то, как это преломляется в Предании Литургическом. Дело в том, что самое главное богослужение в Православии, Литургия, или Евхаристия, совершаются исключительно на развернутом антиминсе (греч. ‘вместопрестолие’) — плате с мощами, на котором изображено положение Господа нашего Иисуса Христа во гроб, причем изображение это — монохромное, как и на Туринской святыне32. По сути своей это изображение является образом, то есть иконой, самой Христовой Плащаницы. Сама же Божественная Литургия является образом Тайной Вечери: Вечери Твоея Тайныя днесь (то есть сегодня, сейчас) Сыне Божий, — провозглашаем мы каждый раз перед причастием Святых Таин, являющимся кульминацией Евхаристии. И вот разворачивание этой символической скатерти на Престоле, Святой Трапезе по-славянски, в самом начале Литургии Верных, приглашающее нас стать участниками трапезы Господней, открывается ныне как бережно сохранившаяся традиция Православной Церкви, которая неожиданно для самой себя свято сберегла воспоминание о том, что скатерть Тайной Вечери и Божественные пелены являются одной и той же реликвией, без которой невозможно исполнение Христовой заповеди: Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем (Ин 6:56). Известно, что антиминс в Восточной Церкви первоначально изготавливался из льняного полотна, как и Плащаница Христова (сейчас в основном из шелкового)33.
Но тогда перед нами встает несколько вопросов, к решению которых трудно было даже приступить. Вряд ли можно будет говорить об их принципиальном решении и сейчас, но некоторая вероятность все же возможна. Епископ Кассиан (Безобразов) пишет о рискованности предположения, что Сионская горница располагалась в доме Марии, матери Иоанна-Марка34. Действительно, Евангельский текст предполагает присутствие прежде всего хозяина дома, который несением кувшина подает знак ученикам Христовым, Иоанну и Петру, которых Господь посылает приготовить пасху — ведь мужчины в Иудее с кувшинами по воду не ходили35. И послал Иисус Петра и Иоанна, сказав: пойдите, приготовьте нам есть пасху. Они же сказали Ему: где велишь нам приготовить? Он сказал им: вот, при входе вашем в город, встретится с вами человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним в дом, в который войдет он, и скажите хозяину дома: Учитель говорит Тебе: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими? И он покажет вам горницу большую устланную; там приготовьте (Лк 22:8–12). Я пытался представить себя на месте человека, к которому с бухты-барахты обращаются с подобным предложением и, честно говоря, у меня ничего не получалось — возможно, не хватает благочестия? Но, думаю, здесь есть некоторые ключевые слова для умозрения: “Учитель” и “устланная”. Скорее всего, мне не было бы дела до учителя других, но я бы обязательно прислушался к словам своего Учителя36. К тому же горница была уже “устлана”, то есть приготовлена заранее. И также заранее в многолюдную предпраздничную толпу был отправлен слуга (а возможно, это был и сам хозяин) с кувшином, чтобы Апостолы не ошиблись в выборе дома. Исходя из того, что Спасителя готовились взять под стражу, требовалась строжайшая секретность, и дом должен был быть вне подозрений.
Евангелие доносит до нас сведения о двух учениках тайных, страха же ради иудейска (Ин 19:38), не входивших ни в число двенадцати, ни в число семидесяти (то есть известного всем Христова окружения): Никодиме и Иосифе Аримафейском. Никодима явно знали Апостолы, ибо Иоанн свидетельствует о том, что он имел продолжительную беседу со Христом о вхождении в Царство Небесное через рождение верующих водою и Духом Святым и о предназначении Сына Человеческого (см. Ин 3:1–21). Об Иосифе же мы знаем лишь то, что еще до погребальных хлопот он уже был учеником Христовым и явно находился в дружеских отношениях с Никодимом, ибо они действовали вместе (см. Ин 19:38–39), но даже Иоанн Богослов, свидетель практически всех Евангельских событий, ничего не сообщает о нем до момента погребения. Ко всему прочему, он без сомнения был очень обеспеченным человеком (см. Мф 27:57) и занимал высокое общественное положение <…> был членом Синедриона37. Несмотря на то, что происходил он не из Иерусалима, а из другого города, Аримафеи (Рама Галаадская?), он был настолько богат, что мог позволить себе покупку места погребения в пещере у стен самой столицы38 и приобретение драгоценного льняного полотна размерами 2 на 8 локтей39. Кто же еще мог позволить себе покупку или по крайней мере содержание богатого дома практически в центре Иерусалима? Как было уже сказано, Никодим, из богатых людей, окружавших Спасителя (принесенные им ароматы, да и в таком огромном количестве — см. Ин 19:39 — стоили очень дорого), был известен ученикам. Да и в фарисейской среде на него поглядывали косо как на сторонника Христа (см. Ин 7:50–52). Но если предположение о том, что Плащаница являлась скатертью на Тайной Вечере, верно, то возникает вопрос, почему Иосиф столь уверенно ею распоряжается? И примирение этих двух положений возможно лишь при допущении, что тайный ученик является хозяином как этого полотна, так и самого дома, равно как и гроба, и все эти драгоценности отдал в дар Учителю — поразительный пример жертвенного служения.
Но тогда возникает вопрос о юноше, который нагим, оставив покрывало, убежал от воинов (см. Мк 14:51–52). Его традиция отождествляет с евангелистом Марком40. Каким образом он оказался в Гефсиманском саду? Если бы он пришел со стражниками, то ему не пришлось бы убегать. Значит, он находился среди Апостолов. Но с какого момента? Ответ возможен только один: с момента выхода из дома Тайной Вечери. Но на каких основаниях он мог быть там? — Только на правах обитателя этого дома. Несмотря на вышеуказанную оговорку епископа Кассиана о рискованности такого предположения, получается, что это все же его дом, да и традиция также свидетельствует именно об этом41. Учитывая же то количество родственных связей, которым пронизано Христово окружение42, вполне резонно предположение о наличии родственных уз между Иосифом и Иоанном-Марком. Если же мы примем во внимание удивительное единство всего Евангельского текста (равно как и всего Священного Писания), который совершенно отвечает сформулированному А. П. Чеховым закону драматургии, о ружье, висящем на стене в первом акте и с необходимостью стреляющем в третьем (в Евангелии нет ничего лишнего или случайного), то мы можем еще вспомнить о богатом юноше, задававшем Христу животрепещущие вопросы о спасении и ушедшем опечаленным (см. Мк 10:17–27). Во-первых, юноша этот был богат. Во-вторых, он действительно хотел спастись. В-третьих, его полюбил Христос, а избранников Своих Господь не бросает. В-четвертых, о том, что этот вопрошающий человек был юношей, мы узнаем не от самого евангелиста Марка, а от евангелиста Матфея, свидетеля Евангельских событий (см. Мф 19:20), что соответствует удивительной скромности, свойственной всем ученикам Христовым, равно как и свидетельство апостола Марка о бегстве юноши как проявлении человеческой слабости может указывать на него самого. И, в-пятых, евангелист Лука утверждает, что человек сей был из начальствующих (Лк 18:18), что может явиться дополнительным аргументом в пользу выдвинутой версии о родственных отношениях Иосифа и Иоанна-Марка и идентификации Евангелиста и юноши. И тогда получается, что дом, в котором воспитывался евангелист Марк, действительно отличался удивительным благочестием и жертвенностью — было, у кого учиться: не только у своей матери Марии, но и у Иосифа!
Вот те крупицы, которые удалось собрать, внимательно вглядываясь в Священную историю. Безусловно — это лишь версии, лишь гипотезы, и я отдаю себе отчет в том, что одно положение держится на другом, и нет ни одного фундаментально установленного. Но все эти заключения43 вытекают из одного лишь предположения ученого мира о единстве Плащаницы Христовой и скатерти Тайной Вечери, которое Православная Церковь, судя по всему, хранила в символе антиминса. А свидетельство двух, то есть Предания и научных изысканий, пусть и в форме предположения, но явно без сговора, может свидетельствовать о приоткрытии некоей завесы, скрывающей давно прошедшее. Я думаю, что все вышесказанное позволит нам еще основательнее утвердиться в истинности и глубине того Священного Предания, которому мы, православные люди, отдали свое сердечное предпочтение, и еще бережнее и трепетнее относиться к этой традиции, еще внимательнее и бережнее вглядываясь в нее. Ибо здесь дороги каждая деталь, каждый нюанс, хранящие сокрытую неисчерпаемую новизну, которая уверяет нас в правильности нашего стояния в Правде Божией. Такое же стояние не может не переполнять радостью наши сердца, что удостоверяет нас в том, что мы подлинно обрели тот путь, который открывает нам двери Христовой Церкви, двери в Царство Небесное: Русь Святая, храни веру православную — в ней же тебе утверждение44!
1Хотя западный образ жизни для многих и является мечтой, вряд ли можно говорить о том, что там решены все проблемы. К примеру, можно привести очень неплохой французский фильм “Смерть негодяя”, хорошо иллюстрирующий полную беспросветность и тамошнего бытия.
2Ирмос 6-й песни 6-го гласа.
3…свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет (Ин 3:19).
4В беседе с Никодимом Спаситель прямо говорит: …если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия <…> если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие. Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше. Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа (Ин 3:3,5–8).
5Думаю, что очень хорошо это поясняет одна детская (от 6 до 9 лет) реакция в подборке “Дети пишут Богу” (Альфа и Омега. 2003. № 3(37). С. 274): Вчера в школе объявили, что Ты есть. Здравствуй.
6Непосредственном — именно потому, что в Церкви основополагающим моментом являются церковные таинства. А таинства — это непосредственное действие Божие.
7И за всех, и за вся, — диаконский возглас на стыке литургии оглашенных и верных на архиерейской службе. Также и во время Евхаристического канона при возношении потира и дискоса священник возглашает: Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся.
8Если быть точным, то подлинным Апофеозом жизни и бессмертия является момент, когда священник со словами: Отмый, Господи, грехи всех, поминавшихся зде Кровию Твоею Честною, молитвами святых Твоих, — погружает частички в потир. Если грех есть смерть, то омовение греха есть приобщение к жизни вечной.
9См. об этом: Митрополит Антоний Сурожский. Бог под вопросом // Альфа и Омега. 2000. № 4(26). С. 264–274.
10Дальнейшие медицинские подробности очень важны для понимания тех выводов, которые именно из них следуют. Я предвижу упреки как мало сведущих в медицине людей в чрезмерной перегруженности текста специальной терминологией, хотя всеми силами старался ее упростить и свести к минимуму, так и специалистов в излишней его популяризации. Но надеюсь, что внимательный читатель найдет через этот самый текст ответы и решения для своих недоумений.
11Известно, что иудейский суточный круг, равно как и церковный, начинается с вечера: И был вечер, и было утро: день один (Быт 1:5).
12Пилат удивился, что Он уже умер, и, призвав сотника, спросил его, давно ли умер? И, узнав от сотника, отдал тело Иосифу (Мк 15:44–45).
13Туринская плащаница на заре новой эры / Сост. священник Вячеслав Синельников. Изд. Сретенского монастыря, 2001. С. 36.
14В Предании Иерусалимской Церкви сохранилось воспоминание о трех местах, где силы покидали Спасителя и Он падал под тяжестью креста. Эти места с оставленными от ладоней Христа метками на камнях, оказавшихся мягче человеческих сердец, показывают паломникам на Крестном Пути (ViaDolorosa) в Иерусалиме. И только в третий раз стражники поверили в то, что силы действительно оставили Господа, и водрузили крест на Симона Киринеянина (см. также параллельные места: Мф 27:32; Мк 15:21).
15Диакон Андрей Кураев. Школьное богословие. М., 1997. С. 250.
В медицине вопрос о том, какой орган в человеческом организме (сердце, легкие или мозг) является самым важным, скорее всего решается в пользу головного мозга. Именно прекращение его деятельности является критерием смерти человека. В конце концов, сердце можно заменить, о пересадке же мозга речи пока нет. В богословии же вопрос решается в пользу сердца. Когда Господь оказывает предпочтение царю Давиду перед Саулом, то пророк Самуил слышит увещевание: …не смотри на вид его и на высоту роста его; Я отринул его; Я смотрю не так, как смотрит человек; ибо человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце (1 Цар 16:7). Имеются в виду внешние предпочтительные данные огромного Саула над небольшим Давидом, но все же критерий Божиего смотрения — именно сердце. Но и с медицинской точки зрения, если дыхание или сердце остановились окончательно, то и мозг обязательно умрет. Сердце в этом смысле является поразительно жертвенным органом в человеческом организме, который единственный без отдыха работает всю жизнь, для того чтобы всем всего хватало. Уильям Блейк писал, что жизнь человека измеряется не годами, а биениями сердца.
16Это же показывает нам уровень профессиональной подготовки воинов, которые стояли не только у креста, но и у гроба Господня (из одной же когорты!). Соответственно, это делает смехотворным предположение, что такие профессионалы могли вдруг заснуть на страже (см. Мф 28:11–15).
17В обыденном представлении шок — это некое психологическое потрясение, что не имеет ничего общего с медицинским пониманием, которое значительно сложнее и многообразнее. Суть этого состояния в том, что перед лицом грядущей смертельной катастрофы организма происходит децентрализация деятельности всех органов и систем, и каждый орган и система (прежде всего жизненно важные) начинают работать автономно от всего организма каждый за себя, по принципу: “спасайся, кто может”, стараясь как бы перетянуть на себя “одеяло” — кровоснабжение. И, главное, если это состояние не лечить, возникают необратимые смертельные последствия.
18Известно, что при развитии шока происходит резкое падение артериального давления, которое выражается в появлении резкой слабости и холодного пота, который, собственно, и является визуальным проявлением нарушения проницаемости мелких сосудов, с чем в жизни многие могли сталкиваться.
19То есть болезни сосудов сердца, которая является обычной причиной развития инфаркта у людей.
20Сатурналии — удивительнейшее явление неправедного мистического озарения языческого мира, тем не менее, фактом своего существования свидетельствующее, что утраченное Сатурново Царство, то есть Царство забытого Небесного Бога, возможно восстановить, лишь принеся в жертву Царя этого небесного Царства. Сатурн латинян, в более поздние времена римской истории (не позднее III в. до Р. Х.) отождествленный с Кроносом, изначально, как одно из самых древних римских божеств, скорее всего — аналог греческого Урана, в переводе означающего ‘Небо’, власть которого была узурпирована, соответственно, Юпитером и Зевсом. В Древнем Египте, кстати, тоже существовали подобные мистерии с участием шутовского фараона. Но мы уже рассуждали о том, что в языческом мире, в языческой мифологии, можно найти поразительные откровения о неведомом Христе. См. Священник Алексий Тимаков, М. Журинская. О сознании секулярном и церковном // Альфа и Омега. 2003. № 3(37). С. 226–228.
21Туринская плащаница… С. 20–27. А также: Андрей Боголюбов. Сын Человеческий. Bruxelles. 1976. С. 312–313, где автор в приложении № 2, Проблема святой Плащаницы, перепечатывает статью П. Виньона, генерального секретаря Итальянской и Французской комиссии по вопросам о Плащанице (Vignon P. LeSaint Suaire de Turin / Ed. Masson. Paris, 1938).
22См. по этому поводу короткую ремарку протоиерея Александра Меня (в VII томе “Истории религии” эта ремарка отсутствует, равно как и статья П. Виньона, указанная в предыдущей ссылке): Андрей Боголюбов. Сын Человеческий. Приложение № 1.7. “О прототипах Христа”. С. 282.
23Травматический шок являлся причиной смерти солдат, пропущенных сквозь строй. В качестве примера можно напомнить рассказ Л. Н. Толстого “На плацу”.
24Справедливости ради следует отметить, что существует точка зрения, согласно которой из раны истекло довольно значительное количество прозрачной жидкости, образовавшейся в связи с травматическим истечением крови в плевральную полость (гемоторакс) и последующим ее разделением на фракции (Туринская плащаница… С. 27). Но, во-первых, для того, чтобы это произошло, необходимо либо травмировать крупный сосуд, например, межреберную артерию, либо нарушить целостность легочной ткани. Как это возможно сделать бичом, не сокрушая ребра, мне понять трудно. Но даже если бы это и произошло, то в таком случае содержимое плевральной полости должно было быть красного цвета. Именно так окрашена жидкость в легком при гемотораксе, и откуда тогда взялась вода — непонятно. Истечение же крови свидетельствует как раз о том, что рана от копья была нанесена в очень скором времени по наступлении смерти, пока еще не были приведены в действие механизмы, вызывающие посмертное свертывание крови в крупных сосудах. И тогда “вода”, которую видит евангелист Иоанн — это шоковая жидкость из плевральной полости и перикарда, а кровь — из полости сердца и, возможно, из нижней полой вены и легочных сосудов и аорты; ведь направление удара копья — снизу вверх (нельзя также исключить и так называемый разрыв сердца с тампонадой вследствие инфаркта миокарда). Что же касается обильного смачивания ткани Плащаницы прозрачной фракцией, то это вернее объяснить истечением сукровицы из раны вследствие изменения положения тела из вертикального в горизонтальное при его снятии со креста.
25Я помню свое детское недоумение: “А почему справа; сердце же — слева?” — на которое мне никто не мог дать вразумительный ответ.
26Туринская плащаница… С. 38.
27Протоиерей Глеб Каледа. Туринская Плащаница — предмет пререканий // Альфа и Омега. 1994. № 2. С. 65.
28Там же. С. 68.
29Андрей Боголюбов. Указ. соч. С. 313.
30Даже ошибки иконографического Предания, когда капли запекшейся на лбу Спасителя крови стали с самых древних времен восприниматься как прядь волос, говорят о том, что именно изображение на Плащанице явилось тем первоисточником, по которому сверялись все списки икон Христовых.
31Туринская Плащаница… С. 60: …в 1993 г. Ребекка Джонсон выдвинула предположение о том, что ткань плащаницы первоначально могла использоваться как скатерть, которой покрывали стол во время Тайной Вечери. Быть может, так и произошло.
Ортодоксальные евреи постилали новую скатерть на празднование иудейской пасхи, чтобы гарантировать чистоту и непорочность принятия ритуальной пищи. А, по мнению исследователя, высока вероятность того, что Иосиф Аримафейский был членом священного сообщества — официального еврейского похоронного общества. Таким образом, он формально мог требовать тело Иисуса Христа у Пилата, но, вероятно, не имел достаточно времени, чтобы до наступления заката солнца достать новую узаконенную ткань для похорон, и использовал для погребения скатерть, которая во время Тайной Вечери один раз покрывала стол. Ткань Туринской плащаницы отвечает всем требованиям, которые применимы к еврейскому погребальному покрову тахрихим, и имеет правильные размеры для того, чтобы служить скатертью для пасхального стола на 13 человек.
32То, что изображение на Туринской Плащанице является фотографическим негативом, стало ясно лишь после первых сделанных фотографий, выявивших позитив. А до этого к этому полотну относились как к простому монохромному изображению. См. по этому поводу: Протоиерей Глеб Каледа. Указ. соч. С. 62.
В качестве дополнительного аргумента в пользу предположения о символическом соединении в антиминсе идеи скатерти Тайной Вечери и Плащаницы Христовой можно указать на то, что способ складывания антиминса (а это строго соблюдается всеми священниками во всех храмах в конце Литургии) очень напоминает складки на Туринской Плащанице.
33На Западе антиминс — это стол, стоящий перед дикастерией (судебным местом), то есть он выполняет совершенно другую роль. См.: Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 1. Изд. П. П. Сойкина, б. г. (репринтное издание — М., 1992). С. 174. В католической же церкви применение антиминса на литургии допустимо только у униатов, то есть католиков восточного обряда (некогда бывших православными).
34Епископ Кассиан (Безобразов). Христос и первое христианское поколение. М., 2001. С. 124.
35Радостная Весть: Новый Завет в переводе с древнегреческого / Пер. с древнегреч. В. Н. Кузнецовой. М., 2001. С. 86. Мужчины, в отличие от женщин, носили воду в больших кожаных бутылях, и мужчина с кувшином бросался в глаза (прим. пер.).
36Наличие артикля в греческом тексте (Р didЈskaloj) говорит о конкретном Учителе.
37Епископ Кассиан (Безобразов). Указ. соч. С. 152. См. также прим. 5 на с. 294.
38Предание доносит до нас, что именно в купленный для себя гроб положил Иосиф Тело Иисуса. Место же погребения было особенно дорогим, так как по вере иудеев именно из пригорода Иерусалима должно было начаться воскресение мертвых. Так оно и произошло…
39Льняная ткань в те времена ценилась очень дорого, гораздо дороже шерстяной. См. Протоиерей Глеб Каледа. Указ. соч. С. 66. Хитон Христов из виссона не стали раздирать на части, чтобы не испортить, а бросили жребий, кому достанется (см. Ин 19:24), тем самым, исполнив пророчество (см. Пс 21:19).
40Епископ Кассиан (Безобразов). Указ. соч. С. 139.
41Епископ Кассиан (Безобразов). Указ. соч. С. 123–124.
42По преданию, родственниками Самого Спасителя были Иоанн Предтеча, Иаков и Иуда братья Божии, Симон Кананит (?); родными братьями являлись Петр и Андрей, Иоанн и Иаков Зеведеевы, дети жены мироносицы Саломии; сестры Лазаря Четверодневного Марфа и Мария также являлись родственниками I ст.
43Быть может, за исключением вывода о малом количестве воды в ковше на проскомидии. Но и здесь не удалось обойтись без апелляции к Христовой Плащанице как непосредственному свидетелю происшедших событий.
44Стихиры русским святым.
