«Ангел Настя»: Анастасия Гендрикова

Анастасия Васильевна Гендрикова (1887 г. — 21. 08 (03.09) 1918 г.)

Совсем коротенькая история, сопутствующая истории царской семьи… За ней жизнь, прервавшаяся в самом начале. Кем она была, эта девушка, Анастасия Гендрикова? В литературе порой можно встретить характеристику неточную: «близкая подруга императрицы Александры Федоровны».

«Подруге» в момент смерти было только тридцать лет. Настя, вернее, Настенька, как звали ее в царской семье, не была и не могла быть личным другом государыни. Значение имела не столько большая разница в возрасте, сколько то, что Анастасия Васильевна имела при дворе место фрейлины, а Александра Федоровна придерживалась строгого правила, согласно которому личные друзья семьи не должны были занимать никаких официальных должностей. По этой причине Анна Вырубова, например, испытывая после развода с мужем серьезные материальные затруднения, не могла рассчитывать даже на незначительную должность; она оставалась только доверенным лицом царицы.

Итак, не подруга. Однако Анастасия Гендрикова для Романовых оказалась человеком настолько близким, что даже трудно подобрать слово, чтобы выразить отношение к ней. Она была из тех, чья благодарность проявилась не в словах, а в готовности быть рядом до конца.

С баронессой Буксгевден (Анастасия на снимке - слева)

Сиротство

Осень 1916-го оказалась омраченной самой тяжелой потерей: 10-го сентября умерла мать Насти, София Петровна, и девушка осталась сиротой. Накануне стоял погожий сухой денек, светило солнце, листья падали с деревьев, кружили по дорожкам, а ночью мамы не стало. Четыре года назад скончался ее отец, Василий Александрович Гендриков, граф, отставной военный, служивший при дворе гофмейстером, – должность значительная – заведующий придворным штатом. Это-то и подорвало силы матери. Последние годы София Петровна страдала от тяжелой болезни и медленно, мучительно умирала на руках у дочери.

Остро подступило одиночество, но ее не оставили один на один с несчастьем. София Петровна принадлежала к немногочисленным личным друзьям царицы, и Александра Федоровна с дочерьми, несмотря на неважное самочувствие, выехала из Царского в столицу, присутствовала на панихиде, молились вместе. Будучи ребенком, государыня сама потеряла мать, а теперь ее старшие были ровесницами Анастасии Васильевны. По-сути, еще дети: в госпитале не по-детски серьезны, а во дворце порой – смех, возня и самые отчаянные шалости… носятся на велосипеде по комнатам во главе со «Швыбзом»(i).

Настю приласкали, утешили, а слезы, все равно, текли сами собой. Татьяна Николаевна, самая сдержанная, «не откровенная» из сестер (по замечанию С. Гиббса(ii)) не выдержала, отметила в дневнике: «Вчера вечером после обеда мы поехали с Мамой в Петроград на панихиду графини Гендриковой. Жалко ужасно Настеньку, бедная так плачет…»(iii)

Вместе с матерью ушло чувство защищенности, радость иссякла. Свои переживания девушка доверяла только дневнику:

«Боже мой! Когда же кончится моя безцельная, одинокая жизнь? Она меня тяготит, и теперь постоянно блекнут все утешения; больное, измученное, жаждущее любви сердце нигде не находит ответа и тепла… Пришлось спуститься с высоты, где царят утешение и мир, в самую тину житейскую, в самый центр жизненных дрязг, суеты, забот; вникнуть и окунуться в окружающую жизнь, полную сложностей, интриги, пошлости и лжи людской… Я чувствую, что я начинаю черстветь, холодеть и на меня находит апатия и равнодушие ко всему, кроме душевной боли…»(iv)

«Ангел-Утешитель»

Однако Романовы не ограничились лишь сочувствием «на первое время». Теперь она была в Царском Селе неотлучно. Возможно, и не было на этот счет никаких соглашений, но все сестры, уделяли ей чуть больше внимания, чем остальным приближенным. Брали с собой на прогулки, в город, старались почаще приглашать к чаю. Старшая, Ольга Николаевна, с удовлетворением отмечала в своем дневнике когда, «кроме обыкновенных, с ними завтракала и Настенька»(v).

Невольно выдавала общее предпочтение в письме отцу и Мария: «В этот раз едет с нами Настенька. Иза(vi), кажется, недовольна, но мне все равно, так как Настеньку я люблю больше, она все-таки проще, нежели Иза»(vii).

За всем этим была, конечно же, Александра Федоровна, ее участливое отношение, и в дневниках, обращаясь к своей матери как к живой, Анастасия Васильевна тепло писала о государыне:

«Во всем, Ангел мой, я чувствую действие твоих молитв обо мне. Я опять нашла свою прежнюю Царицу, опять тем Ангелом-Утешителем, которым она была для тебя в первые годы после смерти папы. Ты тогда говорила, что папа послал ее тебе в утешение, а теперь ты мне ее опять вернула такой, какой она была тогда Мне в душу запала мысль, которую она мне сегодня сказала: чтобы тот опыт страдания, который Господь мне послал в тебе и через тебя, я бы употребила на радость и утешение другим». «Может быть, в этом должна быть цель, назначенная мне Богом.»(viii)

Случай Анастасии Васильевны не был исключением, скорее, он подтверждал правило. Романовы не оставляли тех, кто находились при них и зависели от них, даже в тех случаях, когда не было надежды на то, что попавший в беду человек сможет вернуться к своим обязанностям. Казалось бы, что им стоило поручить заботу о таких людях какому-нибудь пансиону, нанять сиделок?

Однако они не устранялись, брали заботы о приближенных на себя. Так было, когда в 23 года безнадежно заболела фрейлина София Ивановна Орбелиани, и Александра Федоровна, не раздумывая, поселила парализованную девушку, оставшуюся сиротой, рядом с комнатами царевен, и до самой ее смерти в 1915 г. заботилась о ней, ежедневно заходила, проводила с ней время.

Так было и в случае с Анной Вырубовой, когда та получила серьезнейшие травмы во время крушения поезда. Вот и Анастасия Гендрикова в царской семье встретила доброе, участливое к себе отношение, и не забыла об этом.

Разлучены, но неразделимы

В 1917-м, когда семья Николая II оказалась под домашним арестом, Анастасия Васильевна оказалась в узком кругу приближенных, оставшихся в Царском Селе. Общение с царственными узниками было ограничено. Приставленные к ним будто «ради их блага» солдаты и офицеры не затрудняли себя соблюдением даже самых простых норм вежливости. Вокруг сновали «глаза» и «уши». Воспитатели и гувернеры детей, придворные дамы, хотя и не подверглись аресту, проводили значительное время в своих комнатах. При всей выдержке Николая Александровича и его семьи обстановка была напряженная.

В воспоминаниях протоиерея А.И. Беляева, приглашенного послужить в Царскосельский дворец и неожиданно оказавшегося на тех же правах, т.е. без возможности выхода и свободного передвижения, описано немало случаев грубых вторжений и сознательных провокаций со стороны «охраны».

Однажды, например, конвой ворвался в комнату государыни, заподозрив узников в «передаче светового сигнала», но оказалось, что вспышки света были вызваны тем, что Анастасия Николаевна, наклоняясь над рукоделием, заслоняла собой цветной абажур лампы. Отец Афанасий Беляев передавал, что был лишен даже возможности выйти в парк, и едва появлялся на балконе, как моментально оказывался в фокусе наблюдения вооруженных солдат(ix).

После приезда Керенского, уже не оставалось сомнений в том, что царскую семью ожидает ссылка. И не все приближенные готовы были разделить изгнание. Освобождению из заточения радовались те, кто, как настоятель Федоровского собора, не ожидали такого поворота событий и у кого «на воле» оставались родственники. Был выбор и у Анастасии Васильевны. Наверное, она могла бы обратиться к Керенскому, сослаться на слабость, нездоровье, добиваться своего освобождения, однако ничего подобного не случилось.

Накануне высылки в Тобольск Настя с огорчением разбирала маленький уголок, оставшийся в наследство от матери – ее образницу в полном неведении, когда и где придется снова ее собрать. Присутствие матери, ее участие и молитву она ощущала в те дни еще яснее, чем прежде:

«…Впереди неведомый далекий путь, а дальше полная неизвестность, но хотя сейчас мне тяжело и грустно и такая безумная жажда твоей ласки незаменимой, так хочется положить голову к тебе на плечо и отдохнуть (я так устала), но на душе все же спокойно; я чувствую, что ты со мной и слышишь меня, и я не могу не вылить душу тебе, не выразить хоть отчасти все пережитое, хотя я и знаю, что ты видишь, понимаешь и знаешь каждое движение моей души…»(x)

В последующие месяцы имя Анастасии Гендриковой неизменно было среди имен других сопровождавших царскую семью, до самого момента, когда их насильно разлучили. В Тобольске она вместе с Жильяром, Гиббсом, Битнер, Боткиным и Шнейдер старалась облегчить участь царственных узников. Прежде Анастасия Васильевна занималась русским с государыней, а теперь – давала уроки истории Татьяне Николаевне.

Вместе с оставшимися в Тобольске детьми пережила она и трудный момент, когда конвоиры перевели Николая Александровича в Екатеринбург, и Александре Федоровне пришлось ехать с ним в сопровождении Марии. Из-за обострения болезни у Алексея общий переезд оказался невозможен.

Сколько могла, она ободряла, поддерживала Ольгу и Татьяну, разделяя с ними обязанности сиделки при больном ребенке, и все, на что она надеялась – быть с ними нераздельно, но и это оказалось «недозволенной роскошью».

23 мая 1918 года, когда из Тобольска в Екатеринбург были перевезены цесаревич Алексей Николаевич, великие княжны Ольга, Татьяна и Анастасия, сопровождавших разделили на две группы. Часть из них оказалась под арестом в доме Ипатьева, другая часть: А.В. Гендрикова, Е.А. Шнейдер, И.Л.Татищев, К.Г. Нагорный и А.А. Волков – без вещей и багажа, прямо с вокзала отправлены в тюрьму.

Настю Гендрикову и Екатерину Шнейдер поместили в женском отделении в камере с Княгиней Еленой Петровной Сербской. Заключенные были лишены не только вещей, но и денег; режим к ним применялся тот же, как и в отношении других арестантов, и единственное развлечение заключалось в беседах друг с другом и с другими узниками, ожидавшими своей участи.

20 июля графиню Гендрикову, Е. А. Шнейдер и камердинера Волкова под конвоем доставили на вокзал. Сюда же была приведена княгиня Елена Петровна Сербская с состоявшими при ней членами Сербской миссии и еще несколько офицеров и «контрреволюционеров». Всего набралось 36 человек.

23 июля всех их привезли в Пермь. Здесь группу, в которой оказалась Анастасия Васильевна, отвезли в губернскую тюрьму. Все три дамы оказались в одной камере в женском отделении. По данным, которые удалось добыть генералу М. Дитерихсу при расследовании обстоятельств убийства царской семьи ее спутников, в тюрьме Настя, как могла, старалась утешать княгиню Елену Петровну – молилась, даже пела. Супруга князя Иоанна Константиновича в тот момент переживала за мужа, оставшегося под арестом в Алапаевске, не зная о том, что его уже не было в живых. Большое неудобство доставляло всем троим отсутствие элементарных вещей, белья, – приходилось пользоваться мужским, арестантским.

Последняя осень

Так прошло лето… 4 сентября губернский чрезвычайный комитет потребовал в арестный дом графиню Гендрикову, Шнейдер и камердинера Волкова. Всех их собрали в тюремной конторе и предложили им захватить с собой немногие оставленные им личные вещи. Анастасия Васильевна предположила, что, должно быть, их поведут на вокзал для отправки в другое место. Они не догадывались о том, что в этот день пермская ЧК приговорила их к расстрелу как «заложников» без предъявления каких-либо обвинений.

В арестном доме, в комнате, в которую их ввели, было собрано еще восемь других арестованных и больше 30 вооруженных красноармейцев. Глухой ночью под проливным дождем всю партию забрал матрос и под конвоем повел куда-то, сначала по городу, а затем вдоль Сибирского тракта. Заключенные сами несли вещи, как вдруг конвоиры стали предлагать им помощь: видимо, каждый из них старался заблаговременно захватить «добычу».

Пройдя несколько верст, конвоируемые, повинуясь приказу, свернули с шоссе, и пошли по проселочной дороге к ассенизационным полям. В этот момент Волков, догадавшись, куда их ведут, одним прыжком бросился бежать через лес. По нем дали два выстрела. Волков упал, и красноармейцы, решив, что выстрел попал в цель, прошли вперед.

Через два месяца скитаний по лесам он вышел к линии добровольческих формирований и, благодаря этому, выжил.

Остальных же привели к валу, разделявшему два обширных поля с нечистотами, поставили спиной к конвою, а затем прогремели выстрелы. Однако стреляли не все, экономили патроны. Большая часть конвоиров, как показала экспертиза, избивала людей прикладами по голове…С убитых сняли верхнюю одежду и сложили тут же в проточной канаве, лишь слегка присыпав тела землей.

Прошло полгода. 7 мая 1919 года, когда город временно был занят частями Белой армии, удалось разыскать тела убитых «заложников», и среди них – Анастасии Васильевны Гендриковой и Екатерины Адольфовны Шнейдер.
…Это нелегко читать, и, все же, пусть говорит источник. Как свидетельствует Дитерихс, по данным судебно-медицинской экспертизы, «тело Е. А. Шнейдер находилось в стадии разложения . На теле обнаружена под левой лопаткой пулевая рана в области сердца; черепные кости треснули от удара прикладом .

Тело графини А.В. Гендриковой совершенно не подверглось разложению: оно было крепкое, белое, а ногти давали даже розоватый оттенок. Следов пулевых ранений на теле не оказалось. Смерть последовала от страшного удара прикладом в левую часть головы сзади: часть лобовой, височная, половина теменной костей были совершенно снесены и весь мозг из головы выпал. Но вся правая сторона головы и все лицо остались целы и сохранили полную узнаваемость»(xi).

Анастасия Васильевна не прославлена на родине(xii,) ее имени нет в соборе новомучеников и исповедников XX века, она скромно покоится на кладбище в Перми между Успенской и Всехсвятской церковью. 16 мая ее положили в общем деревянном склепе среди ее соузников, принявших жестокую насильственную смерть без суда, без оглашения вины.

Но, кто знает, что было тогда предано земле – тело страдалицы, мощи святой? Чистая, девическая душа, – та, о ком с поразительной легкостью писали в светских изданиях как о «посредственности, заполнявшей собой духовную пустоту царской семьи»… Никого не предавшая, не подверженная малодушию, в беде она открыла для других источник внутреннего душевного богатства.

Сноски

i «Швыбзик» – одно из домашних прозвищ Великой княгини Анастасии Николаевны, которым она обычно подписывала письма отцу.

ii Чарльз Сидней Гиббс – воспитатель и преподаватель английского языка у детей, прослуживший в семье Романовых около десяти лет.

iii Августейшие сестры милосердия. Сост. Н.К. Зверева. М.: «Вече», 2008. С. 211

iv Цит. по:Михаил Дитерихс. Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале. Киев: «Скифы», 1991. Ч. I. С. 267

v Августейшие сестры милосердия. С. 230

vi Иза – фрейлина Софья Карловна Буксгевден

vii Августейшие сестры милосердия. С. 226

viii Цит. по:Михаил Дитерихс. Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале. Ч. I. С. 267

ix См.: Дневник протоиерея А.И. Беляева, настоятеля Федоровского собора в Царском Селе. /Августейшие сестры милосердия / Сост. Н.К. Зверева. М.: Вече, 2008. С. 349-377

x Цит. по:Михаил Дитерихс. Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале. Ч. I. С. 268

xi Цит. по:Михаил Дитерихс. Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале. Ч. I. С. 270

xii Анастасия Гендрикова причислена к числу мучеников Русской Православной Церкви за рубежом.