Читайте первые две части дневников многодетной мамы:
Анна, Макарий, Дмитрий (Продолжение)
Вечернее
-Митю купать!
О, это целое приключение, венчающее день, — купание младшего братца.
Малыши мои тут как тут. В нашей узенькой ванной не повернуться, едва хватает места двоим взрослым, но дети просачиваются меж нас и застывают с открытыми ртами. Сколько раз они уже это видели, а каждый раз интересно. Нет страшнее наказания, чем запрет посмотреть Митино купание.
Митюшка блаженствует в розовой от марганцовки воде, щурится от яркого света лампочки. Она, словно маленькое домашнее солнце, золотит остывающую воду и низко склоненные над ванночкой любопытные головки моих старшеньких.
-Гху-гу-гу!
Митя дрыгает ножками, отчего по воде бегут настоящие маленькие волны. Макар трогает пальчиком воду — тепло? Тонкая струйка из кувшина медленно стекает по красной спинке малыша. Он крякает, как утенок, от удовольствия, любит купаться. Пора, однако, и вылезать. Скорее в мохнатое полотенчико и в комнату.
-А я тоже так плавал? – спрашивает Макар, глядя на голенького братца, лежащего на пеленке.
-Конечно. И ты, и Анюша, и мама, и папа, когда были маленькими.
Макарий смотрит недоверчиво. Маленькую маму представить совершенно невозможно. Мама всегда мама.
Мы жили в семиэтажном доме помпезной послевоенной архитектуры. Высокие потолки, длинные коридоры московской коммуналки. Во дворе — грибок песочницы и покосившиеся, слегка ржавые качели с обязательным пьяницей на скамейке рядом. На первом этаже, рядом с почтой и химчисткой, был винный отдел продуктового магазина, бич нашего раннего детства. Ух, как я боялась этих плохо пахнувших дядек! А качели очень любила. Но только за руку с папой соглашалась подходить к ним. В этом доме мы прожили первые четыре года моей жизни.
По вечерам нас, конечно, купали. Моя молоденькая мама очень старалась быть самой лучшей мамой на свете. И все делала так, как научили в роддоме. Кормила по часам, туго пеленала, купала перед сном. Но в нашей общей с соседями ванной, расположенной в конце длинного коридора, искупать младенца было довольно трудно. Она вечно была завешена какими-то соседскими одежками и моими пеленками. В большом эмалированном баке на кухне, в нашем углу, всегда что-нибудь мокло или кипятилось.
Соседи возвращались с работы и долго плескались под душем. Когда открывали форточки, по коридору гулял ветер. Наша комната была в другом конце коридора, у самой входной двери. Было слышно, как грохает тяжелая дверь лифта, когда кто-нибудь входил в него. Железная клетка пустела, лифт взмывал вверх. Мне очень нравилось на нем кататься, разглядывая сквозь сетку грязноватую лестницу и стены в причудливых узорах облупившейся краски.
В общем, купать малыша в таких условиях было решительно невозможно. Но как-то надо было это делать. И мама нашла выход. Каждый вечер папа приносил в комнату ведро теплой воды из ванной. Брат, уже выкупанный, как взрослый, под душем, лежал на своей раскладушке в чуланчике в обнимку с пластмассовым Буратино. Когда только получили эту комнату, мама с папой, до этого снимавшие углы у чужих людей, сразу захотели придать ей хоть какое-то подобие уютного дома. Поклеили обои, повесили веселые картинки над кроваткой брата. Но главное – отгородили угол комнаты занавеской и поставили туда раскладушку. До этого все их имущество умещалось в одном чемодане, с которым мы потом ездили в пионерский лагерь. В этом чуланчике без окон спал мой брат, когда я заняла его кроватку.
Так вот, папа приносил воду. На стол водружалась детская ванночка. В зависимости от обстоятельств, стол был то обеденным, то письменным. Или мама расставляла на нем тарелки с синим ободочком, или папа раскладывал свои чертежи, готовясь защищать кандидатскую. В ванночку клали меня, предварительно разложив рядом клеенку, пеленку, детское мыло, присыпку, крем и полотенце. После купания я засыпала практически сразу. Папа вычерпывал воду большим пластмассовым кувшином и выносил из комнаты полное ведро.
Потом, уже в юности, увидела в альбомах репродукции древнерусских фресок. Почему –то почти во всех советских альбомах по истории искусства, которые были у нас дома, большинство иллюстраций были черно-белыми. Видимо, по соображениям экономии. Но даже такие бескрасочные фрески очаровывали. И младенцы на них неизменно были споласкиваемы из больших кувшинов над тазиками, как мы в детстве. Тогда у меня, еще совсем ничего не знавшей о христианстве, это вызывало улыбку – ну надо же, ничто не изменилось за тысячу лет, те же тазики и кувшины. А сейчас, когда я точно знаю, кто были эти младенцы, невольно вздрагиваю – какой высокий путь приготовлен всем нам, как одинаково и просто он начинается — от кувшина над детской головкой, но как по-разному может продолжиться. Только бы не сбиться с дороги.
Жизнь. Смерть. Свобода
Опять дневник. Анне четыре года. Вечные наши «не хочу — не буду». Когда это, интересно, кончится?
… Читали рассказ Сухомлинского «Семь дочерей». Там мама уезжает далеко-далеко и возвращается нескоро, а дочки ее ждут. И каждая ждет что-то получить, когда она приедет. Только седьмая дочка сообразила – сняла с мамы стоптанные ботинки и принесла таз с водой. Прочитали, поговорили о том, кто из дочек любит свою маму очень сильно и откуда это можно узнать. А дальше началась обычная житейская круговерть – дела, игры, гулянье, рисованье, чтение. Возвращаюсь как-то домой, очень жарко, пыльные босые ноги в сандалиях. Переодеваюсь в комнате. Скрипнув дверью, входит Анна и несет тазик с водичкой.
-Мамочка! Ты самая моя хорошая, я тебя люблю. Я всегда тебя буду слушаться!
Вот такими минутами счастья и оживаешь, когда нет совершенно уже сил «воспитывать».
… Серьезное событие Аниной жизни – встреча со смертью. Один на один, без мамы. Умерла старенькая кошка Маркиза, которая прожила с нами 18 лет. В последние дни она почти ничего не ела, только воду пила, а потом и воду пить перестала. Маркиза умерла тихо, словно уснула, как сказала дочка. А меня рядом не было – занятия в школе. Это событие так сильно потрясло Анну, что целую неделю все ее бесконечные вопросы вращались исключительно вокруг темы смерти.
-Мам, а Маркиза попадет в рай?
-Не знаю.
-Но ты же говорила, что в раю с Адамом были все звери, значит и Маркиза попадет в рай!
На следующий день, проснувшись:
-Мам, я видела Маркизу во сне в раю. Она улыбалась. Значит, все хорошо?
Что тут ответишь? «Не знаю»?
Попробовала так:
-Знаешь, дочушка, Господь нас всех-всех любит и над каждым трудится. Помнишь, какая Маркиза была красивая, смешная, веселая? Не верится, чтобы она просто исчезла и все. Все, что творит Господь, он творит навсегда. Значит, наверное, где-то Он приготовил и для Маркизы место.
Досужие измышления, богословские заблуждения, желание просто утешить ребенка? Не знаю. Но мне на самом деле верится, что «Бог сохраняет все». Ничто из сотворенного Им не может пропасть. Конечно, посмертная судьба животного и судьба человека – не одно и то же. Но, все-таки, не верится, чтобы столь совершенные создания были бы просто смертны и все.
И все Анины игры этой недели тоже были про умирание-воскрешение.
… Летний ливень. Гроза. Тьма тьмущая, вода через крышу врывается в наш ветхий деревенский домик и хлюпает в подставленный тазик. Анюша в ужасе закрыла глаза. Двухлетний Макарий спокойно так:
«Анечка, ты не бойся, я же с тобой!»
Грозу он называет «громния» — гром и молния вместе.
… Макарик:
-Мам, я чувствую свободу?
-Да? И какая же она?
-Как будто теплый дом!
Подходит Анна.
-Нет — свобода это как легкий ветерок…
Вот так вот. Три с половиной и почти шесть лет соответственно.
Третий этаж без лифта
Спустить коляску с третьего этажа без лифта, четырехколесный велосипед и самокат. Одеть малыша, помочь одеться Макару, помочь со шнурками Анне, собраться самой. Мы идем гулять.
Лифта в нашем доме нет, и не было никогда. Обыкновенная пятиэтажка эпохи построения коммунизма. Кто тогда думал о том, что детям надо гулять, что старикам будет тяжело карабкаться по ступенькам? Все были просто счастливы, что выбрались из коммуналок в собственные квартиры. Правда, потом пожалели – и комнаты там были побольше, и потолки повыше, и лифт, опять же.
Спуская по лестнице коляску, временами я сердито думаю: «Почему никому не пришло в голову просто приварить пару рельсов в подъезде? Отличный был бы пандус для колясок.» Сразу становится как-то пасмурно на душе и гулять уже не хочется. Почему – то вспоминается плакат, который висел несколько лет назад по всей Москве. «Стране нужны твои рекорды». — улыбающаяся мама держит розовощеких тройняшек на руках.
Интересно, как они ходят гулять? Никогда не думала, что крепкие мускулы — женская добродетель. А ведь еще и обратно возвращаться с уставшими и грязными после улицы детьми и снова, в обратном порядке, только теперь уже по лестнице вверх – младенец в коляске, велосипед, самокат…
Нет, так невозможно. Глупо обижаться на каких-то неведомых строителей и их начальников. Дело-то давно было, в прошлом веке. А дети сейчас видят хмурые мамины брови и не понимают, о чем я. Зато тут же начинают ныть и толкаться. Все, надо срочно брать себя в руки. Как же моя бабушка вырастила мою маму и двух близнецов – без коляски, кроватки, стиральной машины, лифта, холодильника и памперсов, переезжая с места на место за мужем-офицером? И никогда не жаловалась на жизнь. В восемьдесят пять она еще мыла окна в своем доме с высоченными потолками, стоя на подоконнике третьего этажа. Ей было девяносто два, когда Господь забрал ее к Себе. Она и к Нему пошла с тихой, светлой улыбкой.
***
Мой дедушка, двадцатичетырехлетний гвардии капитан Анатолий Потанин, шутник, красавец, герой, сразу пленил сердце моей юной бабушки Ольги, вывезенной из ужаса ленинградской блокады. Думали, в тыл, а попали в самый котел Сталинградской битвы. Бабушка, еле державшаяся на ногах после перенесенного тифа, просилась в армию. В строевые части, конечно, не взяли. А мыть тарелки в столовой при штабе — пожалуйста.
Там дедушка ее и увидел. Дальше, как в кино – вместе прошли до самой Болгарии. Солнечный город Сливен, синие скалы, маленькие домики с коричневыми деревянными балкончиками. Один из них приютил молодую семью. Оттуда в марте сорок пятого, когда война еще грохотала в Европе, дедушка отправил беременную бабушку в Чувашию, в Алатырь, к своей маме. Легко сказать — отправил: на пятом месяце беременности, с внушительным уже животом, на маленьком военном самолетике до Москвы, а оттуда поездом в Чувашию. А сам остался довоевывать.
Войну дедушка закончил гвардии майором. Но домой, к молодой жене, его не отпустили. Сразу отправили в Москву, учиться в академии имени Фрунзе. Крестьянский сын оказался толковым офицером. Через три года он закончит академию подполковником, потом еще одну, академию Генштаба, с отличием и станет генералом. А пока что Москва готовилась к Параду Победы. Накануне ночью, 23 июня 1945 года, словно в подарок моему дедушке-победителю, в маленькой больнице маленького чувашского городка родилась моя мама.
Из Москвы дедушка почти каждый день посылал письма. Крупным почерком отличника, с нажимом на перо, где полагается. Черкнет несколько слов на большом белом листе и отправляет с оказией. 12 мая: «Спешу тебе написать небольшую чертушечку и еще раз поздравить с большим праздником Победы. Живу хорошо, здоровье отличное. Как живет моя курносая Лелик?»13 июня: «Спешу тебе, дорогая моя, черкнуть небольшую записочку, а то ты скучаешь, наверное. Береги себя моя родная, а особенно береги наследника (дедушка, конечно, еще не знал, что через десять дней родится моя мама).Знаешь, моя дорогая, как соскучился, как охота быть вместе…» 16 июня: «Смотри, береги себя и наследника, это будет наш любимец, смотри, береги. Живу хорошо, здоровье отличное. Только, родная, скучно без тебя. Все спрашивают, как твое здоровье и какой наследник, а я пока ничего не знаю.» 19 июня: «Спешу, как всегда, написать тебе небольшое письмишко, а то у меня на большое письмо не хватает терпения. Ну, родная, жду нового члена семьи…»
В Алатыре была маленькая квартирка с кухонькой, керосинкой и водой из колонки. Там и жили вчетвером — моя новорожденная мама и моя бабушка со свекром и свекровью. Война уже кончилась, но еще целых полтора года продукты давали по карточкам, надо было стоять в очередях, надо было наносить воды, чтобы полоскать бесконечные мамины пеленки. «Буду учиться три года, — пишет дедушка в августе сорок пятого, — так что тебе, дорогая, придется немного поскучать.» И бабушка терпеливо ждала. Не вспоминала про свой диплом химика-технолога, не рвалась на работу, сбросив младенца в ясли, как почти все тогда делали, а потихоньку растила дочку, преодолевая детские болезни, капризы и постоянную нехватку всего, самого простого и необходимого. Никакой кроватки или коляски у мамы не было – все на руках или приткнута в уголок бабушкиной кровати. Когда маме было полтора года, переехали из Алатыря в Оршу, к родным. На улицах все еще стояли развороченные немецкими бомбами дома, с пустыми глазницами окон. И дети играли среди развалин. Наконец вернулся дедушка и маленькая Галочка впервые увидела своего папу. В орденах, с фанерным чемоданчиком, полным гостинцев. Уцепилась за палец и не хотела отпускать.
Но мытарствам конца не было – дедушку переводили из города в город, и семья ехала следом. Белоруссия, Украина, даже Австрия. Конечно, о своем доме, уютном и устроенном, не было речи. У родившихся следом за мамой близнецов тоже не было ни кроватки, ни коляски. Вся мебель казенная, со штампом КЭЧа — квартирно-эксплуатационной части, где выдавали бесплатно самое необходимое для обзаведения офицерских семей. Бабушка, беременная близнецами, во время очередного переезда спала на полу, потому что больше негде было. И опять ни на что не жаловалась. Дети росли, уже учились, а она все сидела дома и была счастлива. И никогда не говорила, что жизнь ее не удалась, что дома скучно, что хочется самореализоваться, что быт съел ее силы и прочее и прочее, что сплошь и рядом слышишь от молодых мам. Да что греха таить, я тоже вздыхаю так, в особенно тяжкую минуту обострения детских капризов… А бабушка просто умела радоваться и ценить каждый день.
…Вот опять — болит глазик у Мити. Кажется, эти болячки не кончатся никогда, так и будем сидеть дома. Но вдруг неожиданный звонок доброго друга нашей семьи, крестного моих мальчишек, быстрые сборы — и мы уже ходим под настоящим парусом вместе с семимесячным Митей в кенгурушке, надетой поверх маминого спасжилета. Старшие визжат — то ли от страха, то ли от счастья — когда яхта наклоняется бортом и, кажется, еще чуть-чуть и черпнет воды. Но нет, это просто поворот оверштаг, мы ловим ветер и идем дальше. Лодка как большая колыбелька, убаюкивает сына, глядящего в небо. Он засыпает. Ветер напрягает парус, мы стремительно чертим свой путь по голубому зеркалу, полному облаков. В какой-то момент перестаешь понимать, где вода, а где небо. Кажется, все во всем. Уныния как не бывало. «Глас хлада тонка, и тамо Господь…» Дух Святый, ветер Божьей Любви , уносит мрачные мысли-чувства, наполняет сильно накренившийся было парус души. И плывет дальше наш семейный кораблик по морю житейскому. В такие минуты очень остро ощущаешь: жизнь — совершенно незаслуженный тобой, грандиозный Божий подарок. Тысячу раз права моя бабушка. Тысячу раз.
Взлетаем на третий этаж с младенцем в руках и рюкзаком за спиной. Дети сияют. Как будто и не было долгого, трудного дня и еще многих других, тоже долгих и тоже трудных.
FOMO-MAMA
Малыши носятся друг за другом по площадке за домом, из — под ног вылетает мелкая щебенка. Кому это, интересно, пришло в голову посыпать детскую площадку гравием? Оно конечно, весной, воды меньше будет. Но летом… Не дай Бог нечаянно съехать с горки лицом вперед. Двухлетний Макарик однажды съехал. Как будто картечь изрешетила личико сына. Есть ли у того, кто отдавал такие распоряжения, свои дети?
Несколько малышей копаются в песочке, те, что постарше, отбирают друг у друга трехколесный велосипед. Совсем постарше играют в салочки, перепрыгивая через куличики, малышей, велосипед, зависая, как макаки, на трапециях и канатах уличного спорткомплекса. Детская площадка – замечательное пространство, на котором места хватает всем, каждый возраст удовлетворяет здесь свои интересы и при этом никто особенно никому не мешает, наоборот, часто разворачиваются захватывающие разновозрастные игры.
Рядом на скамеечках сидят мамы. Такие же разные, как и дети. Юная мама в стильной короткой курточке и узких джинсах строго выговаривает своей нарядной крошечной дочке, которая вся перемазалась в мокром песке, и велит ей гулять рядышком, лучше всего за ручку. Временами она поглядывает на часы, видно, ждет, когда пройдет положенное время прогулки, чтобы поскорее отвести домой, накормить, уложить спать и, наконец, заняться своими делами.
На соседней лавочке две мамы с пивом и семечками заняты разговором друг с другом. Их малыши не поделили лопатку и ревут, вцепившись друг в друга, но мамам нет до них дела. Они общаются. Эти выгуливают своих малышей, словно собачек, потому что так полагается (надо же дышать свежим воздухом!), и никогда с ними не играют. Вот еще, глупости. Взрослым тетенькам не пристало копаться в песке. Дети никак не меняют жизнь этих мам, они изо всех сил продолжают строить свою, доказывая себе и окружающим, что с рождением ребенка ничего не изменилось.
Есть еще особенный, очень заметный тип молодых мам, которые увлечены идеями раннего развития. И потому без конца разговаривают со своими детьми, все им показывают, рассказывают, а если спрашивают их о чем-нибудь, то так, чтобы все на площадке слышали ответы и оценили, какой у них смышленый малыш. Видно, что дети не интересны им сами по себе, как загадочный, своеобразный народец. Они – своего рода выставка родительских достижений, что –то вроде интеллектуальной банковской карточки.
И как-то одиноко и своеобразно смотрится мамочка, катающая со своим маленьким сыном трактор в песочнице, весело загружающая новый блестящий грузовик камешками. Вокруг них столпились все малыши площадки, им тоже хочется поиграть с этой тетей. Потому что их мамы не играют с ними никогда. Они только покупают игрушки. Может быть, эта мама – воспитательница в детском садике или , к примеру, детский психолог? Да нет, похоже, ей просто хорошо рядом с сыном, она не считает время, проведенное на площадке, безвозвратно потерянным для ее жизни… Ей действительно интересно. Мы с детьми тоже устраиваемся играть рядом, лепим, рисуем, гоняем мячик. Время прогулки пролетает незаметно. Анна возмущается: «Почему мы так мало гуляли?». Два часа — это разве мало?
Эта картинка повторяется на площадке изо дня в день — играющие дети и их скучающие мамы. Возможны вариации — мама с сумками продуктов, волокущая ребеночка за собой. Он бедный, еле поспевает, пристегнутый как вагончик к паровозу. Почему мамам бывает так скучно со своими маленькими детьми? Почему они готовы по три раза вымыть пол, только бы поменьше времени проводить с малышом? Что мешает быть настоящей мамой, счастливой своим материнством, а не исполняющей обязанности по воспитанию рожденного ею ребенка?
Говорят, наличие высшего образования сильно усложняет жизнь, нагружает человека завышенными представлениями о своем месте в мире. Мама с дипломом, быстро наигравшись с новорожденным малышом, стремится вынырнуть из утомительного круга ежедневных материнских забот, оставив себе только самое приятное — покупку новых детских вещичек.
«Я — профессионал своего дела, я должна заниматься им, пусть и моих детей воспитывают профессионалы – в садике, в школе, в детском клубе.» Вот как-то примерно так. А профессиональная мама кто это? Домохозяйка? Это не для меня!
Современная мама очень торопится на работу. И не потому, что так уж не хватает денег в семье. Если совсем честно — она боится остаться не у дел, потерять квалификацию, выпасть из мира, не вписаться в него, не вернуться больше никогда к успешной, яркой жизни, в которой она востребована не только собственными детьми. Это так повсеместно распространено, что даже уже слово специальное придумали, обозначающее это состояние, — «фомо» (от английской аббревиатуры FOMO — fear of missing out — «боязнь остаться в стороне».)
Потому и люлька стоит у постоянно включенного в Сеть компьютера, и мобильник звонит, не переставая. Fomo sapiens – новый тип человека, незаметно сформировавшийся на последние годы. Он панически боится выпасть из быстротекущего мира и гонится за ним. А дети — вот парадокс — существа очень медленные, хотя и чрезвычайно подвижные. У них другие отношения с временем и пространством. И жизнь с маленькими детьми очень размеренная, кропотливая, а вовсе не стремительная, от вспышки к вспышке. Вот это трудно выдерживать современной юной особе, решившейся на брак и деторождение.
Fomo-mama… Ей приходится быть в курсе новостей, ориентироваться в новых гаджетах и брендах, постоянно расширять свой кругозор, повышать квалификацию, достигать следующего уровня, если она хочет жить в ежедневно меняющемся мире. Это так захватывающе интересно, особенно для молодых. Как в это встраивается жизнь с маленьким ребенком?
Да никак, сколько бы ни придумывали моделей слингов и кенгурушек, сколько бы не обсуждали в Сети возможность совмещения грудного вскармливания и выхода мамы на работу. Ребенок — не килограмм картошки, которую положил в сумку и понес. У него есть свои какие-то желания, потребности, болячки, страхи, внезапные истерики. Ему нужна мама, которая всегда рядом. А общество ждет от женщины работоспособности, ответственности и свежих идей.
В школе умненькие девочки слышат, конечно, реплики учителей о своих не очень способных подругах – «ну, она после школы замуж выйдет, ладно уж, нарисуем ей тройки». И о себе: «Тебе учиться надо, налегай на языки, найдешь хорошую работу, с руками оторвут». Замужество и рождение детей в этой картинке выглядит как прибежище неудачников. А кому хочется быть неудачником? Вот девочка и настраивается на успешную карьеру. А замужество — где-то там, потом, после того, как будут покорены вершины… Fomo-mama старается поскорее выйти из декрета, потому что дома ей скучно. Нет, даже не скучно, а почти физиологически больно — как больно рыбе, вынутой из воды. Вынутость из мира, затвор в четырех стенах и страшная жажда взрослого человеческого лица рядом. Хочется перемен и приключений.
У современной женщины нет представления о материнстве как о главном деле жизни. А если и есть, то очень книжное, не из жизни, потому что почти все мы – единственные или вторые дети своих родителей. А многодетность и вовсе что-то непонятно пугающее, не только случайных прохожих, но и самих мам. Поскольку никак не связывается в голове с активной жизнью. Сколько раз приходилось слышать на улице: «Ну, вы даете! Когда же вы находите время для себя?»
А ведь у нас не шестеро и не девять, как у наших знакомых, а всего лишь трое деток. Вот это «для себя» — ключевая фраза современного человека. Fomo-mama скорее предпочтет быть отделенной на время от собственного малыша, чем от мира. Потому что в первом случае обществом это даже приветствуется и называется красивым словом «социализация ребенка», а во втором случае это выглядит как бесконечное одиночество и социальная смерть.
А кроме того, погружаясь в домашнее бытие с головой, мама неизбежно остается наедине с собой — муж на работе, друзья тоже, только мамочки на детской площадке становятся случайными собеседниками. И вот эта встреча с самим собой, какой уж ты есть, многих попросту ломает. Ведь в душе у каждого есть не только светлое, которое радует и вдохновляет, но и очень-очень темное. А то и вовсе пустота. И со всем этим мама остается один на один плюс послеродовая депрессия, которая у многих затягивается на неопределенный срок, плюс финансовые и прочие житейские проблемы, плюс кризисы роста у детей.
А жизнь надо жить. Страшно, хочется удрать снова во внешний мир, где кто-нибудь да поддержит, погладит по головке, утешит, посоветует, похвалит. Fomo-mama очень боится завязнуть в житейских заботах, не реализовать свои мечты и амбиции, да и скучно ей, с высшим -то образованием, лепить в десятый раз ёжика из пластилина и макарон.
…Аня сидит после ужина за столом и мечтает:
-Когда я стану королевой, у меня родится сын Тимофей. И еще дочка Лиза. Потом Оленька. А потом тройняшки — Алексей, Петр и Павел.
О любви
Макарушке три с половиной года.
Лежит в своей кроватке и бормочет перед сном:
-У меня самая лучшая бабушка!
И мама — самая лучшая! И папа!
Анюшка — замечательная сестренка!
Митюшка — замечательный братик!
И дедушка — самый лучший дедушка!
Просто гимн любви какой-то …
И все-таки жизнь наша, как на волнах. Сегодня — день радости и полного счастья, оттого, что в доме шумят дети. А завтра – тусклый, тяжелый день, оттого, что в доме шумят дети. Как это может быть, интересно? Значит, дело не в детях, а в нас?
И Господь нам послал третьего. Чтобы когда-нибудь все-таки научились любить
