Апологетические

О вещах простых и ясных

Всякая полемика, тем более полемика в интернете имеет опасное свойство отрываться от своей базы и уходить в неведомом направлении. Почти невозможно вернуть ее на исходные позиции, но тем не менее мы попробуем это сделать, тем более что интернет-полемика с христианством, как представляется, обрела форму порочного круга: по любому информационному поводу оппоненты Церкви включают некоторый набор доводов (точнее, нападок), причем всегда один и тот же. В силу этого достаточно рассмотреть этот набор на одном сравнительно недавнем примере.

Когда протоиерей Всеволод Чаплин сдержанно не рекомендовал ходить на концерт Луизы Чикконе, определенный сегмент интернета взорвался обвинениями в адрес “попов”, которые и табаком-водкой торгуют, и в государстве везде пролезли (как жидомасоны), и власть взяли, и вообще являются людьми столь порочными, что не имеют морального права высказываться.

Я попробую рассмотреть эту ситуацию по порядку. Итак, о чем идет речь? Луиза Чикконе использует символы страданий Христа — Крест и терновый венец — в своем представлении, причем по его ходу изображает себя как бы распятой. Христианин — это человек, верующий, что на Кресте Спаситель ценой муки и смерти спас его для жизни вечной. Относиться с благоговением к страстям Христовым и одобрять (тем более в форме покупки билета) такие манипуляции с символами Страстей христианин не может. Это не вопрос отношения к церковной иерархии; это вопрос отношения к страданиям Спасителя. Верный христианин может критиковать церковную иерархию; протестант вообще может полагать ее излишней; одобрять такое обращение с крестом Христовым — не может. Собственно к священникам, иерархам и их нравственным достоинствам это отношения не имеет. Это имеет отношение к несколько другим вещам:

1. Об обязательствах христианина

Стать христианином — это серьезный выбор, это как в брак вступить. В браке есть определенные добровольно принятые обязательства и ограничения; наслаждаться одновременно холостяцкими гуляниями и семейным счастьем не получится — надо выбирать что-то одно. Платить за то, чтобы посмотреть, как певица забавляется с Крестом и терновым венцом, а потом идти в храм и благоговейно молиться пред образом Христа, распятого на Кресте и увенчанного терновым венцом — это одновременно никак нельзя. Надо выбрать что-то одно. Человек волен не быть христианином и не исполнять соответствующих вероисповедных обязательств — но и Церковь в таком случае вольна не считать его своим. Более того, просто обязана не считать — и не скрывать от него этого обстоятельства.

Многие нехристиане относятся к этому совершенно спокойно — в самом деле, меня вот совершенно не беспокоит, что синагога, сангха или умма не считают меня своим, — но часть реагирует довольно болезненно. Я не знаю, зачем людям считать себя христианами (или даже конкретнее православными), при этом отвергая само вероисповедное содержание христианства, но почему-то они очень обижаются, когда христиане отказываются признавать их за своих.

2. Об учительном авторитете Церкви

Авторитет посла определяется не его личными качествами, а тем, что он представляет пославшую его державу. Если, скажем, британский посол делает какое-то неприятное нам заявление, мы станем предъявлять претензии по этому поводу правительству Британии, а не послу. Едва ли имеет смысл суждение “говорят, он вчера на приеме Тимошенку за косу дергал, так что его нынешние заявления по ливанскому кризису нельзя принимать всерьез”. В самом деле, заявление ему поручает делать его правительство, а если он плохой посол — ну так его правительство с него и спросит. Другое дело, если мы не верим в существование Британии и полагаем его послом выдуманной страны. Но тогда непонятно, зачем вообще обращать на него внимание.

Так вот, вероучительный авторитет Церкви держится не на личных качествах людей Церкви — но на ее Государе, Иисусе Христе. Он сказал: и Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее (Мф 16:18). Со времени земного служения Христа до Его славного возвращения на земле будет присутствовать общность людей, которую Он считает Своей Церковью; общность, верно хранящая и возвещающая свидетельство о Нем.

Человек, конечно, может сказать, что он не верит Евангелию; но тут важно отдавать себе отчет — дело не в том, что “священники плохие”, а в том, что он Евангелию не верит.

Я иду к Причастию не потому, что там собрались замечательные люди, а потому, что этого от меня хочет Христос, о чем я узнаю из Нового Завета. Я бы даже сказал, что христианин не находится под властью Церкви; он находится под властью непосредственно Христа, а Христос посылает его в Свою Церковь.

3. О моральных претензиях к священникам

Очевидно, что все люди — грешники, а в достаточно больших группах людей будут обнаруживаться и преступники; однако мой опыт пребывания в Церкви — а недавно я отметил пятнадцатилетие своего Крещения — не совпадает с тем, что говорят люди внешние. Я не священник (хотя меня почему-то часто за такового принимают), поэтому свободен говорить в их защиту. Я благодарен священникам за их личный пример и бесценную помощь в обретении веры; и за 15 лет я почему-то не встретил тех карикатурных “толстопузых попов на мерседесах”, которые постоянно мозолят глаза антиклерикалам. Те священники, которых я знаю, вполне обычного телосложения, а ездят на метро, где я их неоднократно встречал. Наблюдая работу священников вблизи, я отлично знаю, что труд этот — тяжелый и психологически, и чисто физически, временами изнурительный. У меня иногда спрашивают, не собираюсь ли я в священники, — не собираюсь, потому что служба очень тяжелая, боюсь не справиться.

Я знаю, как служат священники на приходах, в больницах, в тюрьмах. Я знаю священника, который служит в детской больнице, куда привозят тяжело больных, умирающих детей: в этой больнице в работе с детьми помогает группа церковных людей. И я знаю, что это совсем не то место, куда человек пойдет “набивать брюхо” и “наживаться на суевериях невежественных масс”. У меня перед глазами примеры жертвенного служения. И когда я слышу упреки в том, что Церковь не делает того или сего, я могу только призвать критиков присоединиться к Церкви, чтобы помочь священникам — и верным мирянам — в том, что они делают.

Конечно, то, что я не видел карикатурных персонажей, не доказывает, что таковых нет; но это указывает на то, что плотность этого явления несколько ниже, чем можно подумать, читая ламентации антиклерикалов, которым по улице нельзя стало пройти от “жирных попов”1. Однако моя вера в Церковь основана не на личных достоинствах священников, а на том, что Бог открыл Себя сначала через ветхозаветных пророков, затем, окончательным и исчерпывающим образом — в Иисусе Христе, о чем подробно повествует Священное Писание. То же Писание повествует о создании Церкви, присоединиться к которой Бог призывает всех, кто желает обрести вечное спасение.

Конечно, человек может сказать, что ни пророкам, ни Христу, ни Писанию он не верит, — но в этом случае речь идет именно о неверии в Божественное Откровение, а не о проблемах со священниками.

Факты Откровения не зависят от того, насколько достойный человек их сообщает, и вопрос о том, имеет ли он “моральное право” их сообщать, едва ли имеет смысл. Имеет ли право географ, который глобус пропил, утверждать, что Волга впадает в Каспийское море? Или, если мы уличим его в пропитии глобуса, Волга тут же станет впадать в Тихий океан, а мы радостно освободимся от навязанных нам тупыми и жестокими учителями географических догм? Если, скажем, некий человек сообщает мне, что Писание говорит “не прелюбодействуй”, что я выиграю, заявив, что он сам прелюбодей? Он же мне не свое личное мнение сообщает, а факт, взятый из Откровения.

4. О претензиях социально-политического и/или идеологического характера

От претензий собственно моральных, я думаю, надо отделить претензии, связанные с нежеланием Церкви поддержать Великое Правое Дело, которому сочувствует тот или иной ее критик. В самом деле, почему Церковь не обличает (и до сих пор не анафематствовала) известного негодяя Васю Пупкина? Как тут не проникнуться презрением к беспринципным лицемерам, якшающимся с этим мерзавцем Васей? Или почему Церковь до сих пор не поклялась в верности надеже Отечества, Васе Пупкину? Как тут не проникнуться презрением к чуждым народу, подлым предателям, которые не хотят поддержать нашего любимого Васю?

Почему мы не видим попов на митингах, клеймящими орландскую агрессию против многострадального Тархистана2? Им нет дела до гибнущих детей? Почему мы не видим попов на митингах, клеймящими тархистанскую агрессию против многострадальной Орландии? Им нет дела и т. д. Национал-радикалы негодуют, что Церковь не борется с жидовским засильем, радикальные коммунисты — что она не интересуется классовой борьбой, либералы-западники возмущены тем, что Церковь не поддерживает усилий по продвижению демократии.

Понятно, что поддержав одно из Великих Правых Дел, Церковь тут же навлекла бы на себя ненависть и презрение приверженцев других. Но главное — она бы изменила своему призванию. Церковь призвана служить Христу, а не Великим Правым Делам, даже если их приверженцы и заявляют, что их дело и есть единственно правильная форма служения Христу.

Главное же во всем этом то, что ваше отношение к Церкви определяется вашим отношением к Иисусу Христу, а не наоборот. Люди приходят в Церковь не потому, что там собрались сливки общества, а потому, что они поверили словам Христа: и Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее.

Грех бездумия

В наше время, когда люди говорят о “слепой вере”, они опаздывают лет на двести-триста. Было время, когда человек, который не думал сам и просто разделял общепринятые мнения, был верующим, а неверие, как и ересь, было признаком пусть и ошибочного, но самостоятельного мышления. Понятия “воль­но­думство” или “свободомыслие” имели четкую антицерковную коннотацию в эпоху, когда все, кому было лень задумываться, просто соглашались с общей верой. Каково в итоге было качество такой веры — вопрос отдельный; ясно, однако, что в наше время ситуация изменилась. Если просто плыть по течению и без исследования принимать общие мнения, то это никоим образом не сделает вас христианином; это приведет вас к неверию с легким интересом к неопределенной, размытой и ни в коем случае не ортодоксальной “духовности”. Возможно, в какой-нибудь американской глубинке это все еще не так, но в России и Европе это определенно так. Те критические выпады в адрес христианской веры, которые в прошлом могли быть актом трагического мятежа против общего мнения, теперь являются, напротив, скорее актом послушания этому самому мнению.

Конформист прошлого без рассуждений принимал то, что говорил ему священник; конформист сегодняшнего дня также без рассуждений принимает то, что говорит ему телевизор. Ничего вольнодумного в этом нет. Присоединение к Церкви в наше время — акт личного выбора; к нему приходят в результате какой-то внутренней работы, а не автоматически. Слова Монтеня “мы христиане в силу тех же причин, по каким мы являемся перигорцами или немцами”, то есть в результате рождения в определенной среде, в наше время неверны. Стать христианином и оставаться им — это обдуманное личное решение. Это никоим образом не основной поток. Пожалуй, древнесоветский научный атеизм — тоже.

Основной поток — это “зачем Церковь, когда Бог должен быть в душе”, “все великие религии учат одному и тому же”, “Бог у каждого свой” и т. д. У подобных высказываний есть одна особенность — за ними не стоит какого-то продуманного мировоззрения или сознательного выбора. Когда вы спорите с “научным атеистом”, вы всегда можете уточнить, что он имеет в виду, и он сможет вам объяснить — за его словами стоит мысль, хотя бы ошибочная. За высказыванием типа “зачем Церковь, когда Бог должен быть в душе” стоит, увы, безмыслие. В этом легко убедиться, поинтересовавшись тем, какое значение человек вкладывает в эти слова, или на основании чего он пришел к такому выводу. Что значит “иметь Бога в душе”? Каким образом мы узнаем о наличии Бога в душе? Откуда мы вообще узнаем что-либо о Боге? Как правило, люди не могут ни обосновать тезис о “Боге в душе, а не в Церкви”, ни даже объяснить, что именно он означает. Они просто не думали на эту тему.

Я подозреваю, что упреки, которые в наше время христианам приходится часто слышать — в узости, догматизме, зашоренности etc. связаны не столько с тем, что христиане верят, сколько с тем, что они думают. Мышление неизбежно ставит рамки, вырабатывает терминологию и наделяет ее четким значением, проводит границы, полагает какие-то тезисы истинными, а какие-то — ложными.

Приведу пример: люди часто бывают недовольны, когда мы отказываемся признать тех или иных деятелей — катаров, Блаватскую, Льва Толстого и т. д. — христианами. Что за узость, в самом деле? Между тем тут мы даже не защищаем свою веру; мы защищаем свое право и возможность думать. Для процесса мышления (как и общения) необходимо, чтобы слова имели определенное значение. Слово, которое обозначает все что угодно, не обозначает на самом деле ничего. Если мы можем признать христианами Льва Толстого, который отрицал воскресение Христово, катаров, полагающих, что мир сотворен дьяволом, или Блаватскую, резко отвергавшую веру в личностного Бога вообще, — то слово “христианин” перестает вообще что-либо обозначать. На вопрос, “во что верят христиане” или “чем христиане отличаются от нехристиан”, становится невозможно дать ответ. В итоге любое размышление на тему христианства — как и любой содержательный диалог о христианстве — становится невозможным ввиду утраты понятием “христианство” всякого внятного смысла.

Это так не только для верующих — светский религиевед точно так же будет настаивать на определенности понятий, иначе никакого “ведения” и вообще никакого разговора о христианстве вести не получится.

Христиане также часто навлекают на себя упреки в нетерпимости и узости из-за того, что говорят: нельзя одновременно верить в несовместимые вещи. Но это тоже не специфика христианской веры; это специфика человеческого мышления. То, что, например, невозможно одновременно верить в прощение грехов и в карму, следует не из христианской догматики — и уж во всяком случае не из христианского фанатизма. Это следует из элементарной логики.

Поэтому в наше время христиане не просто защищают церковную веру от нападок лжеучений; они все чаще вынуждены защищать разум от нападок бездумия.

1Замечу, раз уж на то пошло, что у многих людей пение речитативом вызывает нарушения обмена, способствующие лишнему весу. Нас не удивляет это в случае оперных певцов, но никто не хочет принять во внимание, что священники поют речитативом.

2См. “Хроники Нарнии” К. С. Льюиса. Орландия — мирное небольшое королевство, прообраз идеальной христианской монархии. Тархистан — граничащая с Орландией жестокая и агрессивная автократия. — Ред.

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.