«Мир допустил это»
Серая «газель» с помятым боком и полосой ржавой бахромы на двери. На крыше — клетчатые сумки, розовый детский велосипед, матрасы, ковер, обернутая тканью картина, маленький холодильник, внутри машины — пакеты с одеждой, детский мяч. Бабушка спит, положив голову на плюшевую игрушку. Седые пряди закрывают ее лицо. Рядом, на тротуаре пожилая женщина кормит мальчика лет трех макаронами из пластиковой коробки. Рядом девочка ест хлеб с колбасой. Продукты им дали в центре приема беженцев в городе Горис. Это первая их еда за два дня.
— Мы ехали из Степанакерта 42 часа! — говорит женщина. — Мы ничего не ели, ничего! Дети голодали. Мы выезжали 25 сентября, не знали, что 94 километра до Гориса будем ехать два дня. И в Степанакерте нет еды. Мы уже девять месяцев в блокаде. Все проданы, все! Весь мир закрыл глаза, никто нам не помог, когда мы голодали. Никто нас не защитил, когда Азербайджан нас бомбил (19 сентября Азербайджан начал военные действия, которые длились сутки. — Примеч. авт.). Несправедливый мир! Мой отец погиб в войне в 1992 году (война с Азербайджаном за независимость Арцаха (Нагорного Карабаха) — Примеч. авт.), мой брат убит в войне в 2020-м (44-дневная война, которую Арцах проиграл. — «Правмир»). Там остались они лежать, там остался мой дом. Со мной мать, ей 90 лет, сын, две дочери, четверо внуков, младшему год. Где мы будем жить?! Куда нам ехать? И таких 120 тысяч человек. И весь мир допустил это. Но Бог миру этого не простит. Не простит!
Детей усаживают в машину. Женщина садится рядом с матерью, поправляет ей волосы. Машина трогается, останавливается на перекрестке и долго стоит.
Самая тяжелая ночь
Как только стало известно, что азербайджанские военные находятся на окраинах Степанакерта, люди хлынули из деревень и окраин города на базу российских миротворцев — в аэропорт.
— Нам казалось, что это островок безопасности, что там нас защитят, — объясняет Светлана из Степанакерта. Она приехала в Горис с двумя детьми двух и шести лет.
22 сентября появилась возможность покинуть Арцах. Азербайджанцы начали пропускать машины. И люди стали уезжать.
— Какой у нас был выбор? — говорит Светлана. Ее малыши расположилась на пакетах с вещами на центральной площади города Горис. — Жить с азербайджанцами после того, сколько крови пролито? Они нас голодом морили девять месяцев, потом бомбили. Это интеграция в Азербайджан? Я после этого азербайджанский паспорт должна получать? Дети так испугались, когда бомбили. Проснулись, начали плакать. Как детей успокоить? Я говорила, что это дождь, салют. Когда приехали сюда, дети говорят: «Хотим домой». Я тоже хочу домой. Но что делать — дома нет. Все.
Лачинский коридор — единственная дорога, соединяющая Арцах и Армению. По договору, который подписали президенты Армении, Азербайджана и России после окончания войны в 2020 году, безопасность коридора обеспечивали российские миротворцы. Но в декабре 2022-го коридор заблокировали азербайджанские военные.
После прекращения бомбардировок, 24 сентября этот горный серпантин был заполнен машинами от края до края. У людей кончался бензин, они были вынуждены бросать свои машины и то, что им удалось забрать из дома, идти пешком. В хаосе этой чудовищной пробки люди теряли вещи, документы, родных.
На площади города Горис среди нескончаемого потока прибывающих беженцев плачет беременная женщина. Сумка с вещами для сына, который вот-вот родится, потерялась. И у нее ничего больше нет.
В театре Гориса, где регистрируют беженцев, перебинтовывают голову дедушке. Он упал с кузова грузовика, в котором ему пришлось выезжать.
Для врачей фонда «Вива» самая тяжелая ночь — с 26 на 27 сентября. Огромный холл театра Гориса заполнен людьми, которые два-три дня выбирались из Степанакерта. Люди стоят в очереди к врачам. У многих детей пневмония. Они истощены, обезвожены и поэтому легко заболевают.
В левом крыле театра раздают еду — хлеб, бутерброды, сок, горячий чай. В толпе внезапное движение. Ребенка несут к скорой. Он несколько дней был в дороге без еды, а потом ел быстро и много. Мальчику стало плохо. Это называется «синдром возобновления питания». У организма, который отвык от еды — шок. Через некоторое время это происходит с еще одним ребенком.
Врача зовут на улицу. В машине мужчина, женщина, двое детей. У мужчины огнестрельное ранение. Врач делает перевязку. Эта семья бежала из села Мартакертского района.
К врачам «Вивы» обращаются многие из тех, кто пострадал при взрыве бензоколонки в Степанакерте. У них ожоги рук, лица. Не тяжелые. Всех людей с серьезными ожогами (290 человек) уже перевезли в Ереван.
Врач осматривает женщину лет сорока с ранением головы. Разматывает красные бинты. На щеке у женщины запекшаяся кровь. Врач объясняет, что нужна срочная госпитализация. Женщина отказывается, отворачивается и быстро уходит. Врач догоняет ее, уговаривает, просит сесть в скорую помощь. Женщина говорит, что у нее погиб 15-летний сын и двое детей еще едут. Они еще там, в Лачинском коридоре. И она не поедет в больницу, пока ее дети не приедут. Она отказывается от перевязки, от еды, она ждет свою семью. Женщина смешивается с толпой, уходит.
Нужно осмотреть ребенка с высокой температурой. Пока педиатр слушает его, мама спрашивает: «У нас там дома осталось тело родственника. Мы его не успели похоронить. И не могли взять тело с собой. Мы хотим вернуться и забрать его. Как нам быть?» Ответа на этот вопрос нет.
У врача фонда «Вива» Татьяны Оганесян, которая полночи осматривает, перевязывает беженцев и выдает им лекарства, в Степанакерте брат и две сестры. Вместе с семьями они еще стоят в Лачинском коридоре. Ее брат ранен — задето легкое. В дороге у него открылось кровотечение. Татьяна со скорой встречает брата и сестру. Они не виделись 9 месяцев. Брата увозят в больницу в Ереван. Татьяна пытается накормить сестру. Но она отказывается есть. Ее дети и внуки еще там — в Лачинском коридоре. И она не будет есть, пока ее дети голодны. Она ждет их до утра.
Утром беженцы продолжают прибывать. Они спят в театральном зале на бордовых креслах.
На улице очередь у входа в театр — центр приема беженцев. Бабушка с двумя правнуками сидит на черной сумке. Подъезжает автобус, из него выходят еще люди, несут пакеты, баулы, сумки, присоединяются к очереди в центр. Беженцев регистрируют, направляют в разные регионы Армении, где их готовы принять гостиницы, дома отдыха, просто хорошие люди. Тех, у кого нет своих машин, отправляют на автобусах. Они сидят вокруг центра и ждут транспорт. Парень в униформе Красного Креста периодически выкрикивает в мегафон, куда отправляется ближайший автобус. Его голос заглушают сирены скорых.
Волчонок
Сухая маленькая старушка сидит на лавочке уже несколько часов. Ее сын и внуки в центре распределения. Она ждет решения, куда они поедут. Бабушка очень тихая. И говорит она глухо, еле слышно:
— Двое с половиной суток мы ехали. Пять минут едем, три часа стоим. У меня трое внуков — три года, семь и одиннадцать лет. Мы взяли с собой еду, но она быстро кончилась. Были орехи. Но младший внук не мог их есть, у него зубы шатаются. Он все плакал: «Хлеб хочу, хлеб хочу». А где я возьму хлеб? Когда бомбили, он под кровать спрятался. Одеялом накрывался и сидел. Сильно бомбили. У нас крышу осколками посекло. Когда бомбежка кончилась, я детей оставила и пошла за хлебом. Очереди огромные. Иду назад, дети мне навстречу бегут. Напуганные, маленький плачет. Все повторяет: «К маме хочу». Старшая внучка рассказывает, что пришли азербайджанцы в наш дом. Дети очень испугались и убежали. Ребенок, которому три года, запомнил, как они ругались по-азербайджански. До сих пор повторяет.
Бабушка и внуки пошли в аэропорт, на базу миротворцев. Там они сидели два дня.
— В аэропорту нас не кормили. У нас с собой были орехи, их и ели. Надеялись, что нам бензин дадут и мы сможем выехать, просили его. Но там очередь, нам не дали. Потом с рук купили. Еле-еле 10 литров бензина достали. Мне 69 лет. Я в Степанакерте прожила 40. Когда мне было 34 года, в 1988 году после Сумгаита я переехала из Баку на свою историческую родину в Арцах («Сумгаит» — массовые убийства армянского населения азербайджанцами в пригороде Баку — Сумгаите. После этого многие армяне уехали из Азербайджана в Арцах, азербайджанцы же из Арцаха и Армении переехали в Азербайджан. — Примеч. авт.). Там у нас два дома осталось. И теперь я не знаю, где мы будем ночевать.
Подъезжает еще один автобус с беженцами. Из него выносят парня — у него красные глаза, загорелая кожа, он кричит. Негромко, протяжно. Его укладывают на лавку. У него контузия. Возможно, ранен. Возможно, паническая атака. Подходит врач. Меряет давление. Отец держит парня за руку. Его мама сидит, закрыв лицо руками. Врач смачивает пациенту лицо водой. Приносят подушку. Парень ложится, затихает. Врач измеряет давление матери. Брат чистит банан, отламывает маленькие кусочки и кладет парню на лавке в рот.
На соседней скамейке сидит очень худая девочка лет тринадцати. Она дрожит. Врач пытается дать ей сок. Она отворачивается. Девочка с особенностями развития, она не ела неделю и сейчас не хочет. От печенья, хлеба, фруктов отказывается. Врач обследует ее. У девочки пневмония на фоне истощения. Ей срочно нужно в больницу. Мама девочки отказывается ехать в стационар. Не понимает, как ехать туда со всеми их вещами. Она хочет сначала добраться до места, куда их распределят.
— Мама немного не в себе сейчас, — говорит врач Татьяна Оганесян, — с проблемами с психикой мы тоже здесь уже сталкивались. Но мы ничего не можем сделать. Надеюсь, там, куда их отвезут, они сразу поедут в больницу.
Горис — маленький городок. Все гостиницы заняты беженцами. На ступеньках центральной гостиницы сидит пожилая женщина с длинными седыми кудрями, в руках у нее цепь, к которой привязан огромный пес. Это мама художника Артура Погосяна из деревни Нахичеваник.
Нахичеваник расположен в двух с половиной километрах от азербайджанского города Агдам. Артур работал учителем рисования в местной школе. Когда начались обстрелы, маму Артура вместе с другими женщинами и детьми вывезли в Степанакерт. Артур остался. Его пса зовут Гайли дзаг — волчонок.
На вторые сутки после начала обстрелов Артур и еще девять человек из деревни отправились через горы в Степанакерт.
— Мы поняли, что оставаться дальше — это самоубийство, — объясняет Артур.
Они шли 10 часов пешком в темноте, ночью. Мама Артура в это время была на базе миротворцев в аэропорту. Прошел слух, что в деревне Нахичеваник всех убили.
— Зачем они распускали эти слухи? — говорит Артур. — У моей мамы чуть сердце не разорвалось. У нас в деревне тяжело ранены двое детей из одной семьи. Мои ученики — шестиклассница и девятиклассник. Я не знаю, живы ли они. Но это неправда, что погибли все.
Артур с Волчонком пришли в аэропорт, забрали маму и четыре дня жили в школе Степанакерта.
Артур ночевал на улице, потому что его собаку внутрь не пускали. Потом Артур, мама и Волчонок ехали в автобусе в Горис. Через сутки Артура и Волчонка попросили уйти из автобуса. Не всем нравился гигантский пес. Художник нашел в пробке своего друга, который ехал на тракторе. И остаток пути они с Волчонком преодолели вместе с ним.
— Дом — это все, что для тебя дорого, — произносит Артур. — Мои картины — это кусочки моей жизни. Моя память. И они все остались там, в моем доме, который был домом моего деда. Сотни картин. Я не хочу потерять память. Никогда не думал, что придется уезжать. И сейчас не думаю, что обратной дороги нет. Я не могу с этим смириться. У меня сад — груши, яблоки, гранаты. Все азербайджанцам достанется. Ну и пусть… Я жил прямо на границе Азербайджана много лет. Иногда, очень редко они стреляли по тракторам в поле. Азербайджанцы нам сейчас обещают безопасность. Рассказывают по радио, что Азербайджан — многонациональная страна. Как им верить? Столько людей убито. И они убили, и мы убили. Многие поколения должны смениться и жить в мире, чтобы мы могли доверять им.
Артур показывает фотографии своего сада. Красные цветы граната, широкий зеленый изгиб холма, синее небо и сизые горы совсем близко.
В четверг, 28 сентября, на центральной площади Гориса развернули свои палатки Красный Крест, ЮНИСЕФ, Food for Life. Приехали «Врачи без границ», Американо-Японский медицинский центр, австралийская волонтерская группа. На стуле рядом с палаткой Красного Креста — грозная, как сабля, старушка. Она сидит с прямой спиной и смотрит на сотрудников всех этих организаций. Наконец, она опирается на свою палку, поднимается и громко произносит по-армянски:
— Не надо нам уже всего этого! Поздно! Где вы были девять месяцев, пока мы голодали? Где вы были, когда нас бомбили? Почему вы ничего не сделали тогда? Вы все нас бросили — Россия, Армения, Америка, Европа. Вам всем плевать на маленький народ.
Бабушка плюет себе под ноги и снова садится на стул.
Воздух
28 сентября азербайджанские военные в Арцахе арестовали Рубена Варданяна, бывшего министра Арцаха. В Ереване начались митинги с требованием освободить его. В этот же день президент Нагорного Карабаха Самвел Шахраманян подписал указ, согласно которому до 1 января 2024 года все государственные учреждения Республики Арцах (Нагорный Карабах) распускаются и Республика Арцах прекращает свое существование.
— Он же даже не военный! — говорит об аресте Варданяна жительница Степанакерта Марина Креемо, которая выехала в Ереван. — Мы немеем от несправедливости, кровь стынет в жилах от того, как с нами поступили. За нас все решили. Я не знаю, как я буду жить дальше. Всегда, когда я уезжала из Арцаха, я уже через несколько дней начинала задыхаться. В Арцахе другой воздух — родной, особый воздух. Я хочу дышать им.
29 сентября в Горис привезли десятки автобусов с людьми, которые неделю находились в аэропорту российской миротворческой базы. По словам очевидцев, миротворцы периодически раздавали еду — хлеб и тушенку. Но они доставались не всем.
Из аэропорта людей начали вывозить автобусами 27 сентября. Их предоставило руководство Арцаха, Армения и армянские бизнесмены. По словам очевидцев, была сильная давка. Люди пытались проникнуть в автобусы через окна.
Многие жители Арцаха не менее четырех дней ожидали эвакуации на площади Возрождения Степанакерта. Как рассказывают беженцы, при выезде азербайджанцы просто пересчитывали людей, выборочно обыскивали, забирали ножи. С особым пристрастием допрашивали только мужчин среднего возраста, которые предположительно могли участвовать в Ходжалинской трагедии (массовое убийство азербайджанцев армянскими военными. — Примеч. авт.). Никто задержан не был.
Люди занимают всю площадь города Горис. Они сидят на мешках с вещами. Бабушки кормят детей едой, которую раздают волонтеры. Измученные старики засыпают прямо на своих сумках.
У Гиты Адашян шестеро детей. Старшей дочери 15 лет, младшей — три года. Малышка сидит на траве и рисует мелками на белом листе большое красное сердце. Гите с детьми в центре распределения беженцев предложили ехать в пансионат приграничного района Армении, но она отказалась.
— Я не могу туда ехать. Мы с детьми больше не вынесем близости к границе. Мы больше не вынесем войны. А нам не предлагают других мест. И я не знаю, что мне делать. Не знаю, куда ехать. Где нам жить?
Амалии Асарян 15 лет. Она сидит на траве около большого грузовика и поит чаем бабушку. 30 часов вместе с мамой и бабушкой Амалия ехала в кузове. Им было холодно и страшно: «Мы сидели сверху на вещах и все время боялись выпасть».
— Когда 19 сентября начали бомбить, я была в школе. Мы спустились в подвал и пережидали там, — рассказывает девочка. — Потом какое-то время они не бомбили, и я смогла добраться домой. И мы там в подвале сидели. А потом что-то стало с водой. Мы пили воду из крана, но чувствовался запах крови. Как будто много крови попало в эту воду. И во время блокады, и когда бомбили, мы не думали, что придется уехать. Мы ждали, надеялись, что нам помогут. С 1 января Арцаха больше не будет. И мы это никак не можем остановить. Решили, что надо бежать из Степанакерта, когда азербайджанцы уже начали во дворы заходить. Мы боялись, что нас убьют. Когда мы стояли в пробке в Лачинском коридоре, азербайджанский солдат сказал нам: «Жизнь — бумеранг. 30 лет назад вы так сделали с нами, а сейчас мы так делаем». Что я сделала? Что моя бабушка и мама сделали? Мне 15 лет. Я просто жила в своем доме и любила его.
Ночью мама Амалии ночевала в зале театра — центре распределения беженцев. Амалия с бабушкой спали в палатке Красного Креста.
На автобусах из аэропорта миротворцев привезли много одиноких стариков. В общем хаосе они потеряли своих детей и сейчас ищут их.
Зерна
Бабушку зовут Ани, ей 83 года. Все жизнь она прожила в Мартакерте, работала в школе учительницей армянского языка и литературы. Когда начались военные действия, ее на автобусе вывезли в аэропорт миротворцев в Степанакерте. Там она провела три дня, потом еще четыре — на площади Возрождения. Она спала на своих сумках. В аэропорту раздавали тушенку. На площади Возрождения один раз давали сыр и хлеб. До Гориса старушка сутки ехала в автобусе. Сейчас она сидит под деревом на площади города.
— Никто не помогал нам. Абсолютно никто, — говорит бабушка. — Столько людей убили. Там раненые остались, наши солдаты. Их не могли вытащить. Кругом нас окружили и бомбили. Мы чудом спаслись. Я одна без семьи. Дети у меня в России. Но я туда не поеду. Четыре войны пережила — в 1992-м, 2016-м (4-дневная война с Азербайджаном. — Примеч. авт.), 2020-м и сейчас. Я боюсь войны.
Во время блокады Ани пять дней ничего не ела. Говорит, что выдавали черный хлеб из остатков муки — 200 граммов.
— Моя родина там осталась. Я люблю свою родину как своих детей. Вот так я люблю Арцах! Там все мои предки жили. Мой дед, дед моего деда. Тысячи лет там жили армяне. Они все там в земле лежат. Мои братья, мой отец, который в Великую Отечественную войну погиб, моя мама. А я даже не успела к могилам сходить. Хотя бы горсть земли взять…
Бабушка Ани плачет.
Врачи республиканского центра Степанакерта уехали из Арцаха последними. Хирург Сергей рассказывает, что последние дни были страшными. После начала военных действий к ним в больницу привозили большое количество раненых, потом после взрыва на бензоколонке стали поступать сотни людей с тяжелейшими ожогами.
— Я пришел в больницу 19 сентября и до 27 сентября не уходил оттуда ни на минуту. Почти не спал. Раненые — это было еще не так страшно, как то, с чем нам пришлось столкнуться после взрыва на бензоколонке. Это просто фильм ужасов. У нас не было медикаментов для раненых, для ожоговых пациентов. Столько месяцев блокады! Лекарства закончились, хорошо еще, что обезболивающие были. В остальном мы могли только повязки накладывать и менять. В первый же день у нас 13 человек с ожогами умерло. И я не мог уехать, пока мы всех раненых, ожоговых, тяжелобольных не отправили в Ереван.
Раненых вывозили вертолетами. Больница Степанакерта рассчитана на 160 человек, по словам врача, только ожоговых пациентов у них было 180.
— Самое тяжелое, что младший и средний персонал уехал, — продолжает Сергей, — у нас не осталось рук. И врачи все сами делали — и обезболивали, и перевязывали. У нас коллектив 600 человек, а в конце осталось 20. Хорошо, что добровольцы приходили помогать, таскали носилки… Ужас, ужас.
Ночью у центра распределения беженцев еще стоят люди, которые только что приехали. Они будут ночевать в театральном зале или прямо здесь, на скамейках. В основном это мужчины. Женщинам и детям быстро находят места для ночлега.
— Они ничего не сделали! Ничего! — кричит сильным голосом мужчина по имени Апавен. — Там такой хаос был в аэропорту, такая давка. Люди теряли друг друга. Женщина одна старого отца потеряла. Я с ней искал его всю ночь. Еле отыскали. Еще одна женщина шестилетнюю дочь потеряла. Так и не нашли ее.
— Зачем так говоришь! — отвечает ему худой, низенький мужчина. — Без них нас бы вообще всех поубивали. У меня в 2020 году в войне четыре брата погибло. Я знаю, что такое война. Знаю, что миротворцы делали.
Апавен отмахивается от него и говорит мне:
— У меня, сестренка, племянник погиб в 2020 году под Шушей за два дня до окончания войны. Он учился пять лет в Санкт-Петербурге. Похоронили в закрытом гробу. Я сестре сказал: что-то будет, лучше в Ереване его похороните. Она говорит: «Хочу, чтобы он рядом был. Чтобы я могла прийти поплакать над своим сыном». А сейчас азербайджанцы все могилы наших погибших мальчиков с землей сравняют, осквернят. Вот увидишь, сестренка. Власти подписали документ, что не будет больше Арцаха. А мой прадедушка, его звали Костя, родился в 1854 году в Арцахе, а умер в 1956-м. Он прожил 102 года. Пастухом был. Он был арцахцем. В 1921 году Советский Союз решил вдруг отдать Арцах Азербайджанской ССР. Моего прадедушку спросили? Они за него все решили! Мой дедушка жил в Арцахе, когда еще никакого СССР и Азербайджана не было. Теперь в этой земле лежит. Я не понял, они что, моего прадедушку тоже теперь отменить хотят? У меня в Арцахе, сестренка, сад. Там сейчас гранаты можно собирать. В 2020 году, когда в войну люди уезжали, гранаты никто не собирал. Они лопались, и зерна падали на землю. И мы, народ Арцаха, сейчас как зерна граната, будем рассеяны по армянской земле. Но мы есть. Мы будем жить. Мое имя Апавен. Это значит «надежда».
Фотографии Наталии Нехлебовой
