Главная Культура Литература, история, кинематограф Литература Проза

Разгадка Л.Пантелеева

Что же заставляло его жить по законам, по которым не все живут даже в писательской братии, то есть в среде, думающей о себе как об учителях жизни?

Эта книга неожиданна. Неожиданна для нашей литературы. Неожиданна для этого писателя.

Его имя в литературе — Л. Пантелеев (при этом инициал не расшифровывается), а настоящее имя — Алексей Иванович Еремеев.

Он умер в июле 1987 года, не дожив двух месяцев до своих восьмидесяти лет.

При его имени всегда вспоминается его первая книга, написанная вместе с другом юности Григорием Белых, который, уже будучи сложившимся писателем, погиб в застенке в 1938 году, — «Республика Шкид». Это действительно очень известная, знаменитая книга конца 20-х годов, которую издавали десятки раз. Она вышла в свет, когда Л. Пантелееву не было и двадцати лет. Так что не будет преувеличением сказать, что он был прославлен с юности. За «Шкидой» последовали чудесные «Часы», повесть «Пакет» с необыкновенным героем Петей Трофимовым, — и Пантелеев стал очень заметной фигурой в нашей литературе для детей.

Еще при жизни он был признан ее классиком. В учебниках по детской литературе ему отводили целые монографические главы, о нем, хорошо ли, плохо написанные — не о том сейчас речь,— появлялись книги. Он, конечно, входил в литературные энциклопедии, причем к статье давали и его портрет, чего, как известно, удостаивается не каждый. В конце жизни (в 70-е и 80-е годы) у него вышли два четырехтомных собрания сочинений, и в них были включены его дневники и записные книжки, что, по негласным правилам госкомпечати, дозволяется только покойным авторам. И так далее и тому подобное.

Но при всем том жил он как-то негромко. И, конечно, не бежал впереди своей славы.

Началось это давно, с первых лет его литературной известности.

Случилось так, что, когда они с Гришей Белых написали (примерно по половине текста каждый) свою книгу, они не знали даже, куда и кому ее отнести. Воспитанники Школы имени Достоевского (сокращенно: Шкиды), которая собрала на Старо-Петергофском проспекте в Ленинграде несколько десятков беспризорников, они, несмотря па то, что после школы уже попробовали себя в печати, не очень-то и представляли себе, кто может ее прочесть и потом издать. Единственное важное лицо, которое им было хорошо известно, — Злата Ионовна Лилина, не раз посещавшая Шкиду, потому что возглавляла губернский отдел народного образования. Ей и понесли рукопись.

«В огромном кабинете, за большим письменным столом, — рассказывал мне Пантелеев в 1972 году,— сидела невысокая, уже седая женщина в синей люстриновой кофточке. Она поднялась нам навстречу.

— Что вы хотите, мальчики?

Я оробел окончательно, а Гриша нашел силы улыбнуться и развязно выдавил из себя:

— Книжечку написали.

Лилина с ужасом посмотрела на наш огромный сверток:

— О чем?!

— О детском доме.

— Как?!! Об одном детском доме такую махину!

…Покидая дом на Казанской, мы были уверены, что наше дело проиграно… Гриша сказал, что он и не подумает идти к Лилиной узнавать о результатах. Хватит с нас позора…»

Оказывается, их уже разыскивали по всему городу, потому что рукопись попала к Маршаку, в Детский отдел Госиздата, и ее собирались издать.

Но авторы-то были не из привычного рода писателей, которые сидят за столом и пишут. Бывало, что Маршаку позарез нужен автор по имени Алексей Пантелеев, а писатель, войдя в очередной конфликт с властью, находится за решеткой, и требуется вмешательство самого Горького, чтобы освободить его.

Отсиживая (по счастью, недолго) автор в уме переделывал главу, которая вызвала редакторские нарекания.

Но к 1927 году все это было уже позади. Повесть вышла, и у нее был шумный успех.

В литературе, однако, бывают не предусмотренные судьбой сочетания.

В те же годы в детскую литературу вошел Аркадий Гайдар. Вошел своей «Школой», рассказом «РВС» и другими произведениями.

Нет, они, конечно, писали совсем не похожие вещи,— пускай кое-где совпадал даже не материал, а только фон: гражданская война.

Но — воля критиков и читателей (последние, впрочем, в меньшей степени) — их сравнивали. Гайдар и Пантелеев. Пантелеев и Гайдар.

«Пантелеев и Гайдар всегда пользовались любовью детей, — говорил Маршак в 1938 году.— В детских письмах к Горькому, которые мне несколько лет тому назад пришлось разбирать, эти два имени встречались несчетное число раз».

Да, жили они в разных городах — Гайдар в Москве, Пантелеев в Ленинграде, но их постоянно сопрягали. Я не уверен, что отсвет работы Пантелеева падал на Гайдара, на оценку его вещей, но на оценку того, что писал Пантелеев, безусловно, влиял. Если не вдаваться в тонкости, то Пантелеева «подравнивали» к Гайдару. Ибо Аркадий Гайдар все больше становился в общественном сознании тем необходимым детским писателем, которого требовало время.

А Л. Пантелеев, начав очень интенсивно, стал с годами как бы отставать. У Гайдара в ЗО-е выходили всё новые и новые рассказы и повести, а Пантелеев чуть ли не на десятилетие предался поискам самого себя. Арест и смерть друга и соавтора первой книги, которую, конечно же, немедленно перестали издавать, тоже сыграли свою печальную роль.

Почти вся проза Л. Пантелеева всегда была автобиографическая, и писатель умел претворять свою биографию в интересный рассказ для детей. А тут, продолжая писать для них, то есть оставаясь писателем детским, он все больше, все чаще рассказывал о детях. Обычно эту грань — о детях и для детей — не очень-то чувствуют. Но в даровании Пантелеева это о и для было заложено. И можно вспомнить такие прекрасные рассказы, как «Буква «ты»», «На ялике», «Маринка», всем знакомый — «Честное слово», чтобы понять, как талантливо он сочетал о и д л я.

Гайдар в годы засилья пионерского движения, вернее, пионерской жизни, назы­вался пионерским писателем, потому что писал для этого возраста. И Л. Пантелеев тоже считался… Да, я вовремя остановился. Но возраст читателя и принадлежность в этом возрасте к пионерской организации, по тем меркам, характеризовали и писателя. К тому же почти уже не существующая в те годы критика детской литературы, честно говоря, мало разбиралась в оттенках.

Новое Л. Пантелеев писал медленно, мучительно долго. Известные его книжки (кроме «Шкиды») продолжали выходить. Но наступили годы, когда даже не все причастные к детской литературе помнили, что Пантелеев еще жив.

Мне рассказывали, как один не по заслугам известный детский писатель, увидев на столе редактора радио передачу о Пантелееве, искренне спросил:

— А разве он еще жив?..

Между тем Пантелеев писал всегда, но печатался все реже.

Пережив самые тяжелые месяцы ленинградской блокады, он опубликовал свой дневник. Один из первых стал говорить в печати о безобразии с переименованием улиц в однотипные для всех городов и весей штампы. Писал воспоминания о Горьком и Маршаке, Евг. Шварце и Чуковском, в которых в лучших традициях мемуаристики не стеснялся и самого себя изобразить в нелепом виде, а не, как бывает, ретроспективно всезнайкой. С рождением дочки стал вести особый дневник, и в середине 60-х годов издал книгу, повествующую об удивительных отношениях отца и дочери, — «Наша Маша». А еще писал рассказы о своем детстве, о том, как мальчиком видел и понимал события и просто незначительные, на взгляд взрослого, происшествия тех невообразимо далеких лет.

Кое-что из этого печаталось в «Новом мире», у Твардовского («Маршак в Ленинграде», дневник 1944 года, рассказ из цикла «Дом у Египетского моста»…), потому что все это могло быть интересно и выросшим детям, взрослым. Но он оставался детским писателем.

И если назвать нерв его прозы, то, что ее определяет, то это, разумеется, этика.

Вы скажете, что она обязательна для каждого писателя, тем более детского, но не у каждого она так осязаема, как у Л. Пантелеева.

И что самое хорошее — он и жил по ее высоким законам, не поступаясь ради нее ничем. В мемуарах о Маршаке было всего лишь мимолетное упоминание о Солженицыне, и другой бы его снял, чтобы перепечатывать эти воспоминания (лучшие о Маршаке, по моему мнению) снова и снова. Пантелеев на это не пошел. Он публично — телеграммами и письмами — протестовал против изгнания из Союза писателей А. Солженицына, Лидии Чуковской… Ему, конечно, мстили. Но он оставался самим собой.

Что же заставляло его жить по законам, по которым не все живут даже в писательской братии, то есть в среде, думающей о себе как об учителях жизни?

До самой его кончины это оставалось для многих таинственным. Думали, что только характер, замкнутость, упрямство. Наблюдательный Евгений Шварц отметил эту черту даже в молчании Пантелеева. «Держится он независимо, даже наступательно независимо. Эта независимость, даже когда он молчит, не теряет своей наступательной окраски. А он крайне молчалив».

Но теперь мы знаем, что дело было не только в характере. Изо дня в день пополняя свой дневник и удивительные записные книжки (смотри его книгу «Приоткрытая дверь», изданную в 1980 году), он, как и положено, таил от беззастенчивых и глумливых глаз свое сокровенное.

Но в середине 70-х, на склоне жизни почувствовал потребность рассказать об этом, излить это на бумаге, и принялся за свою «исповедную повесть», которую тщательно прятал.

На листе, ее предваряющем, он написал: «Разрешаю печатать эту рукопись — или отдельные отрывки ее — через три года после моей смерти. Л. Пантелеев».

Всей книги журнал не мог бы напечатать из-за ее размера, и поэтому я выбрал отдельные страницы. Но посчитал необходимым сохранить и в этом фрагментарном виде те эпизоды, которые отдают «манией преследования». Сохранить не только потому, что они целиком относятся к теме книги, но и потому, что без них представление о жизни советского человека будет неполно.

И, разумеется, нигде не посягал на суждения и оценки, с которыми кто-то может и не согласиться.

Таким писателя Л. Пантелеева, кроме самых близких ему людей, наверняка не знал никто. И еще меньше кто-либо ожидал, что он когда-нибудь объяснит причину своего несколько странного для многих человеческого и писательского поведения.

Но вот она — разгадка.

От редакции: Теперь мы регулярно будет знакомить вас. дорогие читатели, с фрагментами удивительной книги Л. Пантелеева «Я верую»

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.