Они с дочерью и внучкой выбежали из дома без вещей. Город бомбят.
— Никаких военных или режимных объектов рядом нет. Обычные жилые районы, на которые украинские самолеты сбрасывают бомбы. Все страшно напуганы. Нет воды. Всюду пожары. Кричат раненые. Кругом хаос.
Когда Тамара Кирилловна говорит, ее губы дрожат, а маленькие сухие пальцы сжимаются в кулачки. Но не от злости. От бессилия. Она не понимает, зачем нужно их бомбить?
— Всем известно, что у нас никаких повстанцев нет, а они бросают бомбы. Это нам за грехи — говорит она тихо, опустив глаза. Как звери все стали!
Хорошо, что успели выехать из города, а одежду взять не успели. Если бы задержались — попали бы под обстрел. А могли и убить — из оружия. А кто сейчас, милый, шутит?
Я прислушался к шуму низко пролетающего самолета над монастырем, который снижался перед посадкой на военный аэродром в Ермолино и сказал: никто.
Потом их почти перевели через границу, российские пограничники усадили в вагоны.
— Когда приехали в Москву, вышла на Казанском — от воздуха голова чуть не закружилась. Чистый воздух у вас какой! У нас от азотового комбината знаешь воздух какой? Желтый! Ночью звезд на небе не видно! Днем люди по улицам в повязках марлевых ходят. Дети постоянно болеют. Скотина мертвой рождается. А потому что все кругом отравлено.
— А сюда-то в монастырь, матушка, как вы приехали?
— Как-как? К батюшке Власию за благословением: что делать, куда податься нам?
Когда Тамара Кирилловна приехала в монастырь, из одежды на ней был только ситцевый халат в цветочек.
— Добрые люди одели, а то совсем голая ходила. Простыла. Да чего я! Внучку жалко. Она с почками больными. Восьмой класс закончила, уже четырнадцать. А дочери сорок три. Одна я ее растила.
Я попала на Украину после института, муж рано умер, и я воспитывала дочку одна. У нее в жизни с мужем не сложилось, я их воспитывала, так же как меня родители: трудитесь, в церковь ходите. Никого не осуждайте и живите в мире со своей совестью. Душа за внучку болит — у нее здоровье слабое, и учиться ей надо.
Аэропорт разбомбили. Заводы разбомбили. Больницы, школы…. Сходили мы в последний раз в наш собор Рождества Христова на вечернюю Троицкой субботы, а потом нас начали бомбить. Мы украинскую границу с Божьей помощью пересекли. Нас российские пограничники чуть не на руках в вагоны, и отправили в Москву. А я Москву не люблю!
В Москве мы поехали с в ФМС, там нам дали бланки, мы их заполнили, а потом говорят: «Вы в конце сентября придите», потом паспорт украинский забрали. Там тысячи, тысячи людей стоят в очереди, на улице стоят, а куда пойдешь?
Нам сказали: ищите сами работу, ищите жилье. Мужик рядом со мной в очереди стоял, так он с шестью детьми неделю провел на Казанском вокзале, сегодня на Павелецком, ему куда?
Люди некоторые приуныли. Говорят, что лучше под бомбы, чем на вокзале с маленькими детьми, как цыгане.
А я поехала к батюшке Власию. Как он скажет, так и поступлю. Мы привычные — вода, просфоры, служба и храмы, храмы, храмы, храмы. Дети обижаются, а мы привычные. В храмах — единственное спасение. В храм пришел — на коленочки, Бог поможет.
***
Мы идем с духовной дочерью знаменитого духовника Донецкой епархии, основателя Свято-Успенской Николо-Васильевской обители, схиархимандрита Зосимы (Сокура), Тамарой Кирилловной Шепель к братскому корпусу, где с полчетвертого утра ведет прием духовник монастыря схиархимандрит Власий. Народу очень много, люди стоят на улице. Некоторые уже несколько дней.
Возле храма Рождества Богородицы нас встречает руководитель издательского отдела иеромонах Иосиф (Королев). Он сразу достает из кармана телефон и начинает звонить. Сначала в Калугу, в штаб по делам беженцев по номеру, который только вчера мы поставили в нашу газету. И вот сами же звоним. Переговорив с чиновниками, отец Иосиф звонит замечательной странноприимной матушке Ирине. Та сразу все поняла, и скоро будет.
Ирина с улыбкой здоровается с нашей гостьей и просто говорит: «Собирайся матушка, поедешь ко мне! Сегодня переночуем, а завтра я сама на машине отвезу тебя в Москву, за детьми».
Тамара Кирилловна просит благословения у отца Иосифа и они с Ириной уходят. Когда я попытался было их сфотографировать, они как по команде от меня отвернулись. Скромные.
Уже через час раздался звонок, и Ирина радостным голосом сообщила, что нашла для украинской семьи хороший большой дом! Его выставляют на продажу, и месяц, а то и три, он будет свободен.
Отец Иосиф улыбается, а потом, опустив голову, тихо говорит: нужно еще дома искать. Много их теперь будет, очень много.
