Церковь в годы войны: служение и борьба на оккупированных территориях
Фантазия versus документ
Вопрос о реальных потерях, понесенных Русской Церковью в Великой Отечественной войне, равно как и вообще о религиозной жизни нашей страны в годы борьбы с фашизмом, по понятным причинам до недавнего времени не мог стать предметом серьезного анализа. Попытки поднять эту тему появились лишь в самые последние годы, но зачастую они оказываются далеки от научной объективности и беспристрастности. До сих пор обработан лишь очень узкий круг исторических источников, свидетельствующих о «трудах и днях» русского православия в 1941 — 1945 гг. По большей части они вращаются вокруг оживления церковной жизни в СССР после знаменитой встречи в сентябре 1943 г . И. Сталина с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем) — единственными на тот момент действующими православными архиереями.
Данные об этой стороне жизни Церкви достаточно хорошо известны и сомнений не вызывают. Однако прочие страницы церковного бытия военных лет еще только предстоит по-настоящему прочитать. Во-первых, они гораздо хуже задокументированы, а во-вторых, даже имеющиеся документы почти не исследованы. Сейчас лишь начинается освоение материалов на церковно-военную тему даже из таких крупных и относительно доступных собраний, как Государственный архив Российской Федерации (работы О.Н. Копыловой и др.), Центральный государственный архив Санкт-Петербурга и Федеральный архив в Берлине (прежде всего работы М.В. Шкаровского). Обработка большей части собственно церковных, региональных и зарубежных европейских архивов с этой точки зрения — дело будущего. А там, где молчит документ, обычно вольно гуляет фантазия. В литературе последних лет находилось место и антиклерикальным домыслам, и елейному благочестивому мифотворчеству о «покаянии» вождя, «христолюбии» комиссаров и т.д.
Между старым гонителем и новым врагом
Обращаясь к теме «Церковь и Великая Отечественная война», действительно трудно сохранить беспристрастность. Противоречивость этого сюжета обусловлена драматическим характером самих исторических событий. Уже с первых недель войны русское православие оказалось в странном положении. Позиция высшего священноначалия в Москве была недвусмысленно сформулирована местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Сергием уже 22 июня 1941 г . в его послании к «Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви». Первоиерарх призывал православных русских людей «послужить Отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может», дабы «развеять в прах фашистскую вражескую силу».
Принципиальный, бескомпромиссный патриотизм, для которого не существовало различия между «советской» и национальной ипостасью схлестнувшегося с нацистским злом государства, определит деяния священноначалия и духовенства Русской Церкви на не оккупированной территории страны. Сложнее и противоречивее складывалась ситуация на занятых германскими войсками западных землях СССР. Немцы изначально сделали ставку на восстановление церковной жизни на оккупированных территориях, поскольку видели в этом важнейшее средство антибольшевистской пропаганды. Видели, очевидно, не без оснований. К 1939 г . организационная структура Русской Православной Церкви была практически разгромлена вследствие жесточайшего открытого террора. Из 78 тыс. храмов и часовен, действовавших в Российской империи до начала революционных событий, к этому времени осталось от 121 (по оценке Васильевой О.Ю.) до 350-400 (по расчетам Шкаровского М.В.).
Большинство представителей духовенства были репрессированы. Вместе с тем идеологический эффект такого антихристианского натиска оказался достаточно скромным. По результатам переписи 1937 г ., 56,7% граждан СССР объявили себя верующими. Результат Великой Отечественной во многом был предопределен позицией, которую заняли эти люди. А она в шоковые первые недели войны, когда шло тотальное отступление Красной Армии по всем фронтам, не казалась очевидной — слишком много горя и крови принесла советская власть Церкви. Особенно сложным было положение вещей на присоединенных к СССР непосредственно перед войной западных территориях Украины и Белоруссии. Так, разительно контрастной была ситуация на западе и востоке Белоруссии. На «советском» востоке церковно-приходская жизнь была полностью разрушена. К 1939 г . здесь были закрыты все храмы и монастыри, с 1936 г . отсутствовало архипастырское окормление, практически все духовенство подверглось репрессиям. А в Западной Белоруссии, которая до сентября 1939 г . входила в состав Польского государства (а оно тоже отнюдь не благоволило православию), к июню 1941 г . сохранилось 542 действующих православных храма. Понятно, что большая часть населения этих районов к началу войны еще не успела подвергнуться массированной атеистической обработке, но опасением грядущей «зачистки» со стороны Советов прониклась достаточно глубоко. За два года на оккупированных территориях было открыто около 10 тысяч храмов.
Религиозная жизнь начала развиваться очень бурно. Так, в Минске только за первые несколько месяцев после начала оккупации было совершено 22 тысячи крещений, а венчать практически во всех храмах города приходилось одновременно по 20-30 пар. Это воодушевление было с подозрением воспринято оккупантами. И сразу же достаточно остро встал вопрос о юрисдикционной принадлежности земель, на которых восстанавливалась церковная жизнь. И здесь четко обозначились истинные установки германских властей: поддерживать религиозное движение исключительно как фактор пропаганды против врага, но на корню пресекать его способность духовно консолидировать нацию. Церковная жизнь в той сложной ситуации, напротив, виделась сферой, где наиболее действенно можно сыграть на расколах и разделениях, пестуя потенциал несогласия и противоречий между разными группами верующих.
«Нациславие»
Министром оккупированных территорий СССР в конце июля 1941 г . был назначен главный идеолог НСДРП А. Розенберг, настроенный к христианству по сути враждебно, а по форме настороженно и считающий православие лишь «красочным этнографическим ритуалом». К 1 сентября 1941 г . относится и самый ранний циркуляр Главного управления имперской безопасности, касающийся религиозной политики на Востоке: «О понимании церковных вопросов в занятых областях Советского Союза». В этом документе ставились три основные задачи: поддержка развития религиозного движения (как враждебного большевизму), дробление его на отдельные течения во избежание возможной консолидации «руководящих элементов» для борьбы против Германии и использование церковных организаций для помощи немецкой администрации на оккупированных территориях.
Более долгосрочные цели религиозной политики фашистской Германии в отношении республик СССР указывались в другой директиве Главного управления имперской безопасности от 31 октября 1941 г ., причем в ней уже начинает сквозить озабоченность массовым всплеском религиозности: «Среди части населения бывшего Советского Союза, освобожденной от большевистского ига, замечается сильное стремление к возврату под власть церкви или церквей, что особенно относится к старшему поколению». Далее отмечалось: «Крайне необходимо воспретить всем священникам вносить в свою проповедь оттенок вероисповедания и одновременно позаботиться о том, чтобы возможно скорее создать новый класс проповедников, который будет в состоянии после соответствующего, хотя и короткого обучения, толковать народу свободную от еврейского влияния религию.
Ясно, что заключение «избранного богом народа» в гетто и искоренение этого народа… не должно нарушаться духовенством, которое, исходя из установки православной церкви, проповедует, будто исцеление мира ведет свое начало от еврейства. Из вышесказанного явствует, что разрешение церковного вопроса в оккупированных восточных областях является чрезвычайно важной … задачей, которая при некотором умении может быть великолепно разрешена в пользу религии, свободной от еврейского влияния, эта задача имеет, однако, своей предпосылкой закрытие находящихся в восточных областях церквей, зараженных еврейскими догматами». Этот документ достаточно явственно свидетельствует об антихристианских целях лицемерной религиозной политики неоязыческих оккупационных властей.
Гитлер 11 апреля 1942 года в кругу приближенных изложил свое видение религиозной политики и, в частности, указал на необходимость запретить «устройство единых церквей для сколько-нибудь значительных русских территорий». Чтобы не допустить возрождение сильной и единой Русской Церкви, были поддержаны некоторые раскольничьи юрисдикции на западе СССР, которые выступали против Московской Патриархии. Так, в октябре 1941 г . Генеральный комиссариат Белоруссии поставил в качестве условия для легализации деятельности местного епископата проведение им курса на автокефалию Белорусской Православной Церкви. Эти планы активно поддерживались узкой группой националистической интеллигенции, которая не только оказывала всяческую поддержку фашистским властям, но и зачастую подталкивала их к более решительным действиям по разрушению канонического церковного единства.
После отстранения от дел митрополита Минского и всея Белоруси Пантелеимона (Рожновского) и заключения его в тюрьму СД, в августе 1942 г . радением нацистского руководства был созван Собор Белорусской Церкви, который, однако, даже испытывая мощный прессинг со стороны оголтелых националистов и оккупационных властей, отложил решение вопроса об автокефалии на послевоенное время.
Осенью 1942 г . активизировались попытки Германии разыграть антимосковскую «церковную карту» — разрабатывались планы проведения Поместного Собора в Ростове-на-Дону или Ставрополе с избранием Патриархом архиепископа Берлинского Серафима (Лядэ) — этнического немца, принадлежащего к юрисдикции РПЦЗ. Владыка Серафим относился к числу епископов с туманным прошлым, но явственно профашистскими симпатиями в настоящем, что недвусмысленно проявилось в воззвании к зарубежной русской пастве, которое он опубликовал в июне 1941 г .: «Во Христе возлюбленные братья и сестры! Карающий меч Божественного правосудия обрушился на советскую власть, на ее приспешников и единомышленников. Христолюбивый Вождь германского народа призвал свое победоносное войско к новой борьбе, к той борьбе, которой мы давно жаждали — к освященной борьбе против богоборцев, палачей и насильников, засевших в Московском Кремле… Воистину начался новый крестовый поход во имя спасения народов от антихристовой силы… Наконец-то наша вера оправдана!… Поэтому, как первоиерарх Православной Церкви в Германии, я обращаюсь к вам с призывом. Будьте участниками в новой борьбе, ибо эта борьба и ваша борьба; это — продолжение той борьбы, которая была начата еще в 1917 г ., — но увы! — окончилась трагически, главным образом, вследствие предательства ваших лжесоюзников, которые в наши дни подняли оружие против германского народа. Каждый из вас сможет найти свое место на новом антибольшевистском фронте. «Спасение всех», о котором Адольф Гитлер говорил в своем обращении к германскому народу, есть и ваше спасение, — исполнение ваших долголетних стремлений и надежд. Настал последний решительный бой. Да благословит Господь новый ратный подвиг всех антибольшевистских бойцов и даст им на врагов победу и одоление. Аминь!»
Германские власти достаточно быстро поняли, какой эмоционально патриотический заряд несет в себе восстановление церковной православной жизни на оккупированных территориях и потому пытались жестко регламентировать формы отправления культа. Ограничивалось время проведения богослужений — только ранним утром в выходные дни — и их длительность. Колокольный звон был запрещен. В Минске, к примеру, ни на одном из открывшихся здесь храмов немцы не разрешили воздвигнуть кресты. Вся церковная недвижимость, которая оказалась на занятых землях, объявлялась ими собственностью рейха. Когда оккупанты считали это необходимым, они использовали храмы в качестве тюрем, концлагерей, казарм, конюшен, сторожевых постов, огневых точек. Так, под концентрационный лагерь для военнопленных была отведена значительная часть территории древнейшего в западной Руси Полоцкого Спасо-Евфросиниевского монастыря, основанного еще в XII веке.
Новая миссия
Очень нелегкий подвиг взял на себя один из ближайших помощников митрополита Сергия (Страгородского) экзарх Прибалтики Сергий (Воскресенский). Он единственный из действующих архиереев канонической Русской Церкви остался на оккупированной территории. Ему удалось убедить немецкие власти, что им выгоднее сохранить на северо-западе епархии Московского, а не Константинопольского Патриархата — «союзника» англичан.
Под руководством митрополита Сергия в дальнейшем на занятых землях была развернута широчайшая катехизаторская деятельность. По благословению владыки в августе 1941 г . на территории Псковской, Новгородской, Ленинградской, Великолукской и Калининской областей была создана Духовная миссия, которой удалось к началу 1944 г . открыть около 400 приходов, на которые были поставлены 200 священников. При этом большая часть духовенства оккупированных территорий более или менее явно выражала свою поддержку патриотической позиции московского священноначалия. Многочисленны — хотя их точное количество не может быть пока установлено — случаи казни нацистами священников за чтение в храмах первого послания митрополита Сергия (Страгородского).
Некоторые легитимизированные оккупационными властями церковные структуры едва ли не открыто — и с вытекающим отсюда риском — заявляли о своем послушании Москве. Так, в Минске существовал миссионерский комитет под руководством ближайшего сподвижника владыки Пантелеимона архимандрита (впоследствии преподобномученика) Серафима (Шахмутя), который и при немцах продолжал поминать за богослужением Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия.
Духовенство и партизаны
Особая страница русской церковной истории военной поры — помощь партизанскому движению. В январе 1942 г . в одном из своих посланий к пастве, оставшейся на оккупированных территориях, Патриарший местоблюститель призывал людей оказывать всяческую поддержку подпольной борьбе с врагом: «Пусть ваши местные партизаны будут и для вас не только примером и одобрением, но и предметом непрестанного попечения. Помните, что всякая услуга, оказанная партизанам, есть заслуга перед Родиной и лишний шаг к нашему собственному освобождению из фашистского плена».
Этот призыв получил очень широкий отклик среди духовенства и простых верующих западных земель — более широкий, чем можно было бы ожидать после всех антихристианских гонений довоенной поры. И немцы отвечали на патриотизм русских, украинских и белорусских батюшек нещадной жестокостью. За содействие партизанскому движению, к примеру, только в Полесской епархии было расстреляно фашистами до 55 % священнослужителей. Справедливости ради, впрочем, стоит отметить, что порой необоснованная жестокость проявлялась и с противоположной стороны. Попытки некоторых представителей духовенства остаться в стороне от борьбы зачастую оценивались — и не всегда обоснованно — партизанами как предательство. За «сотрудничество» с оккупантами только в Белоруссии подпольные отряды казнили как минимум 42 священника.
Церковная лепта
О том подвиге, который во имя Родины понесли сотни монашествующих, церковно- и священнослужителей, в том числе награжденных орденами самого высокого достоинства, еще, безусловно, напишут не один десяток книг. Если же останавливаться только на некоторых фактах социально-экономического характера, то следует особо отметить то бремя материальной ответственности за поддержку армии, которое взяла на себя РПЦ. Помогая вооруженным силам, Московская Патриархия вынуждала советские власти хотя бы в малой степени признать ее полновесное присутствие в жизни общества. 5 января 1943 г .
Патриарший Местоблюститель предпринял важный шаг на пути к фактической легализации Церкви, использовав сборы на оборону страны. Он послал И. Сталину телеграмму, испрашивая его разрешения на открытие Патриархией банковского счета, куда вносились бы все деньги, пожертвованные на нужды войны. 5 февраля председатель СНК дал свое письменное согласие. Тем самым Церковь хотя и в ущербной форме, но получала права юридического лица. Уже с первых месяцев войны практически все православные приходы страны стихийно начали сбор средств в созданный фонд обороны. Верующие жертвовали не только деньги и облигации, но и изделия (а также лом) из драгоценных и цветных металлов, вещи, обувь, полотно, шерсть и многое другое. К лету 1945 г . общая сумма только денежных взносов на эти цели, по неполным данным, составила более 300 млн. руб. — без учета драгоценностей, одежды и продовольствия.
Средства для победы над фашистами собирались даже на оккупированной территории, что было сопряжено с настоящим героизмом. Так, псковский священник Федор Пузанов под боком у фашистских властей умудрился собрать около 500 тыс. руб. пожертвований и передать их на «большую землю». Особо значимым церковным деянием стала постройка на средства православных верующих колонны из 40 танков Т-34 «Димитрий Донской» и эскадрильи «Александр Невский».
Цена руин и святотатства
Истинный масштаб ущерба, нанесенного Русской Православной Церкви германскими оккупантами, с точностью оценен быть не может. Он не исчерпывался тысячами разрушенных и разоренных храмов, бесчисленными предметами утвари и церковными ценностями, увезенными фашистами при отступлении. Церковь лишилась сотен духовных святынь, что, разумеется, не может быть искуплено никакими контрибуциями. И все-таки оценка материальных потерь, насколько это возможно, проводилась уже в годы войны. 2 ноября 1942 г . Указом Президиума Верховного Совета СССР была создана Чрезвычайная Государственная Комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, коллективным хозяйствам (колхозам), общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР (ЧГК).
В состав Комиссии был введен и представитель от Русской Православной Церкви — митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич). Сотрудниками Комиссии были разработаны примерная схема и перечень преступлений в отношении культурных и религиозных учреждений. В Инструкции по учету и охране памятников искусства отмечалось, что в актах об ущербе должны фиксироваться случаи грабежа, увоза художественных и религиозных памятников, порчи иконостасов, церковной утвари, икон и др. К актам должны были прилагаться свидетельские показания, инвентарные описи, фотографии. Был разработан специальный ценник на церковную утварь и оборудование, утвержденный митрополитом Николаем 9 августа 1943 г .
Данные, полученные ЧГК, фигурировали на Нюрнбергском процессе в качестве документальных свидетельств обвинения. В приложениях к стенограмме заседания Международного Военного Трибунала от 21 февраля 1946 г . фигурируют документы под №№ СССР-35 и СССР-246. В них приведен общий размер «ущерба по религиозным культам, включая инославные и нехристианские конфессии», который, по подсчетам ЧГК, составил 6 миллиардов 24 миллиона рублей. Из приведенных в «Справке о разрушении зданий религиозных культов» данных видно, что наибольшее количество православных церквей и часовен было полностью разрушено и частично повреждено на Украине — 654 церкви и 65 часовен. В РСФСР пострадали 588 церквей и 23 часовни, в Белоруссии — 206 церквей и 3 часовни, в Латвии — 104 церкви и 5 часовен, в Молдавии — 66 церквей и 2 часовни, в Эстонии — 31 церковь и 10 часовен, в Литве — 15 церквей и 8 часовен и в Карело-Финской ССР — 6 церквей. В «Справке» приводятся данные о молитвенных зданиях и других конфессий: в годы войны были разрушены 237 костелов, 4 мечети, 532 синагоги и 254 иные помещения культового характера, всего — 1027 религиозных сооружений. В материалах ЧГК отсутствуют детализированные статистические данные о денежном выражении ущерба, причиненного РПЦ. Не трудно тем не менее с известной долей условности произвести следующие расчеты: если в годы войны всего пострадало 2766 молитвенных зданий различных конфессий (1739 — потери РПЦ (церкви и часовни) и 1027 — иных конфессий), а общий размер ущерба составил 6 млрд. 24 млн. рублей, то ущерб РПЦ достигает примерно 3 млрд. 800 тыс. рублей.
О масштабах разрушения исторических памятников церковного зодчества, которые невозможно исчислить в валютном эквиваленте, свидетельствует неполный перечень храмов, пострадавших только в одном Новгороде. Гигантский ущерб нанесли немецкие обстрелы знаменитому Софийскому собору (XI в.): его средняя глава была пробита снарядами в двух местах, в северо-западной главе разрушен купол и часть барабана, снесено несколько сводов, содрана золоченая кровля. Георгиевский собор Юрьева монастыря — уникальный памятник русского зодчества XII в. — получил множество больших пробоин, благодаря чему в стенах появились сквозные трещины.