Человек, который не найдет смысла жизни, … будет нежизнеспособен
К трагической годовщине начала бомбардировок Сербии силами НАТО мы начинаем серию публикаций о Сербии. Сербии земной и небесной, об истории, культуре, музыке, людях, святых земли сербской.
Это интервью с Патриархом Сербским Павлом было опубликовано в газете в 1997 году в газете « «С любовью к Сербии» .
Журналист Николай Кокухин пишет о Патриархе Павле: «Он встает очень рано и, когда все еще спят, служит Божественную литургию, молясь обо всем сербском народе. В его небольшое сердце вмещается вся Сербия. Он мал ростом, но он великан духом у него хрупкие плечи, но на этих плечах он несет тяготы всей нации, у него тонкие пальцы, но этими пальцами, сложенными в троеперстие, он поражает легионы демонов, у него легкое нитяное облачение, но под этим облачением скрыта отважная душа. Народ говорит: это наш Ангел, который покрывает и защищает нас».
Ваше Святейшество, начнем с начала Вашего жизненного пути — вспомните Гойко Стойчевича (мирское имя Патриарха Павла — авт.), Славонию, деревню Кучанцы, раннее детство.
Я рос так же, как растет и нынешняя молодежь, с той разницей, что сама жизнь была несколько иная и существовали границы, переступать которые было нельзя. А сегодня смотрите, что творится… Я очень рано остался без родителей. Отец, уехав на заработки в Америку, заболел туберкулезом и вернулся домой умирать.
Мне тогда не было и трех лет; только что родился брат. Мать спустя несколько лет после смерти отца, вышла замуж и вскоре умерла, брат и я остались с бабушкой и теткой. Мое ощущение материнской любви связано с теткой: я помню ее безграничную любовь, она заменила мне мать, и думаю, что когда умру, первой увижу ее, а потом всех остальных. Семья была религиозной; дети ходили в воскресную школу, учили Закон Божий и уже в первые годы жизни знали «Отче наш», но когда рас- тешь без родителей, чувство Отца Небесного переживаешь намного сильнее. Я слышал об одном ребенке, которого мать оставила, с бабушкой и больше не заботилась о нем; когда он слышал от других детей слово «мама», он бежал домой и ласкал кошку, называя ее «мама»… Тетка нас любила, но за наши провинности мы знали и палку.
Хотелось бы заметить, что сегодняшняя система воспитания больна, неправильна, дети попадают буквально в броню родительской любви и заботы и не могут развиваться так, как нужно. Убивается всякая инициатива, и мальчик вы- растает с психологией плюща, вместо того чтобы стать опорой для семьи, или остается своевольным и капризным, ожидая, что все будут угождать ему.
Были ли уже тогда предположения, какие-то знаки, что Вы посвятите свою жизнь Церкви?
Нет, кроме того, что я был очень слабого здоровья. Однажды надо мной уже и свечу поставили, подумали, что я умер.
Тетка видела, что я не гожусь для сельских работ, и было решено, что я должен продолжать обучение. Семья оказала решающее влияние на мое решение поступить в Духовную Академию, но интерес к физике сохранился, я занимался ею в свободное время.
И все же Вы серьезно проверяли свое решение поступить в Духовную Академию?
Тогда, на третьем курсе Академии (это уже период возмужания), мне в голову пришла мысль: «Если Бог наперед знает, что я буду убийцей, могу ли я изменить свой путь? Если могу, Его знание — ничто, а если не могу, где же тут свобода?» Долго я мучился этим вопросом, не находя на него ответа. Довериться кому-то из друзей не мог, их не интересовали подобные вопросы; спросить у преподавателя нельзя, вдруг скажут: «Он еретик» — кто знает?
В этом возрасте всякое приходит в голову, и долго я носил в себе этот вопрос, пока не нашел ответ у Блаженного Августина, который объясняет его понятием времени. Время, говорит он, есть некая непрерывность, имеющая прошлое, настоящее и будущее. Прошлое было — его нет; будущее будет — его нет; а что есть? Есть настоящее, но и его почти нет, оно — точка соприкосновения прошлого и будущего, в которой будущее непрестанно уходит в прошлое. Время существует лишь для тварных существ, материи, вселенной, и в особенности для нас, людей. Мы живем и познаем в категориях пространства и чисел. Для Бога их не существует. Для Него нет ни прошлого, ни будущего, но только вечное настоящее; потому, когда мы говорим о будущем, это-будущее наше, а не Его. И это стало для меня решением проблемы, если бы этого не произошло, занятиям богословием был бы положен конец.
Что Вы почувствовали, когда узнали, что Вас избрали Патриархом?
Это был шок. Я никогда этого не ждал и еще меньше хотел; тогда мне было уже 76 лет, а в таком возрасте что-то начинать очень трудно. Но утро вечера мудренее — на следующий день пришел в себя и стал думать, с чего начать, за что сперва взяться. Знаете, как — есть возможное, есть невозможное, и есть то, что ты должен. Чувство долга и его исполнение — вот главное.
Могли бы Вы выделить наиболее трудный момент Вашего служения?
Малодушие свойственно людям. Но потом, оглядываясь назад, понимаешь, что и неудачи, и скорби имеют свой смысл. Вот, помню, как-то шел пешком в монастырь; дорога долгая, дождь льет, зонтика нет, под ногами глина мокрая, липкая, едва удается ноги от земли отрывать. Думаю: «Господи, почему же так, я же не в кабак иду, что же происходит?» А потом говорю себе: «А где же моя выдержка, стремление?» Все устраивается, если умеешь терпеть и доверяешь Богу.
Почему Вы не считаете себя живым свидетелем событий в Косово?
По простой причине: я им не являюсь. Моему пребыванию в Косово было придано слишком большое значение, Просто я там был, потому что иначе было нельзя. Мы все нуждаемся в хороших людях и добрых пастырях и готовы видеть их везде, иногда и там, где их нет; ошибаемся, видим только внешнее. В добродетели нужно расти непрестанно, достичь высшего порога — «не могу грешить». Это глубинный внутренний процесс, конечно, он отражается и вовне. Иногда человек только рядом пройдет, а вам как-то легче, теплее, а почему — не знаете. И наоборот, рядом с кем-то вам не по себе. Мы готовим в рай или в ад каждую свою духовную клетку. Неврозы — вот вам адские мучения — отчего? От недостатка любви. Совершенная любовь изгоняет все темные страхи.
Значит, начало ада здесь, на земле?
Конечно, здесь. И блаженство здесь начинается. Если тут мы можем себя подготовить к блаженству, то там — уже не сможем. Смерть — это граница, за которой нет покаяния. Но после физической смерти существуют степени блаженства. Для человека в добродетели нет застоя, так же, как и во зле, нет остановки. Как быстро человек будет расти — зависит от его ревности. Конечно, здесь и от разума многое зависит, от понимания и решения вопроса смысла жизни, Это первостепенный вопрос, Если человек его решил, тогда все легче.
Некий молодой человек спросил Эйнштейна, в ‘чем заключается смысл человеческой жизни. «Знать ответ на этот вопрос, — сказал Эйнштейн, — значит быть верующим». Молодой человек продолжал: «Не лучше ли не задаваться этим вопросом?» Эйнштейн ответил: «Человек, который не найдет смысла в своей жизни, будет не только несчастен, он будет нежизнеспособен. Насколько я смог проникнуть в законы природы, я увидел в них проявления высшего разума, в сравнении с которым все, на что способен человеческий разум, лишь бледный отсвет».
По моему мнению, там, где существует высший разум, существует и личность, которой этот разум принадлежит. Так же как личность не существует без разума, так и разум не может существовать без личности. Ни любовь, ни ненависть не могут быть вне личности. Для меня «высший разум» — Божий разум. Для Эйнштейна иначе. Он был пантеистом, не верил в личного Бога, Рай и ад он понял слишком буквально, поверхностно.
Можно ли объяснить сошествие Благодатного огня у Гроба Господня законом природы?
В кувуклии Гроба Господня находится Патриарх. Свечи погашены. Верой и молитвой сходит огонь. Это — чудо. Если апостол Павел не видел Спасителя, тогда все христианство — фикция; если Христос не воскрес, христианство не имеет смысла, ибо в этом вся сущность нашей веры; если Христос не Бог, если нет иного мира, мы — самые несчастные из людей. Если бы даже наука нашла доказательства, что Бога нет, то почему мы должны в это поверить? Как можно доказать, что мир возник сам по себе или что душа смертна? Это уже не наука, а вера материалистов.
Приближается 2000-летие Христианства. Станет ли 2000-й год годом конца мира, и почему на праздновании юбилея книги Откровения Иоанна Богослова на Патмосе присутствовали ученые?
Ученые, которые присутствовали там, — христиане не занимаются вопросом толкования книги. У нас нет ее достоверного общепринятого толкования, это — единственная книга, которая не читается в церкви — ее содержание очень сложно. Пророчества апостола Иоанна трудно понять, пока они не сбудутся. Для нас важно, что святой Иоанн описал полную историю Церкви. В конце придут два святых мужа, будут проповедовать около трех с половиной лет, погибнут от руки антихриста, и затем наступит конец. Все это описано в мистических образах; они предупреждают нас, что в Небесный Иерусалим войдут лишь 144000 праведников, и мы должны подготовить се6я…Число символическое, как и все образы, поэтому, читая эту книгу, мы. должны остерегаться ложного толкования.
Сейчас многие обращаются к буддистской медитации, хотя православная молитва, по словам святых отцов, единственный и уникальный способ подлинного богообщения. В Православии нам известен исихазм. Есть ли последователи этого метода духовной жизни?
Такие люди неохотно рассказывают о своем опыте, это нечто глубинное. Исихазм — это способ достижения небесного Божественного света. Противники исихазма с насмешкой говорили, что исихасты просто смотрят в свой пупок. В дей ствительности же они собираются, максимально концентрируют внимание внутри себя для того, чтобы освободиться от плена этого мира. Когда-то и мирские люди прибегали к такому способу молитвы, но именно под руководством монахов-исихастов; сейчас же монахов все меньше, а потому меньше и наставников в этом делании.
Известно, что Святейший Патриарх Павел исповедуется четырежды в год; каково значение исповеди?
Грех рождается в сердце и в уме. Мы грешим мыслями, словами, делами. Исповедь — это покаянное чувство блудного сына, покинувшего отца, нарушившего Его волю и спешащего вернуться к Нему, а значит, и к себе самому. В раннехристианской Церкви исповедь была публичной, затем ее отмени ли, чтобы не смущать детей и новоначальных. Очень трудно в присутствии другого признаться в своих проступках, Покаяние, по-гречески «метанойя», — изменение ума, а епитимья — не наказание, а лекарство. И себе, и другим говорю: кто угодно может меня унижать, но унизить меня может только один на свете человек — я сам. Когда это поймешь, приобретаешь внутреннее равновесие, покой.
Ваше Святейшество, поговорим о женщине. Однажды вы сказали, что женщина — «немощной сосуд», в другой раз, что женщина намного серьезней и ответственней мужчины, потому что она вынашивает, рождает и воспитывает детей. Разве совместимы эти две мысли?
Совместимы. Женщины эмоциональнее, чувствительнее, им легче оступиться, хотя и среди мужчин это не редкость… «Немощной сосуд» — это из притчи об Адаме и Еве, Ева оступилась первая.
Зачем же Адам послушался ее? Не слабость ли это?
Он послушался потому, что здесь и речь идет о браке. Два в плоть едину. Не было ни ее обмана, ни его легкомыслия, он сознательно решил вместе с ней нести бремя греха. Потому брак — установление райское, и оно не было уничтожено грехопадением.
Что важнее из христианских добродетелей — молитва или милостыня?
Важно и первое, и второе, и еще многое другое… Невозможно выделить какую-то одну добродетель, Если ты не убил, но украл — ты виновен. Молитва — это наши живые отношения с Богом, наш разговор с Ним. Что за семья, в которой сыну нечего сказать своему Отцу? Без милостыни и сострадания к другим мы тоже не сможем спастись, ибо все мы — единое тело.
Вера учит, что блаженство — главная цель существования…
В достижении блаженства существует семь ступеней. Первая — смирение, это фундамент. Гордый человек не способен сделать ничего доброго. Он считает, что Бог его должник, а не наоборот. Высшая из добродетелей — любовь. Ей уже не во что переходить. Вера переходит в созерцание, надежда — в осуществление, а любовь остается связью нашей с Богом, с другими людьми.
