Настоятель — храм — приход. Как строятся взаимоотношения в этой маленькой вселенной? Что требуется для того, чтобы пастырь и паства не просто любили друг друга «в душе», но реально друг друга поддерживали? Что такое приходская жизнь, что мы должны вкладывать в это понятие? Что самое трудное в жизни настоятеля и как мы можем ему помочь?
В прошлом номере нашей газеты вы могли прочитать беседу с настоятелем саратовского храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» игуменом Нектарием (Морозовым). А теперь прихожанка храма во имя святого равноапостольного князя Владимира Марина Бирюкова беседует с настоятелем этого храма иереем Михаилом Богатыревым.
— Отец Михаил, с чего начался приход для меня, я знаю, и момент этот очень хорошо помню. До Вашего появления здесь, во Владимирском, я уже довольно долго ходила в этот храм, вернее, в приспособленное помещение рядом со стройплощадкой. Но когда Вы впервые позвали нас на помощь, попросили отмыть и подготовить к чину положения антиминса новый храм, я почувствовала себя совершенно иначе, чем все это время. Храм сразу стал моим; я стала ему нужна; я ощутила ответственность за него, собственную личную ответственность. Но это для меня, а для Вас — с чего начинается приход?
— Приход начинается все-таки не с веников и не с тряпок, он начинается с молитвы и богослужения. Люди, приходящие в храм, очень хорошо чувствуют отношение священника к богослужению и в зависимости от этого решают: их это храм или не их. Иногда бывает так, что жизнь в новом храме только начинается, нет еще хора, нет настоящего благолепия, много чего нет, но люди чувствуют, какой здесь настрой, и поэтому ходят сюда. Первоначальное недоверие, с которым приходится сталкиваться, проходит, когда люди видят любовь священника к богослужению, его отношение к исповеди, к исповедующимся: исповедь каждого, кто подходит к аналою, должна быть для священника свята.
Я всегда знал, что если я буду нормально работать — потому что для священника это именно нормальная работа — то все наладится.
— Но должны же люди что-то храму отдавать, что-то в его жизнь вкладывать, а не просто — отстояли службу и ушли?
— Это очень хорошо, когда человек что-то для храма делает. И не только тогда нужно делать, когда священник просит. Собственная инициатива должна быть, самому нужно видеть, где требуется помощь. В этом тоже проявляется отношение христианина к храму, к месту, в котором мы готовимся к вечности. Слава Богу, у наших прихожан это есть! Храм стоит третью зиму, и я уже привык к тому, что мне не приходится никого просить: выпал снег — прихожане сами приходят, разбирают лопаты, расчищают дорожки. Это простое дело, оно не требует особых согласований. Более сложные вещи иначе решаются. Но и здесь — люди проявляют инициативу, приходят, предлагают: мы хотим сделать для храма то-то и то-то.
Когда я сюда пришел, мы служили в маленьком приспособленном помещении. Там крыша протекала, летом жарко было, зимой холодно, и я перед собой поставил задачу: как можно скорее достроить новый храм. И сразу понадобилась помощь людей, и они стали предлагать помощь. Только благодаря прихожанам, готовым работать круглые сутки, нам удалось встретить Пасху 2010 года не в том маленьком домике с голой кирпичной кладкой внутри и крышей, протекавшей в десяти местах, а в новом уже храме. А потом люди пришли и попросили благословения на то, чтобы цветочки первые посадить вокруг храма. Земля была такая, что ничего бы не выросло, — мы завезли два самосвала чернозема и попросили прихожан раскидать лопатами этот чернозем. Трогательно было видеть, как взрослым помогали дети с маленькими лопаточками.
— А потом меняли иконостас — временный, фанерный, на постоянный, красивый, резной. И тоже торопились — к Рождеству. 31 декабря — в храме горы опилок, стружки, все покрыто бурой древесной пылью. Вы предложили добровольцам прийти ранним утром первого января и привести храм в порядок. Я про себя подумала: ну, придут полторы бабушки. А пришла такая бригада! И женских, и мужских рук хватило: к вечерней службе все сверкало и светилось… Все-таки это ведь от настоятеля зависит! Я знаю священников — и отнюдь не плохих, которые жалуются на эгоизм прихожан: никто, дескать, не подойдет, не спросит, чем помочь…
— Конечно, это зависит от настоятеля, но и от самих людей тоже. Ведь и у нас далеко не все спешат к лопатам и веникам, много людей по-прежнему ходит только на богослужение. Я и к ним обращался с какими-то просьбами, но они старались побыстрее все сделать и уйти. Настаивать и требовать я не могу, конечно. Мы с этими людьми вместе молимся Богу, и этого достаточно. Такова сегодняшняя жизнь, что не у всех хватает времени, сил — многие заняты собственными проблемами. И потом, это вообще специфика городского прихода — как правило, формируется костяк, это люди, готовые помочь, откликающиеся на все просьбы, но при этом много других людей, тех, которые просто приходят сюда помолиться.
— Я так понимаю, что никаких претензий к этим людям у Вас нет…
— Обрастать претензиями к людям — это совершенно неправильно. Надо четко понимать, зачем ты здесь находишься. И помнить, что ты в храме не хозяин. Ты человек, Самим Богом приставленный к этому делу. Твоя задача — не делить людей на приходе на хороших и плохих, способных помочь и неспособных помочь. Твоя задача — принять каждого. Потому что в Церковь человека приводит Господь, и мы не должны здесь никакого контроля устанавливать. Нужно помочь человеку войти в храм, а не обличать: не так сделал, не то надел… Меня никто не ставил сюда обличать людей. Ведь даже Христос сказал: кто поставил Меня судить или делить вас? (Лк. 12, 14).
— Обличать, конечно, ни к чему, но… Храм расположен в парке, в зоне отдыха, рядом стадион, зимой каток, летом какие-то аттракционы действуют, оттого в храме — много спонтанных визитеров, подчас плохо понимающих, что такое православный храм. Понятно, что никто у нас не выгонит женщину в брюках; но когда в шортах заходят, да еще и в одних шортах (мужчины, конечно), — тут уж возникает некоторое возражение. А недавно мы втроем не могли уговорить молодого человека снять лыжную шапочку: он заявил нам, что это его право — стоять в шапке.
— Скажу больше: на днях во время полиелейной службы в храм зашел человек на коньках. Катался, видимо, на катке, потом в парке по дорожкам обледенелым, и вдруг — решил зайти. Чудно было… Конечно, правила поведения, в том числе и определенные нормы в одежде, должны соблюдаться. Но в то же время следует помнить: здесь не монастырь со строгим уставом, здесь обычный городской приходской храм. И мимо него проходят, и в него заходят очень много людей, не знающих практически ничего о вере и Церкви — как это ни странно даже сейчас, в эпоху информации. Они входят в храм, подчиняясь подчас неясному для них душевному порыву. И не всегда задумываются при этом о своей одежде. И наша задача — не выпроводить этих людей, а сделать так, чтобы и они тоже в храме остались, остались на всю жизнь.
Я ведь неслучайно ящик на входе придумал: кидаешь деньги в щель и сам, без свечницы, берешь свечку. Чтобы человек ни от кого не зависел, чтобы он, хотя бы на какие-то минуты, мог остаться с Богом наедине.
— Кстати, о деньгах. Не хватило бы ведь этого ящика и прочих приходских доходов даже и на сотую часть того, что Вами за эти три года в храме сделано. Вы сказали както раз полушутливо, что стали за эти годы профессиональным нищим. Но почему Вам подают? Они что, сплошь верующие, православные — эти Ваши жертвователи?
— Нет, конечно. Среди них разные люди есть. И я прошу у них по-разному. К кому-то обращаюсь потому, что это мой давний хороший знакомый. К кому-то потому, что это известный благотворитель. А в ком-то действительно чувствуется вера. Кто-то соглашается помочь воскресной школе, чтобы дети занимались в хороших условиях; кто-то оплачивает поездку детей и родителей в Троице-Сергиеву Лавру; кто-то берет на себя часть наших коммунальных платежей (а всего около 30 тысяч в месяц приходится платить), а кому-то действительно важно благолепие храма. Но отмахиваются из тех, к кому я обращаюсь, немногие. И в конечном счете, это для меня тайна — почему нам помогают. Тайна души человеческой, тайна действия Бога в ней.
— Финансовые, хозяйственные, административные проблемы отнимают у настоятеля массу сил, нервов, времени. Иной священник от этого выгорает, утрачивает любовь, перестает чувствовать себя пастырем, духовником. О ком можно уверенно сказать: нет, ему это не грозит? Не знаю… Но вот, я вхожу в Ваш кабинет и вижу, что Вы завершаете долгий, по всей видимости, разговор с молодой женщиной. Вы протягиваете ей листок бумаги с Вашим телефоном: «Когда тебе опять захочется выпрыгнуть из окна — ты сразу позвони мне, хорошо?». Вопрос: откуда у вас силы на сострадание каждому, на соучастие в каждой судьбе?
— Сил не хватает, на самом деле. Иногда они кончаются совсем.
Положение священника у нас не совсем нормально, конечно. В норме он должен только служить и духовно окормлять свою паству, а строительство и благоукрашение храма, финансы и прочее — это дело общины, прихода. Но об этой норме у нас уже никто не помнит давно. Необходимость строить и благоукрашать — это объективная сторона нашей церковной жизни сегодня. Мы восстанавливаем то, что разрушалось семьдесят лет «до основанья, а затем…». Чтобы не забыть о людях при этом, чтоб на них хватило времени и сил, нужно искать какую-то золотую середину. Не знаю, удается ли мне ее найти. Конечно, внутреннее, душевное, духовное, да просто физическое состояние настоятеля остается для большинства прихожан тайной, так, наверное, и должно быть. Но на вопрос: «Что делать?» — есть ответ вполне определенный: служить Литургию. Когда служишь Литургию, чувствуешь чисто физически, как силы в тебе восполняются. И раны исцеляются, и откуда ни возьмись возникают какие-то приемлемые пути решения… У меня лично только так.
Фото Юлии Ракиной
Газета «Православная вера», № 4 (480), февраль, 2013 г.
