Татьяна Краснова
Я пишу мужу в Италию. Он летит ночным рейсом в Москву, а значит – успеет заскочить в аптеку.
Мой муж хорошо говорит по-итальянски и умеет клянчить.
Итальянский он выучил сам, а вот клянчить его научила я. Сегодня он попробует выпросить у итальянского аптекаря препарат, который необходим при послеоперационной атонии и паралитической непроходимости кишечника. Что это такое – вы можете (или, к счастью для себя, пока не можете) представить. Те, кто писал мне с утра – могут. Их уже коснулось. Те, до кого еще «не долетело», продолжают смотреть телевизор, слушать про наши несомненные успехи в макроэкономике (вот бы узнать, что это такое?), и гордиться величием державы.
Держава действительно велика. Осознавать это приятно – в отсутствие атонии кишечника, конечно. С атонией немного сложнее, но и это возможно. Для облегчения задачи можно представить себе, например, мощь и величину Державы в сравнении с чем-нибудь мелким. Например, с Израилем.
На небольших картах вместо этого государства вообще стоит номер. Всё название не вмещается. Недавно я навещала там свою любимую подругу. Она – гражданка Израиля, еврейка, и на этом вот простом основании Израиль пятый год лечит ее от рака. У моей подруги есть «корзина». Это значит, что все самые сильные, самые действенные, самые новые препараты, только что прошедшие испытания и признанные эффективными, немедленно попадают «в корзину» и достаются моей подруге бесплатно. Или за сущие копейки. На основании, повторю, того, что она – гражданка Великой Страны. Или, простите, это я – гражданка великой страны, и это у меня в кармане «серпастый-молоткастый» предмет гордости, а у нее какой-то, извиняюсь, теудат-зеут, пластиковая карточка, на основании которой она получит то, чего я от своего отечества не получу никогда?!
Так чем же определяется величие страны?
Просторами от моря до моря, или заботой о слабых?
Победами в прошлых войнах, или заботой о тех, кто выжил и жив до сих пор?
Ненавистью, или любовью?
Равнодушием, или тем, что мы называем иностранным словом – эмпатия?
Хотя, собственно, зачем оно, иностранное. Есть ведь хорошее русское: жалость. И еще одно, не хуже – забота. И совсем уж хорошее – совесть.
Если иметь жалость – невыносимо будет смотреть, например, на истощенных детей, чьи легкие не могут дышать самостоятельно, и наполняются вязкой слизью, от которой одно спасение – современные дорогие антибиотики.
Если уметь заботиться, то из-под земли достанешь, последнее отдашь, но купишь лекарства и аппараты, которые продлят этим детям жизнь. Не агонию, а жизнь – такую, какая уже есть для больных муковисцидозом в Европе, Америке, и том же крошечном Израиле.
Если иметь совесть…
Вот с ней, проклятой, совсем плохо на нашей части суши.
Ведь будь она у тех, кто принимает решения, дешевый морфий в последние часы получали бы те, кого и правда не спасти. А те, кто еще мог бы жить и дышать – получали бы дорогие импортные препараты, которые пока помогают много лучше отечественных, как бы обидно это ни звучало. Да вы и сами все знаете про препараты, дорогие приниматели решений. Только с совестью у вас что-то случилось – такое, что не лечится даже в Швейцарии.
