Главная Лонгриды Культура Страницы истории
«Работал день и ночь и за это получил благодарность – тюрьму». О чем писали репрессированные из тюрем и лагерей
Как они выживали и что хотели передать родным
Эти письма репрессированных дошли до нас чудом. В редких лагерях и тюрьмах разрешали писать родным, и, не имея чернил и бумаги, иногда люди выцарапывали письма на бересте. Не менее сложно было их и сохранить: чаще всего родные уничтожали послания из-за страха преследований как «сохранивших связь с врагами народа», а если прятали, то тщательно, например, в подушках, подкладке шубы, под кирпичом стены дома или за обоями.

Архив Международного общества «Мемориал» собирает и оцифровывает эти письма, чтобы спустя годы мы могли прочитать и узнать, как выживали после ареста репрессированные и что хотели передать своим родным. Это строки о заботе и доме, любви и надежде, отчаянии и несправедливости.

В День памяти жертв политических репрессий мы публикуем одиннадцать таких писем. Сохранена авторская орфография, пунктуация и грамматика.

Письмо Николая Задорожнюка
«Работал день и ночь и за это получил благодарность – тюрьму»:
письмо Николая Задорожнюка
Задорожнюк Николай Никитич (1900–1937), заместитель начальника паровозного депо станции Вязьма. Арестован в 1937 году, приговорен прокурором СССР к высшей мере наказания и расстрелян.
Николай Задорожнюк
14 октября ? года

Здравствуйте мои дорогие Нина, мама, Костя и Вовочка Шлю я Вам свой привет и желаю здоровья Шлю я Вам это письмо из тюрьмы не знаю дойдет ли оно так как отсюда письма не дают посылать и кроме того нет бумаги постараюсь кратко просить Вас сделать то что я считаю для помощи моей семьи Вы знаете что я не виновен но сейчас такое положение что разсчитывать на оправдание нет надежды, но знайте что врагом народа я ни когда не был и ни когда не вредил и я хочу что бы вы знали это для меня будет легче что мои родные не считали меня преступником, вся моя вина только в том что я работал день и ночь и за это получил благодарность тюрьму. Вы обо мне не безпокойтесь в особенности мама берегите свое здоровье, люди сидят [много?] кроме меня [думаю?] что и я не погибну, буду работать, освободят, я Вас благодарю что Вы приезжали жаль что не видал Вас, белье и твою записку дорогой Костя я получил плакал что тебя не видал и что все так произошло, видно такая судьба у меня бывает Нина каждый месяц с передачкой но ее я тоже не вижу уже шестой месяц что о ней с детьми не знаю, деньги у ней еще должны быть а дальше как будет не знаю

Жаль детей только такой возраст надо учить я прошу Вас помогать ей советом как лучше быть может сейчас пусть поживет до весны чтоб не срывать детей а весной как Вы считаете может лучше ей переехать к Вам я знаю что Вам будет трудно но я когда выйду за все отблагодарю. Смотрите как лучше только помогите ей знаете она сама не сумеет прожить неопытная, деньги ей пока не посылайте должны быть у ней. Я не знаю почему она не работает может быть не принимают,
и еще вот что про меня не с кем не говорите в особенности прошу папу лучше говорите что меня у вас нет и про меня Вы ничего не знаете а то я боюсь что-б не придрались к Вам.
Я Вам посылал деньги перед арестом триста с чем то рублей получили ли Вы их. Надо много писать но сильно растроен и тороплюсь послать на волю это приходится посылать не легально.

Костя береги маму я знаю что она это мое большое горе переживает тяжелее всех. У меня суда еще не было все еще идет следствие и когда будет конец не знаю думаю что в декабре хоть бы скорей сильно ослаб в тюрьме [без] воздуха и света, Незнаю где [Илоня?] и что с ней, вот когда осудят тогда разрешают писат и получать тогда напишу все свои дела, пока досвидания мои дорогие крепко целую Вас не забывайте Нину детей пишите ей дайте совет что делать, я знаю Вам будет трудно а я здесь не чего дельного не могу посоветовать. Досвидания обо мне не беспокойтесь и приезжать не надо ко мне все равно не пустят пусть Нина ездит помогает денег тоже не надо у меня есть и покупать не где и не чего. Целую всех у меня надежда что мы еще будем жить и я Вас не забуду. Коля 14/X[I?]
Письмо Михаила Юдина
«Не с кем поделиться и никто не может хоть теплым словом помочь»:
письмо Владимира Высочина
Высочин Владимир Анатольевич (1900–1994), инженер, выпускник химико-технологического института имени Менделеева. Арестован в 1942 году, приговорен к 5 годам исправительно-трудовых лагерей, срок отбывал в Норильлаге.
3 июля 1944 года (письмо написано карандашом)

Маме

Mutterchen!

Пишу случайно, впопыхах, карандашом. Жизнь однообразна, сера, тосклива.
Как серенький осенний день, когда все небо обложено свинцовыми тучами и идет мелкий дождь и когда идет дождь, идет без всякой надежды на прекращение в течение долгого долгого времени.

Именно поэтому мне не о чем писать, т. к. два пятиалтынных больше отличаются друг от друга нежели один день моей жизни от другого.

Я хочу написать только вот о чем. Я знаю, что ты очень небрежно относишься к своему здоровью и не обращаешь на него никакого внимания. Конечно, каждый человек имеет право распоряжаться собой так как ему хочется, но все же обычно принято думать и о других, которые заинтересованы в нем не меньше. И вот это обстоятельство должно было бы тебя заставить несколько иначе поступать. Если тебе самой все равно, то подумай сама как будет для меня, для Ирины, Пушки хорошо. Это совершенно неизлечимо. Я не в состоянии все время ходить со сжатым сердцем (фигурально выражаясь), а сейчас это у меня перманентное состояние. И благодаря этому я в сущности почти потерял всякое равновесие и мое настроение находится на таком уровне, что даже невозможно о нем рассказать в письме.

Думаю мне и тяжко и нет отдушины и некому сказать не с кем поделиться и никто не может хоть теплым словом помочь.

Целую тебя крепко-крепко
Володя.
Мемориальный комплекс «Норильская Голгофа», 2010 год. gulagmuseum.org
«Ты мне настолько близка по духу, что я не знаю, можно ли быть еще ближе»
18 июля 1944 г.

Ирине

Моя любимая, дорогая, хочется назвать как-нибудь так хорошо-хорошо, а слов не хватает вот пишешь обычные. Пишу опять с оказией. Получил, повидимому все июньские письма и газеты по 30/6. Последнее твое письмо от 29/6, мамино от 24/6. Здоров, на этот счет, сейчас по крайней мере, беспокоиться не следует. Пушка сообщая об отметках и хвастаясь пятеркой по русскому письменному в открытке написала «арифметека».

За это я бы ей поставил кол. Что я могу сказать про себя? Так все серо и безотрадно, что ничего не скажешь. У вас хоть огороды занимают львиную долю в жизни. У меня же все в прошлом. Все время думал о тебе. Можно без всякого преувеличения сказать, что эта мысль ни на одну минуту меня не оставляет и во сне и наяву. Иногда, вдруг вспыхивает надежда, воображение начинает работать, представляется так ясно-ясно, как открывается дверь и входишь в комнату к вам. Сердце начинает биться быстро, быстро. А потом все оказывается плодом воспаленного воображения.
Неужели же нам не придется встретиться и больше никогда, никогда не разлучаться? Даже на один день я не хотел бы разлуки. А тут в перспективе годы, да еще какие! И знаешь если себе представить действительное положение вещей, то можно от одной только мысли об этом повеситься.
Нелепость этого положения тогда встает с такой выпуклостью, с такой ошеломляющей ясностью.

Это похоже на то, как иногда вдруг услышать свой голос. Помнишь это чувство странного удивления? Зачем я здесь и кому это нужно?

Я никак не могу отвязаться от эпиграфа к чеховской «Тоске». Помнишь? «Кому повем печаль свою». Я знаю, что такое печаль. Я знаю как иногда можно сидеть застыв в одной позе, без связных мыслей, с обрывками воспоминаний, которые сменяются со страшной быстротой, — аллея в Гаграх, букинистический магазин на Кузнецком, пляж в Ореанде, Чепелево и т. д. Так можно иногда просидеть целый день если бы не необходимость «трудиться». Я знаю что такое щемящая тоска, когда для того чтобы не стонать ходишь и покашливаешь и когда тебе так душно, так душно, что разорвал бы все на себе, вырвал бы это проклятое сердце которое болит нестерпимо. «Кому повем печаль свою» У меня нет лошади, да и не удовлетворила бы меня такая вещь.

Печаль очень хорошее глубокое слово. Все печально, это основной фон, а на нем расшито все основное — горе, тоска, боль. Острые чувства у человека подолгу не бывают и не могут быть. Всплеск, сильное переживание, а затем печаль, печаль. И письмо это печальное. Если бы был у меня талант, я бы написал печальную симфонию, так и назвал бы ее «Печальная симфония». И если бы она удалась, то люди, слушая ее, должны были бы плакать, плакать тихо, беззвучно, молча. Слезы должны были бы тихо струиться по лицу, а человек должен был бы сидеть молча застывший, подавленный громадой свалившегося на него горя, перестрадавший его и печальный как серый осенний день.
Мне так хочется сказать что-нибудь хорошее-хорошее тебе, чтобы ты поняла самое заветное, самое дорогое что я храню о тебе и нет слов. Только музыка в состоянии выражать самое сокровенное, что есть в человеке и притом с величайшей искренностью.
Попробуй словами выразить чувство возникающее в тебе при исполнении dis-moll'ного этюда Скрябина (8 опус). Будет так фальшиво, что противно станет. А сколько жалких слов можно сказать на тему 1-й симфонии? И все равно не высказать даже сотой доли того, что так красноречиво сказано в 6-й. Ты сравниваешь эпоху Герцена и Огарева с нашей и говоришь, что наши письма неинтересны. Но мы должны помнить, что они могли бы быть не менее интересны, а м.б. и более. Все дело в конъюнктуре. Что же касается мемуаров, то если мы лично их не оставим, то другие непременно оставят. И думаю, что интереснее этих мемуаров найти нельзя будет за всю историю человечества. О поучительности же их и говорить нечего.

Мне очень тяжело, что я ничем не могу помочь тебе. Ты не знаешь как поступить со своей работой, а что я могу посоветовать? Ведь вам там виднее и понятнее все. А кроме того что может сказать такой страшный лодырь как я.
И боюсь я что несмотря на то, что ты пока тверда в отношении меня, постепенно эта твердость перестанет существовать и ты невольно задашь себе вопрос, — а что же дальше? Сколько можно и нужно ждать?

Конечно все это понятно, но тем не менее я не могу потерять тебя. Ты мне настолько близка по духу, что я не знаю можно ли быть еще ближе. И то понимание, которое ты всегда проявляла, хотя среди будничных мелочей это как бы терялось, для меня является залогом того, что ты для меня никогда не потеряешь того значения, которое имеешь в настоящее время. Мне порой кажется, что если бы это все благополучно кончилось, то мы могли бы быть идеальной парой, в буквальном смысле слова.

Вот видишь как иногда спустя 13 лет можно начать писать письма как будто бы пишешь, имея 18 лет от роду, своей первой любви.
Я очень хотел бы чтобы ты получила это письмо. Может быть ты хоть чуточку поймешь чем я живу и что такое вообще моя жизнь.

До свидания моя любимая, я не могу больше писать, т. к. нет путных искренних слов. Беден язык человеческий!


Целую тебя крепко, крепко
твой Володя.
Привет всем. Целую маму и Пушку.

Маме передай, что она должна помнить свое обещание передать мне в целости и сохранности обеих Ирин. Поэтому она и сама должна быть в целости и сохранности. А все-таки хорошо сказано: «Кому повем печаль свою». Это звучит как выражение глубочайшей чистоты человеческого чувства.
«Положение последней собаки на улице лучше моего»: письмо Михаила Юдина
Михаил Дмитриевич Юдин (1895–1940), преподаватель математики в Ногинском педагогическом техникуме. Арестован в 1938 году, приговорен к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Отбывал срок в Амурском железнодорожном лагере, умер в лагере.
Письма написаны очень мелким почерком, бледным карандашом, прочитать текст крайне сложно.
Михаил Юдин
Хабаровск II, 101 кол, 4/XII. 38

Родные мои! Ваша третья посылка доставила мне радость и в стократ больше горя. В ту ночь, когда я писал вам последнюю открытку – меня совершенно обворовали, или как тут говорят «раскурочили». Украли всё, кроме того, в чем я спал и на чем спал, т е кроме одеяла, подушки, пальто, бушлата, шапки, теплых чулок, [длинных?] и [паяльных?] перчаток. Короче говоря, меня разули, раздели и оставили голодным, [осрамив?].

На другой день л нашла и возвратила мне валенки, [теплые?] брюки и рюкзак. Белье все пропало как и [кожаная?] обувь безвозвратно. Чтобы понять вы это, надо знать, что сейчас я живу в совершенно иной среде, чем на 94 кол. Если там большинство обитателей нашего барака составляли представители нашего [московского?] этапа, то здесь таковых в бараке только 2 – остальные [бытовики?] – жулики, воры разных рангов, и т. д. Моральная атмосфера [...] кто-либо про [?] на нарах. У меня за ним смотрят, смотрят десятки глаз. Так вот ваша посылка, горя два дня после [...] сюда, вызвала слежку за мной, [...] и рано или поздно меня [должны] были [воровать?]. Случай этот совершенно вывел меня из равновесия, оправиться я не могу от этого до сих пор.

Жаль я [лишен?] вещей, страшно за будущее, а главное стыдно за вас за те [мучения?] которые я [предоставляю?] вам и которые мне не всегда помогают.

Я [...] здесь и следующий недели и он убеждают, что иметь здесь что-нибудь кроме как на себе – [не слать?]. Присылать что-нибудь из обуви, одежды, белья – выкинуть в бездонную яму. Я категорически запрещаю вам присылать мне что-либо из вещей – ни фуфайки, ни запасных брюк, ни белья. У меня сохранилось две пары белья – [...]
Предо мной сейчас 2 пути: превратиться в «доходягу», «огонек» (человек доходящий, угасающий) или в настоящего бамовца (БАМ – байкало-амурская магистраль – прежнее название лагеря), не имеющего ничего собственного, кроме вшей. Я медленно, но неуклонно «дохожу» и в результате, с болезни, горя и [целой?] жизни. Тут в бане я насчитал на левой ноге уже 12 увеличенных язв (3 из них величиной в 5-коп монету), язвы кровоточат, гноятся, ноги прилипают к одежде, [сейчас же?] это отдирается и причиняет мучительную боль ноги обе покрыты чёрными [крапинками?]. Ну да лучше не писать об этом. [В подрят?] с такими хронч. болезнями не [кладут?], а «работе это не очень мешает». Если я до [весны?] выдержу и [справлюсь?], то тогда стану на старый путь – ток. [Пусть?] легче, по крайней мере будешь спать спокойно. Итак, никаких вещей мне не высылайте (какая это страшная обуза для [передвижения?] и соблазн для воров!) Продовольств. посылки надо высылать чаще, но [отдельными?] порциями (идеал – 3 раза в м-ц, кг по 6-8).
Мне стыдно сознаться в том, что я пишу в письмах только о посылках и деньгах, тем более что и наше положение тяжелое. Но положение последней собаки на улице мне представляется лучше моего: страшен не труд, как бы он не был тяжел, а болезнь, среда, моральное состояние.
Иногда готовы разбить голову о нары, подставить ее под кайло [...] или лечь вместо шпалы... Посылки для меня (разумные, т. е. продавольств.) вопрос жизни и смерти. Что скрывать? Норматив я не вырабатываю, получал 300-500 г. хлеба, а калорийность [...] "приварка" (вам это непонятно) десятки калорий, а ведь землекопу надо не менее 400 калорий. Понятно? Черн. хлеб вкуснее любого пряника и [куска?] баланды на нарах (причем с верхних сыпется мусор, клопы, а еще хуже – куриный помет. [...].

Что присылать? – сухари, сахар, масло (нужнее, чем соль), концентраты. Я так ругал себя за то, что [...] посылки, не попробовал ни сала, ни сладких сухарей, ни хмеля, ни сгущённого молока. Все, дурак, [храня?] для [...] и еще более тяжелых дней. Теперь буду не так: наемся хоть раз вволю. Вот [здесь-то?] и имеет громадное значение, то, чтобы посылки были почаще и побольше (можно было бы носить с собой и в сортир, а не [клетку?] и на работу). Вещи нельзя оставить даже на минуту, правда может быть это только [день?], а на другой [мне?] будет легче. Бабушка все спрашивает меня об условиях жизни и работы. Работаем сейчас немного – от восхода солнца до захода, т. е. часов 8, а потом работаю день доходя до [15?] ч., выходной день один в м-ц, и то не регулярно. В бараке 90 человек, сплошная нара в 2 этажа, / копчушка ([мужицкая?]). Чем я могу заниматься вечером? Лежу на нарах, охраняю вещи, а мысли все в прошлом, около вас. Бабушку удивляет, как сейчас можно копать землю, для этого есть жел. клинья, кувалды, ломы, кайла; рубят, как горную породу [...].
Письмо Михаила Юдина
Производительность труда ничтожная и даже не такие работники, как я, сидят на 300 г. Мне [вот] кажется, что у вас какое-то идилиическое представление о моей жизни. Бросьте все иллюзии, мне трудно писать подробно, т. к. страшно, что и это письмо не дойдет по назначению. Будь, что будет. Я приготовился ко всему и естеств. отбор (отмирание слабых) будет для меня избавлением. Я боюсь, что у вас даже явилось сомнение, не виноват ли я действительно, раз наказан так основательно. Клянусь всем святым для меня – памятью мамки, честным трудом, ради которого я жил, будущем моих детей, я ни в чем не виноват ни перед родиной, ни перед сов. властью. Виновато мое происхождение, требовательность к людям, благодаря чему у меня было больше врагов, чем друзей, прямая, открытая критика. Если существует потусторонний мир, во что верили миллиарды людей (я то не верю), то там мне многое проститься [...], умереть легче.

Нас сейчас готовят в этап, уедем вероятно завтра. Куда едем – неизвестно, думаю, что на новое строительство, т. к. подобраны наиболее молодые (не старше 50 лет), поэтому мне пришлось расстаться со старым знакомыми-москвичами (им всем старше 50) Ни посылок, ни денег не высылайте по старым адресам. Как приеду на новое место, сейчас же сообщу. Очень жаль, что вы выслали мне 50 р. по старому образцу – вряд ли я их когда получу, ровно как и деньги из [...]. Самые надежные деньги пересылать в посылках (до 30 р.) класть открыто с регистрац. листом. Марки в письмо класть нельзя – из 8 марок я получил 5 (ведь все письма «контролируются»). Во все посылки обязательно вкладывайте витамин С от цынги продается во всех аптеках Москвы; <...> здесь это лучше их, чуть ли не чудотворным средством. Это обязательно! Теперь о вас. Деньги мои не конфискованы и получить их можно, если отделение не удостоверит подписи, то я пришлю [незасвидетельствованную] и ее удостоверите ее у [Спасской]. Карточку детей я получил [дек] (письмо не поступало месяца, очевидно завалялось при проверке, а потом адрес бабушка написала неверно – надо Хабаровск 2, а не 2 – лагерь. Жаль что дети пишут редко, а дядя совсем нет.
Пишите чаще, хоть [...] заказных не надо. Всех целую и желаю Кирочке не лениться, [Татюше] не гордиться, Игорюхе получше учиться, а всем вместе быть труженникам хорошими комсомольцами.
Так как у меня украли всю бумагу, конверты, каранд, то эти вещи вышлите в первой же посылке. От сестер ничего не имею (они очевидно отказались от меня); хорошо, если бы вы попросили Надю присылать мне хоть одну посылку (без вещей, конечно) Тата / за тобой второй [...] /Кира – читай больше сам, а все вместе слушайтесь дядю и бабу – их никто вам не заменит.

М. Юд
Почтовая карточка:
получено
3 марта 1940 г.
г. Ногинск Московской обл.
Ул. III Интернационала, дом № 146
Кутузовой Марии Александровне

от М. Д. Юдина, ДВК, Волочаевка,
70го-Восточн. жел. дор. Лагерь НКВД,
1 район, 3 строй колонна
Колонна № 3 6/II-40 года

Дорогие мои! Я от Вас давно уже не имею никаких вестей; посылку от 10/XI я не получил (посылка, где было белье, теплые носки, варежки, шапка и т. д.), Вам необходимо сейчас же навести справку где она и, если вы получите ее обратно, то теплых вещей уже не высылайте; главное – деньги, махорка (в крайнем случае легкий табак), сахар, почтовые принадлежности, сухари (пишу по степени важности для меня). Посылки от 20/XI и 12/XII я получил в январе сразу благодаря им зиму проведу в тепле. Это письмо третье после получения посылок. Работаю я сейчас при той же колонне, но на другой работе: вывожу вручную на санях из села дрова, все время проходит в ходьбе по снегу, в тесных валенках это бывает болезненно.
Пишите, ездят ли ребята в Москву, недавно я все вспоминал Третьяковскую галерею и картину Перова «Тройка» пусть дети напишут о своих отметках за вторую четверть, жду в посылке их карточки
Не забывайте, жду продуктовых посылок и писем. Содержимое посылок выдается полностью

Целую М. Юдин
Скульптура «Дети незаконно репрессированных родителей. Сироты режима», Лавров Георгий, 1962 год.
Коллекция Музея истории ГУЛАГа gmig.ru
«Я прошу тебя, Ваня, не оставлять мою семью без помощи»: письмо Якова Ткаченко
Ткаченко Яков Логвинович (1896–1953), участник Гражданской войны, партийный и советский работник, заместитель председателя облисполкома Адыгеи (1936–1938). Арестован, приговорен Краснодарским крайсудом к расстрелу (1940), высшая мера наказания заменена на 15 лет исправительно-трудовых лагерей и 5 лет поражения в правах. Отбывал срок в лагере в Карагандинской области, умер в лагере.
10 июня 1940 г.
Написано карандашом

1940 год 10/6 Усть-Лаба

Здравствуйти Ваня и Маруся. А также кто есть из моих членов семьи. Я жив и здоров. Нахожусь Усть-Лабинской тюрьме. Мне Верховный суд СССР отменил высшую меру расстрел дал срок. Прошу сообщи где моя семья Федора, Леня, Миша и Ниначка, как они учатся или нет. Где живут. Получила ли Федора мое жалование и неиспользованные отпуска. Если нет, сообщите и облигации на 880 руб.

Как живеш сам. Мне вещей не посылайте все есть. Денег немного можно и питание, что есть, а если нет близко семьи то можно не посылать.
Виновным себя не признал меня окливетали враги. Не подумай, что я враг, нет в душе остался коммунистом.
Хорошо если бы кто моим делом поинтересовался?
Спроси Николая как моя систра жива — сообщи.

Пока шлю привет вам, а также Величкиным всем. Напиши детям, Федори, крепко их целую. Пока, ваш Яков

Адрис
Усть-Лаба у-ца Демьяна Бедного п/я 56 ЯТкаченко
10/6 тюрьма
Прошу срочно бумаги больше и конвертов пришли, а также старые газеты для читки мне за 1940 г.
21 июня 1940 года (написано карандашом)

Добрый день Ваня!

Вчера 20/6 узнал, что вы все живы и здоровы, а то никаких сведений о тебе и моей жене Федоре и детях не знал. Я нахожусь в Усть-Лабинской тюрьме. Но теперь я думаю что я смогу доказать свою правоту. Меня окливетали враги с целью это сделано. Напиши как живеш где работаеш. Я очень рад что Миша кончал 10 клас. Но Леня работает, а учится он или нет мне неизвестно. Я прошу тебе Ваня не оставлять мою семью без помощи моральной и материальной. Я думаю, что не можеш даже Подумать, что я враг, нет, Ваня, я конечно не допускаю этого. Я был большевик честный преданный партии Ленина-Сталина не отступал от генеральной линии, а также уклонах я небыл. Я такой остался и такой умру. Прошу повлияй на ребят Леню Мишу учиться ВУЗах обязательно. У меня сломана рука. Я бы ему совет[овал] Мединститут. Я приболел думал за Леней больше чем за собой, что учеба его прервалась, а также нужно следить обязательно приемах ВУЗы. Но теперь шлю привет Маруси и тебе. Мне денег нужно немного прислать, а вещей нечиго ненадо. Федора может мыло пару кусков, как будет сухарей посылать сахар. Пока будь здоров целую тебе Яков.
Горелов Р.Г. «Прощание перед этапом», 1970–1979 гг. Коллекция Музея истории ГУЛАГа, gmig.ru
«Здесь люди живут, авось и я не хуже других»: письмо Зои Марченко
Марченко Зоя Дмитриевна (1907–2000), машинистка-стенографистка.
Арестована в Москве в 1931 году, приговорена к 3 годам исправительно-трудовых лагерей, отбывала срок в Трудкоммуне НКВД № 2. Второй раз арестована в Ямполе Черниговской области в 1937-м, приговорена к 8 годам исправительно-трудовых лагерей, отбывала срок в Севвостлаге. Освободилась в 1946 году. Еще раз арестована в 1949-м, приговорена к бессрочной ссылке в Красноярский край.
Зоя Марченко
26 декабря 1937 г.
Почтовая карточка (написано карандашом)

м.Ямполь Черниговской области
ул. Боженко, 10
Елизавете Ивановне Марченко

г. Конотоп, Батуринская, 2
З.Д. Марченко
[приписано ручкой] (тюрьма)

Дорогая Мамочка, спасибо за посылку, получила ее на пятый день и все дошло хорошо, не испортилось. Ватин хорошо пришелся, пальто совсем теплое стало и морозы не страшны. Боюсь, что тебе дорого обошлась эта посылка, я просила разные мелочи, а такую посылку тебе не по средствам слать. Нужен частый гребень, красное трикотажное платье и кусок банного мыла. При случае вышли. Сахар я здесь покупаю, сала хватает надолго. Твоя посылка меня очень успокоила, т. к. я безумно волновалась из-за твоего молчания и боялась за здоровье всех. Все домашние вещи очень вкусные и приятно знать, что ты сама их уложила. Буду их есть на Новый Год и вспоминать всех моих родных и близких. Желаю всем здоровья, успехов и побольше радости в Новом году. Я здорова и бодра, живу без перемен. Будущее пока неизвестно.

Целую всех вас.
26/12-37 г. Зоя.
29 января 1938 г.
Почтовая карточка (написано карандашом)

Ямполь Черниговской обл.
ул. Боженко, 10
Елизавете Ивановне Марченко

Конотоп, Батуринская 2
З.Д. Марченко
(тюрьма)

Дорогая Мама. Сегодня получила твою открытку от 21-го янв. Очень рада, это первое письмо, полученное здесь. Надеюсь, что теперь буду их получать. 17-го получила вторую посылку и вторые 20 рублей. Спасибо за все, посылка принесла много удовольствия, не говоря уже о том, что многое в ней просто необходимо. Чувствую в ней твою заботу и любовь, все так разнообразно, вкусно, нужно. Юбка прекрасная, пилотка очень кстати и сидит на мне хорошо. Все продукты дошли без порчи и очень удачно. Я не могла раньше писать, т. к. уже писала в январе тебе письмо и только теперь могу сообщить о посылке, повторяю, продай голубую пестр. материю, а купи готовое синее летнее платье №48 и темные тапки резиновые. Мне нужно слать красный сарафан и какую-либо темную майку или блузку т. к. моя красная совсем износилась, а белые блузки плохо носить, шарф теплый, с бахромой и туфли домашние, похуже (или тапки), круглые подвязки. Еще раз — спасибо, за память, заботу, за все — твоя Зоя.

Пришли клетчатое бумажное платье с воротником.
Денег не шли. Хватит.
Письмо Зои Марченко
30 августа 1938 г. (написано карандашом)


Дорогая мамочка, вот уже почти два месяца нахожусь во Владивостоке и жду еще направления дальше. Пока не работаю, занимаюсь всякими рукоделиями, весь день провожу на воздухе, на дворе окружающем наш барак. Свежий воздух очень меня бодрит, я здорова и аппетит делается очень хороший. Море рядом, видна бухта, вокруг зеленые холмы и в солнечные дни очень хорошо. Однако, из-за близости моря очень часто туманно, похоже на нашу осень, особенно в дождливые дни. Питаюсь я довлетворительно, чувствую себя крепкой. Очень тяжело, что ничего от тебя не получаю, ведь после открытки ко дню рождения больше ничего не имею и тоскую без вестей о моих родных и дорогих людях. Посылки пока не шли, буду уже просить с места, все необходимое я здесь имею.

Часто вас вспоминаю, все прошлое лето — такое хорошее, солнечное. Хоть и большое пространство нас разделяет, но мысли и моя любовь с вами. Целую, Зоя.

Владивосток, Севвостлаг НКВД, Транзитная командировка, 3-я женрота — мне.
30 ноября 1938 г.
Почтовая карточка
моя-30/11-38г.-
первая из Колымы

УССР- м.Ямполь Черниговской обл.
ул. Боженко, 10
Марченко Елизавете Ивановне

г. Магадан, ДВК Марченко
поч. ящ. №3 Зоя Дмитриевна


Моя дорогая мамочка, пишу тебе [из] Магадана. Ехала сюда [...] дней и только один [раз] были в шторме, т.ч. морской болезнью не успела заболеть, пароход был большой и качало мало. Здесь меня тепло одели, начиная с валенок и до варежек, в общежитии тепло, но работы еще определенной не имею и хожу на общие. Морозы не больше наших украинских, но дальше, говорят, будут посильнее. Я здорова, настроение бодрое. Мне пока ничего не шли, до более точного адреса. Возможно что в эту навигацию посылка и не попадет, м.б. и от меня тоже письма не скоро получите — ведь мы слишком отдалены — но не беспокойся, я еще молодая, здесь люди живут, авось и я не хуже других. А забота о нас здесь хорошо поставлена. Между прочим часто едим суп с здешней свежей картошкой.

Целую тебя и всех крепко — Зоя.
Здесь совхозы, м.б. я там буду работать
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.