Ксения кнорре-Дмитриева
Вертолетный отряд «Ангел»: Сказать «нет» никто из нас уже не может
Если вы потерялись, помощь придет с неба
«Если телефон сядет и ты узнаешь через три дня, что он погиб из-за того, что мы не успели его вовремя найти по телефону, что ты будешь делать? Когда летишь назад, сразу понятно, какой результат: или в вертолете все шебутные, смеются, разговаривают, либо тишина…»
О вертолетном поисково-спасательном отряде «Ангел», мечтах и страхах летчика рассказывает Александр «Лодочник» Михайлов.
О вертолетном поисково-спасательном отряде «Ангел», мечтах и страхах летчика рассказывает Александр «Лодочник» Михайлов.
«Когда я увидел мать, я осознал, что сделал»
Однажды в 2006 году поисково-спасательный отряд №1 при МЧС в Можайске начал поиск в лесу бабушки с двумя детьми. А там лес на запад ого-го какой – если не переходить железную дорогу, то впереди только волки, кабаны и Балтийское море. Представьте себе состояние родителей…
Бабушка была на связи, у нее были спички, ей сказали развести костер и никуда не уходить, и решили искать ее с воздуха. Ребята из отряда нашли телефон аэродрома Ватулино и позвонили руководителю полетов. Я в это время как раз закончил полеты на своем маленьком самолете и зашел попрощаться. И руководитель мне говорит: «Саша, в районе Можайска потерялась семья в лесу, звонит МЧС, просит помочь».
Мне стало интересно, и я сказал: давай попробуем. До темноты полтора часа, аэродром тогда был не освещенный – летать в темноте было нельзя, кроме того, портилась погода, шел стеной дождевой фронт, лететь туда минут двадцать, да еще и толком неизвестно, куда, но лечу.
Бабушка была на связи, у нее были спички, ей сказали развести костер и никуда не уходить, и решили искать ее с воздуха. Ребята из отряда нашли телефон аэродрома Ватулино и позвонили руководителю полетов. Я в это время как раз закончил полеты на своем маленьком самолете и зашел попрощаться. И руководитель мне говорит: «Саша, в районе Можайска потерялась семья в лесу, звонит МЧС, просит помочь».
Мне стало интересно, и я сказал: давай попробуем. До темноты полтора часа, аэродром тогда был не освещенный – летать в темноте было нельзя, кроме того, портилась погода, шел стеной дождевой фронт, лететь туда минут двадцать, да еще и толком неизвестно, куда, но лечу.
Александр «Лодочник» Михайлов.
Прилетел на место, вижу – костра нет, только в одном месте черный столб дыма, думаю – это точно не моя бабушка с детьми, но поскольку других вообще нет, думаю, полечу, посмотрю, что там. Оказалось, что черный дым – наш: бабушка не смогла найти ничего другого, чтобы поджечь, и запалила заднее колесо от трактора – у нас же в лесу все можно найти, хоть немецкий танк.
У меня с ней связи не было, потому что это почти нереально – управлять самолетом и общаться с кем-то, и гарнитуры не было. Спасатели ей сказали: «Самолет помашет крыльями и покажет вам направление выхода». Я увидел, что до ближайшей грунтовой дороги километра два. Развернулся, зашел на их костер, снизился и медленно, на самой маленькой скорости, покачивая крыльями, показал в нужную сторону.
Пролетаю, разворачиваюсь – стоят. Я второй раз снижаюсь, машу крыльями – стоят. В третий раз спустился совсем низко, сделал страшное лицо, погрозил им кулаком, сделал полный круг, и они потихоньку пошли в ту сторону. Я улетал и возвращался, показывал им, смотрел на циклон, смотрел на приближающуюся ночь...
Они вышли из леса на поле, которое отделяло их от дороги. Я в очередной раз развернулся, смотрю, подъехал УАЗик, из него вышли ребята в «зеленке» – видимо, егеря, они тоже меня видят и понимают, что вывожу потерявшихся на дорогу, на это место.
А минут через пятнадцать подъехала «восьмерка», и из нее вышла женщина, и я понял, что это мама: я улетел к лесу, а эта женщина сразу попыталась бежать в ту сторону, в которую я полетел. Я прямо видел, как мужики ее ухватили: «Куда? Еще не хватало тебя там искать». Идти детям с бабушкой еще километр, а я сверху вижу и тех, и других.
И вот на краю этого мокрого, грязного, обыкновенного нашего поля первым появился мальчишка – он ушел чуть вперед от сестры с бабушкой.
Пролетаю, разворачиваюсь – стоят. Я второй раз снижаюсь, машу крыльями – стоят. В третий раз спустился совсем низко, сделал страшное лицо, погрозил им кулаком, сделал полный круг, и они потихоньку пошли в ту сторону. Я улетал и возвращался, показывал им, смотрел на циклон, смотрел на приближающуюся ночь...
Они вышли из леса на поле, которое отделяло их от дороги. Я в очередной раз развернулся, смотрю, подъехал УАЗик, из него вышли ребята в «зеленке» – видимо, егеря, они тоже меня видят и понимают, что вывожу потерявшихся на дорогу, на это место.
А минут через пятнадцать подъехала «восьмерка», и из нее вышла женщина, и я понял, что это мама: я улетел к лесу, а эта женщина сразу попыталась бежать в ту сторону, в которую я полетел. Я прямо видел, как мужики ее ухватили: «Куда? Еще не хватало тебя там искать». Идти детям с бабушкой еще километр, а я сверху вижу и тех, и других.
И вот на краю этого мокрого, грязного, обыкновенного нашего поля первым появился мальчишка – он ушел чуть вперед от сестры с бабушкой.
И тут эта женщина вырвалась из рук мужиков и побежала через поле, и я вижу с самолета, как она бежит по грязище, брызги летят, она спотыкается и падает, поднимается и бежит дальше. Как она рванула к нему… никаких слов не надо, я все это видел с воздуха.
Делать мертвую петлю и стрелять салютами я не стал, но заложил пару таких виражей со снижением – мне тоже надо было как-то выпустить свои эмоции...
И только когда я увидел эту встречу, я осознал, что я сделал.
Делать мертвую петлю и стрелять салютами я не стал, но заложил пару таких виражей со снижением – мне тоже надо было как-то выпустить свои эмоции...
И только когда я увидел эту встречу, я осознал, что я сделал.
Коровушки-голубушки и освящение самолета
– Что было потом?
– Потом в поисках была пауза, но о нас уже знали, и к нам приходили мелкие местные обращения: например, просили помочь, когда угнали машину. А следующее, что мне совершенно неожиданно пришлось искать, это… стадо коров.
В 2008 году я принимал в Тольятти гидросамолет Л-42 – совершенно новую отечественную разработку, и поэтому у нас с ним было много проблем – в частности, никак не могли разобраться, почему у него не убираются шасси, и однажды, когда мы с ним возились, к нам приехал местный председатель колхоза. Помните, был такой артист – Ян Арлазоров?
– Конечно. «Слышь, мужик!»
– Точно. Подъезжает полицейская машина, и в ней сидит «Арлазоров», председатель местного единственного выжившего и хорошо живущего колхоза. У него угнали семьдесят дорогущих племенных телок.
– Потом в поисках была пауза, но о нас уже знали, и к нам приходили мелкие местные обращения: например, просили помочь, когда угнали машину. А следующее, что мне совершенно неожиданно пришлось искать, это… стадо коров.
В 2008 году я принимал в Тольятти гидросамолет Л-42 – совершенно новую отечественную разработку, и поэтому у нас с ним было много проблем – в частности, никак не могли разобраться, почему у него не убираются шасси, и однажды, когда мы с ним возились, к нам приехал местный председатель колхоза. Помните, был такой артист – Ян Арлазоров?
– Конечно. «Слышь, мужик!»
– Точно. Подъезжает полицейская машина, и в ней сидит «Арлазоров», председатель местного единственного выжившего и хорошо живущего колхоза. У него угнали семьдесят дорогущих племенных телок.
Он нам и говорит: «Ребятки, ну помогите, чем можете. Они же мои миленькие, голубушки».
Так про коров, как будто дети пропали... Рассказал, какая в какие «ботиночки» была «обута», у какой какая «расцветочка».
Я его спрашиваю: «Как мы их узнаем?» – «Моих узнаете!»
Так про коров, как будто дети пропали... Рассказал, какая в какие «ботиночки» была «обута», у какой какая «расцветочка».
Я его спрашиваю: «Как мы их узнаем?» – «Моих узнаете!»
Лодочник
Летим с ним, и мне периодически приходится передавать штурвал второму пилоту, чтобы отсмеяться. Пролетаем над стадом, я его спрашиваю: «Твои?» Он мне: «Нет, мои красивые». А они – коровы и коровы. И еще говорил: «Мальчики, мальчики, вы здесь приостановитесь, я посмотрю». Причем он совершенно не шутил, он был почти в истерике из-за этих телок. «Давайте там посмотрим, давайте здесь» – мне это надоело, и я начал работать по расширяющейся спирали.
В общем, мы нашли их около леса, им не давали уходить, держали, там стояла машина. Я пытался увидеть номера, но они сразу, как заметили самолет, загнали машину под деревья так, чтобы не было видно сверху. Я развернулся, и они поняли, что надо валить, и уехали. Как только они убрались, коровы тут же пошли к воде: их не поили сутки. Столько у председателя счастья было!
Спросил: «У вас самолет освященный?» Я говорю: «Нет». – «Вы что, с ума сошли? У меня самый главный батюшка всего Поволжья, у меня тут святой источник. Короче, мы завтра к вам приедем». На следующий день привезли нам всяких своих мясных деликатесов и батюшку. Батюшка освятил самолет. И за три дня следующих мы решили все свои проблемы с электрикой, с радиосвязью, с шасси – все то, с чем не могли разобраться месяц. Тут во что угодно поверишь! И этот самолет до сих пор с наклейкой и летает, дольше всех, дай Бог ему долго летать.
В общем, мы нашли их около леса, им не давали уходить, держали, там стояла машина. Я пытался увидеть номера, но они сразу, как заметили самолет, загнали машину под деревья так, чтобы не было видно сверху. Я развернулся, и они поняли, что надо валить, и уехали. Как только они убрались, коровы тут же пошли к воде: их не поили сутки. Столько у председателя счастья было!
Спросил: «У вас самолет освященный?» Я говорю: «Нет». – «Вы что, с ума сошли? У меня самый главный батюшка всего Поволжья, у меня тут святой источник. Короче, мы завтра к вам приедем». На следующий день привезли нам всяких своих мясных деликатесов и батюшку. Батюшка освятил самолет. И за три дня следующих мы решили все свои проблемы с электрикой, с радиосвязью, с шасси – все то, с чем не могли разобраться месяц. Тут во что угодно поверишь! И этот самолет до сих пор с наклейкой и летает, дольше всех, дай Бог ему долго летать.
«Вы, как ангелы, спустились с неба»
– Как «Ангел» появился на свет?
– В первый раз к добровольческим поискам частных владельцев самолетов и вертолетов привлекла, естественно, «Лиза Алерт»: они кого-то где-то искали и решили, что нужно посмотреть лес с воздуха. Тот, кому в «Лиза Алерт» была поставлена задача, просто набрал в интернете «малая авиация» и увидел слово «AOPA» – это американская аббревиатура: всемирная общественная организация пилотов и граждан-владельцев воздушных судов, у нее отделения во многих странах.
Позвонили ее председателю по Московской области – моему компаньону по аэродрому Дмитрию Шаповалову. А поскольку я к тому моменту уже этим занимался – сотрудничал с МЧС, Дима передал мне информацию о звонке, и так я познакомился с «Лиза Алерт», и они начали нам потихоньку звонить.
– В первый раз к добровольческим поискам частных владельцев самолетов и вертолетов привлекла, естественно, «Лиза Алерт»: они кого-то где-то искали и решили, что нужно посмотреть лес с воздуха. Тот, кому в «Лиза Алерт» была поставлена задача, просто набрал в интернете «малая авиация» и увидел слово «AOPA» – это американская аббревиатура: всемирная общественная организация пилотов и граждан-владельцев воздушных судов, у нее отделения во многих странах.
Позвонили ее председателю по Московской области – моему компаньону по аэродрому Дмитрию Шаповалову. А поскольку я к тому моменту уже этим занимался – сотрудничал с МЧС, Дима передал мне информацию о звонке, и так я познакомился с «Лиза Алерт», и они начали нам потихоньку звонить.
Я тогда летал на самолетах, но в 2011 году поступила очередная заявка на поиск: необходимо осмотреть лес в 100 метрах от МКАДа, где-то в районе Лосиного острова. Я на самолете около МКАДа ничем помочь не могу: я неизбежно буду «цеплять» запретную зону при развороте – у самолета радиус разворота достаточно высокий.
Я обратился к знакомому пилоту и владельцу собственного вертолета – Михаилу Фариху, и Миша согласился помочь, а я полетел с ним наблюдателем. С этого момента я подсел на вертолеты. Но я сильно сопротивлялся этому еще полтора года, кричал: «Вы все лифтеры, это вообще не авиация, никакой романтики: нажал кнопку – поехал вверх, нажал кнопку – поехал вниз, хочешь – стоишь, хочешь – летишь…»
Я обратился к знакомому пилоту и владельцу собственного вертолета – Михаилу Фариху, и Миша согласился помочь, а я полетел с ним наблюдателем. С этого момента я подсел на вертолеты. Но я сильно сопротивлялся этому еще полтора года, кричал: «Вы все лифтеры, это вообще не авиация, никакой романтики: нажал кнопку – поехал вверх, нажал кнопку – поехал вниз, хочешь – стоишь, хочешь – летишь…»
После этого случая мы еще пару раз помогали «Лиза Алерт», а потом у нас случилась трагедия: в Тверской области пропал вертолет. Мы начали искать его с воздуха. Я один день отработал на самолете – это было бесполезно: белый вертолет разбросало между белых берез, и потом все это присыпало снегом, белое на белом. Обломки лежали на поваленных березах, их там в тверских болотах миллионы.
И там я понял, что подсел на вертолет, потому что он оказался очень правильным и вообще лучшим в мире средством поддержки любых операций.
– Когда официально возник отряд «Ангел»?
– Принято считать, что мы почувствовали свою полноценную силу на поисках вертолета Augusto в 2013 году. Там у нас впервые был настоящий штаб.
– Почему отряд назвали «Ангел»?
– Долго подбирали слово. Было предложение назвать отряд «Норд», я спросил: «С ума сошли? Это немецкая дивизия, которая Москву штурмовала». Я к названию отношусь очень серьезно.
– Когда официально возник отряд «Ангел»?
– Принято считать, что мы почувствовали свою полноценную силу на поисках вертолета Augusto в 2013 году. Там у нас впервые был настоящий штаб.
– Почему отряд назвали «Ангел»?
– Долго подбирали слово. Было предложение назвать отряд «Норд», я спросил: «С ума сошли? Это немецкая дивизия, которая Москву штурмовала». Я к названию отношусь очень серьезно.
А потом, когда два раза подряд нам сказали: «Ребята, вы, как ангелы, с неба спустились», мы поняли: мы – «Ангел».
– Кстати, к слову о названиях: почему вы – «Лодочник»?
– Потому что я одним из первых начал летать на замечательнейшем отечественном самолете-амфибии Л-42 и много писал в сети под ником «Лодочник» о полетах на этом самолете. Теперь это навсегда моя вторая фамилия.
– Чем вы занимаетесь в свободное от поисков и вертолетов время?
– У меня свой бизнес – автозапчасти, я совладелец компании.
– Потому что я одним из первых начал летать на замечательнейшем отечественном самолете-амфибии Л-42 и много писал в сети под ником «Лодочник» о полетах на этом самолете. Теперь это навсегда моя вторая фамилия.
– Чем вы занимаетесь в свободное от поисков и вертолетов время?
– У меня свой бизнес – автозапчасти, я совладелец компании.
Гидросамолёт Л-42
Лодочник
Дорогое «удовольствие» для больных на всю голову
– Поиски пропавших отнимают у вас много времени?
– Почти все. Раньше «Лиза Алерт» вызывала нас, авиацию, когда уже было поздно: пешие уже отработали, связи с потерявшимся давно нет, сил нет, и тут вспоминают о нас: а давайте еще посмотрим с воздуха. Результативность такой работы была невысокая, и результаты, естественно, не приносили удовлетворения.
В 2015 году случился прорыв во взаимодействии всех служб, и нам начали давать тех людей, которые на связи. Это резко повысило нашу эффективность, потому что если человек на связи, прилетает вертолет и быстро находит его по телефону. Поэтому с 15 найденных в год мы скакнули до 120.
Раньше на одного найденного у нас было часов по 30 налета, а в прошлом году у нас налет был около 200 часов на 120 найденных. Большинство были быстро найдены благодаря сохраненным остаткам батареи телефона или грамотным инструкциям, полученным до того, как сел телефон и начала работать авиация.
Когда человек на связи, мы его инструктируем, прилетаем – обычно ночью (пока светло, человек пытается справляться сам), и когда мы заходим в район поиска, он нас набирает: я вас вижу, вы только что надо мной пролетели. Разворачиваемся: «Сейчас над вами?» – «Да». – «Хорошо, никуда не уходите». Передаем координаты пешей группе и летим обратно, даже неинтересно.
– Почти все. Раньше «Лиза Алерт» вызывала нас, авиацию, когда уже было поздно: пешие уже отработали, связи с потерявшимся давно нет, сил нет, и тут вспоминают о нас: а давайте еще посмотрим с воздуха. Результативность такой работы была невысокая, и результаты, естественно, не приносили удовлетворения.
В 2015 году случился прорыв во взаимодействии всех служб, и нам начали давать тех людей, которые на связи. Это резко повысило нашу эффективность, потому что если человек на связи, прилетает вертолет и быстро находит его по телефону. Поэтому с 15 найденных в год мы скакнули до 120.
Раньше на одного найденного у нас было часов по 30 налета, а в прошлом году у нас налет был около 200 часов на 120 найденных. Большинство были быстро найдены благодаря сохраненным остаткам батареи телефона или грамотным инструкциям, полученным до того, как сел телефон и начала работать авиация.
Когда человек на связи, мы его инструктируем, прилетаем – обычно ночью (пока светло, человек пытается справляться сам), и когда мы заходим в район поиска, он нас набирает: я вас вижу, вы только что надо мной пролетели. Разворачиваемся: «Сейчас над вами?» – «Да». – «Хорошо, никуда не уходите». Передаем координаты пешей группе и летим обратно, даже неинтересно.
– Получается, чтобы участвовать в авиационных поисках, надо иметь очень денежную работу!
– Да. Естественно, в основном это могут себе позволить владельцы бизнесов. Есть ребята, у которых на троих вертолет, и они экономят каждую копеечку, но все равно летают, есть те, кто, типа меня, тратит почти все с надеждой, что дальше будет лучше.
– Получается, что это, мягко говоря, для не бедных людей. Если у пеших поисковиков все просто – надел непромокаемые ботинки, залил бензин в бак и поехал – а можно и на ком-то доехать, если машины нет, – то у вас все гораздо дороже.
– Да, но этим занимаются в основном люди, больные на всю голову. И я уверен, что в процентном отношении к доходам пешие тратят часто гораздо больше нас и больше нас рискуют своим здоровьем. Операции на земле, как правило, длинные и тяжелые, физически и морально. Мы преклоняемся перед этими людьми, и никакие наши затраты не могут сравниться с тем, что им приходится делать внизу.
– Да. Естественно, в основном это могут себе позволить владельцы бизнесов. Есть ребята, у которых на троих вертолет, и они экономят каждую копеечку, но все равно летают, есть те, кто, типа меня, тратит почти все с надеждой, что дальше будет лучше.
– Получается, что это, мягко говоря, для не бедных людей. Если у пеших поисковиков все просто – надел непромокаемые ботинки, залил бензин в бак и поехал – а можно и на ком-то доехать, если машины нет, – то у вас все гораздо дороже.
– Да, но этим занимаются в основном люди, больные на всю голову. И я уверен, что в процентном отношении к доходам пешие тратят часто гораздо больше нас и больше нас рискуют своим здоровьем. Операции на земле, как правило, длинные и тяжелые, физически и морально. Мы преклоняемся перед этими людьми, и никакие наши затраты не могут сравниться с тем, что им приходится делать внизу.
На вручении премии МЧС Созвездие мужества. Декабрь 2016
– Занимаются люди, больные небом или поисками?
– Небом. Но мы вряд ли сможем придумать хобби, связанное с небом, которое было бы настолько эффективным и плодотворным и приносило бы равную по масштабам нашей пользу. Да и хобби это язык не поворачивается назвать.
Хобби – это когда нравится, и ты делаешь, а мы делаем тогда, когда мы нужны, по формуле «365 дней / 24 часа». Зимой – редко, а летом часто и подвывая от усталости. Но сказать «нет» никто из нас уже не может. До 10% из-за наших «нет, не могу» погибнут, это статистика. Я считаю, что на сегодняшний день участие в поисках – просто обязанность любого летающего гражданина.
– По вашему описанию поиск с вертолета – это немного скучное занятие. Так ли это?
– Это прежде всего эмоции, которые надо загнать в угол. Бывают простые для нас операции, но они в любой момент могут стать тяжелыми и трагичными для других. Мы, как и все, очень хотим найти и очень боимся не найти, очень боимся посадить телефон потерявшемуся или травмированному и просящему помощи человеку, это вечная русская рулетка: нас связывает только телефон, а разделяют километры болот.
Ты уже поговорил с человеком и пообещал ему помочь. Если телефон сядет и ты узнаешь через три дня, что он погиб из-за того, что мы не успели его вовремя найти по телефону, что ты будешь делать? Когда летишь назад, сразу понятно, какой результат: или в вертолете все шебутные, смеются, разговаривают, либо тишина и слышны только служебные команды…
– Небом. Но мы вряд ли сможем придумать хобби, связанное с небом, которое было бы настолько эффективным и плодотворным и приносило бы равную по масштабам нашей пользу. Да и хобби это язык не поворачивается назвать.
Хобби – это когда нравится, и ты делаешь, а мы делаем тогда, когда мы нужны, по формуле «365 дней / 24 часа». Зимой – редко, а летом часто и подвывая от усталости. Но сказать «нет» никто из нас уже не может. До 10% из-за наших «нет, не могу» погибнут, это статистика. Я считаю, что на сегодняшний день участие в поисках – просто обязанность любого летающего гражданина.
– По вашему описанию поиск с вертолета – это немного скучное занятие. Так ли это?
– Это прежде всего эмоции, которые надо загнать в угол. Бывают простые для нас операции, но они в любой момент могут стать тяжелыми и трагичными для других. Мы, как и все, очень хотим найти и очень боимся не найти, очень боимся посадить телефон потерявшемуся или травмированному и просящему помощи человеку, это вечная русская рулетка: нас связывает только телефон, а разделяют километры болот.
Ты уже поговорил с человеком и пообещал ему помочь. Если телефон сядет и ты узнаешь через три дня, что он погиб из-за того, что мы не успели его вовремя найти по телефону, что ты будешь делать? Когда летишь назад, сразу понятно, какой результат: или в вертолете все шебутные, смеются, разговаривают, либо тишина и слышны только служебные команды…
Михаил Фарих и несостоявшаяся вертолетная база
|
Михаил Фарих – пилот вертолетного ПСО «Ангел», обладатель знака за номером один. Родившись в знаменитой летчицкой династии (в честь его деда, полярного летчика Фабио Фариха, даже назван поселок), Михаил мечтал летать, но так и не стал летчиком.
Он был сначала военным, потом занялся бизнесом. В 50 лет, гуляя возле дачи, увидел рекламу вертолетной школы и решил зайти… а спустя четыре года один из первых в мире совершил полет на вертолете на Северный полюс (первый в мире полет на вертолете Robinson66). Затем – облетел на вертолете земной шар. Стал знаковой фигурой российской малой авиации, достигнув за несколько лет высочайшего уровня пилотирования. Сделал очень многое для развития вертолетного движения в России. Спас десятки жизней, активно участвуя в поисках людей, пропавших в лесу. Там же, в Ямало-Ненецком округе, где находится поселок Фариха, 18 апреля 2016 года Михаил разбился вместе с еще двумя членами экипажа, принимая участие в поисках следов пропавшей в 1914 году экспедиции капитана Брусилова. |
– Расскажите, пожалуйста, про Михаила Фариха.
– Мы с ним жили параллельно. Это был человек с великим обаянием. Однажды, когда мы с ним еще не были настолько хорошо знакомы, у меня – точнее, у одной моей знакомой бабушки возникла проблема. Ей восьмой десяток, она зимой ходит на рыбалку, летом за грибами в лес – с трекером (часы или браслет, информирующие родственников о местонахождении человека. – Ред.), в оранжевой жилетке и со спичками, и учит этому же население…
Как любая женщина, пережившая войну, она пыталась все пространство вокруг себя засадить картошкой. Она докупила участок возле речки, засадила его, потом прикупила еще один, а потом появился местный олигарх и сказал, что ему нужен выход к воде и что он хочет купить один из ее участков, и называет цену: триста тысяч. Бабушка ему говорит: «Он стоит полтора миллиона». А олигарх ей: «Дам четыреста, если нет – смотрите сами, пожалеете: заберем бесплатно».
Она звонит мне: «Саша, что мне делать?» А я туда иногда прилетал на гидросамолете и садился около ее дома – после этого все местные алкаши разговаривали с ней только на «вы». Я сказал: «Хорошо, мы прилетим дня через два-три». Она говорит: «Его, наверное, не будет». – «Да неважно, у него народ есть на участке. Прилетим, повисим рядом с этим участком, если сможем, сядем там, потом пересядем, пообедаем и улетим. А вы скажете, что ребята подыскивают место для посадочной площадки, хотят купить землю – там будет вертолетная база».
Представь: у тебя на берегу реки выстроен дом, осталось чуть-чуть до воды, и вдруг там будет вертолетная база. Под окном, вместо бани. У меня тогда еще не было вертолета – я только переучился на них летать, поэтому мы прилетели с Мишей, зависли там, сели и подождали. Там ходили его местные рабочие. Мы дождались, пока нас все сняли на фото и видео, попозировали на фоне нас, убедились, что у всех все хорошо вышло, потом пересели уже ближе к дому, поели деревенского супчика, взяли с собой самогоночки, копченой рыбки и улетели. Буквально через день прискакал олигарх, сказал: «Все, подписываем, полтора миллиона».
– Мы с ним жили параллельно. Это был человек с великим обаянием. Однажды, когда мы с ним еще не были настолько хорошо знакомы, у меня – точнее, у одной моей знакомой бабушки возникла проблема. Ей восьмой десяток, она зимой ходит на рыбалку, летом за грибами в лес – с трекером (часы или браслет, информирующие родственников о местонахождении человека. – Ред.), в оранжевой жилетке и со спичками, и учит этому же население…
Как любая женщина, пережившая войну, она пыталась все пространство вокруг себя засадить картошкой. Она докупила участок возле речки, засадила его, потом прикупила еще один, а потом появился местный олигарх и сказал, что ему нужен выход к воде и что он хочет купить один из ее участков, и называет цену: триста тысяч. Бабушка ему говорит: «Он стоит полтора миллиона». А олигарх ей: «Дам четыреста, если нет – смотрите сами, пожалеете: заберем бесплатно».
Она звонит мне: «Саша, что мне делать?» А я туда иногда прилетал на гидросамолете и садился около ее дома – после этого все местные алкаши разговаривали с ней только на «вы». Я сказал: «Хорошо, мы прилетим дня через два-три». Она говорит: «Его, наверное, не будет». – «Да неважно, у него народ есть на участке. Прилетим, повисим рядом с этим участком, если сможем, сядем там, потом пересядем, пообедаем и улетим. А вы скажете, что ребята подыскивают место для посадочной площадки, хотят купить землю – там будет вертолетная база».
Представь: у тебя на берегу реки выстроен дом, осталось чуть-чуть до воды, и вдруг там будет вертолетная база. Под окном, вместо бани. У меня тогда еще не было вертолета – я только переучился на них летать, поэтому мы прилетели с Мишей, зависли там, сели и подождали. Там ходили его местные рабочие. Мы дождались, пока нас все сняли на фото и видео, попозировали на фоне нас, убедились, что у всех все хорошо вышло, потом пересели уже ближе к дому, поели деревенского супчика, взяли с собой самогоночки, копченой рыбки и улетели. Буквально через день прискакал олигарх, сказал: «Все, подписываем, полтора миллиона».
– Михаил Фарих – обладатель знака вертолетного отряда «Ангел» за номером один. Что это за знак, за что его дают?
– При введении знака у нас была одна-единственная задача – чтобы никто его не мог присваивать, и никто своим решением не мог его дать. Поэтому в положении прописано, что знак вручается за успешно завершенную спасательную операцию добровольцем в составе экипажа. Успешно завершенной считается операция, когда борт выполнил задачу – нашел потерявшегося живым или погибшим. Это знак первого уровня.
– При введении знака у нас была одна-единственная задача – чтобы никто его не мог присваивать, и никто своим решением не мог его дать. Поэтому в положении прописано, что знак вручается за успешно завершенную спасательную операцию добровольцем в составе экипажа. Успешно завершенной считается операция, когда борт выполнил задачу – нашел потерявшегося живым или погибшим. Это знак первого уровня.
Михаил Фарих. Фото: Алексей Резниченко
Но пока мы все это делали, десять из нас уже дошли до второго уровня: этот знак дается за 10 успешных законченных операций. Знаки получают члены экипажа – неважно, пилот, наблюдатель, потому что находят вместе: и тот, кто рулил, и тот, кто высматривал. Многие считали, что самый-самый первый знак должен получить я, и, хоть мне было очень приятно, что я номер один, но мы этот знак делали для людей. Сделать знак и забрать его себе – это совсем уже какой-то культ личности.
Так случилось, что пока мы все это делали, утверждали и готовили, погиб Миша, который тоже был в списке. Естественно, когда это случилось, у меня больше никаких сомнений не осталось по поводу того, кто должен получить первый знак.
Так случилось, что пока мы все это делали, утверждали и готовили, погиб Миша, который тоже был в списке. Естественно, когда это случилось, у меня больше никаких сомнений не осталось по поводу того, кто должен получить первый знак.
Коснуться земли и умереть от остановки сердца
– О чем вы мечтаете?
– Мечта пилота – в 100 лет на заходе на посадку коснуться земли и умереть от остановки сердца. Года четыре назад один дедушка облетывал фанерный ПО-2 после ремонта – единственный дедушка, который на нем летал, ему было 78 лет, и он умер при заходе на посадку. Самолет даже не загорелся, просто кувыркнулся. Подошли – а он мертв. Он умер от того, что был старый, умер, занимаясь любимым делом, это мечта идиота.
Когда ты хоронишь друзей, ты видишь, сколько приходит на их похороны людей, и всех бы их хотелось видеть на своих похоронах… лет через сто. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что многие из нас хотели бы летать до последнего.
Например, я летал с Попковым Виталием Ивановичем – дважды Героем Советского Союза, прототипом Маэстро из «В бой идут одни старики», и это был его последний полет. Ему было 85 лет, и я очень переживал, что что-то случится, потому что я на этом фильме вырос. Понятно, что Маэстро – собирательный образ, но это во многом Попков.
– Мечта пилота – в 100 лет на заходе на посадку коснуться земли и умереть от остановки сердца. Года четыре назад один дедушка облетывал фанерный ПО-2 после ремонта – единственный дедушка, который на нем летал, ему было 78 лет, и он умер при заходе на посадку. Самолет даже не загорелся, просто кувыркнулся. Подошли – а он мертв. Он умер от того, что был старый, умер, занимаясь любимым делом, это мечта идиота.
Когда ты хоронишь друзей, ты видишь, сколько приходит на их похороны людей, и всех бы их хотелось видеть на своих похоронах… лет через сто. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что многие из нас хотели бы летать до последнего.
Например, я летал с Попковым Виталием Ивановичем – дважды Героем Советского Союза, прототипом Маэстро из «В бой идут одни старики», и это был его последний полет. Ему было 85 лет, и я очень переживал, что что-то случится, потому что я на этом фильме вырос. Понятно, что Маэстро – собирательный образ, но это во многом Попков.
– Собирательный не только образ Маэстро – части биографии Попкова достались другим героям. Так, эпизод, когда Кузнечика отстраняют от полетов – из его биографии.
– Да, поэтому я понимал, что если с нами что-то случится, то я войду в анналы российской авиации, потому что Хартманн не смог уничтожить Маэстро, Гитлер не смог, а Михайлов смог… Минут 40 он не мог сесть в самолет – он за два года до этого упал с подножки трамвая, сломал две ноги, перелом шейки бедра.
Мы хотели сказать: «Виталий Иванович, все, не надо», но его уже остановить было невозможно, мне казалось, что он понимал, что это последний раз, когда он садится в кабину самолета, и другого не будет. Понятно, что он не мог на взлете управлять ногами, и я сказал: «Виталий Иванович, давайте я сейчас отведу машину от земли и дальше отдам вам».
– То есть он хотел не просто в небо, а именно за штурвал?
– Конечно. Когда мы взлетели, я ему отдал ручку и говорю: «Виталий Иванович, сейчас влево на Можайку, я покажу». А он мне: «Саша, я знаю, где Можайка, я же здесь воевал». У него даже есть фотография этого аэродрома с «юнкерсами» из разведки…
Летим, с земли вызывают ребята – они там ждут, переживают. Вызывают на нашей аэродромной частоте: «Маэстро, Маэстро, ответь Ватулино», и я понимаю, что вызывают не меня. Он отвечает. Спрашивают: «Как полет?» Он: «Все нормально». Летели минут тридцать. Я смотрю на него и вижу, что у него по щекам катятся слезы, и я сидел, тихо-тихо, как мышь, в углу кабины, до посадки…
У меня лежит видеокассета – тогда еще были кассеты, – подписанная им: «Моему крайнему инструктору Александру», и подпись: «Маэстро».
– Да, поэтому я понимал, что если с нами что-то случится, то я войду в анналы российской авиации, потому что Хартманн не смог уничтожить Маэстро, Гитлер не смог, а Михайлов смог… Минут 40 он не мог сесть в самолет – он за два года до этого упал с подножки трамвая, сломал две ноги, перелом шейки бедра.
Мы хотели сказать: «Виталий Иванович, все, не надо», но его уже остановить было невозможно, мне казалось, что он понимал, что это последний раз, когда он садится в кабину самолета, и другого не будет. Понятно, что он не мог на взлете управлять ногами, и я сказал: «Виталий Иванович, давайте я сейчас отведу машину от земли и дальше отдам вам».
– То есть он хотел не просто в небо, а именно за штурвал?
– Конечно. Когда мы взлетели, я ему отдал ручку и говорю: «Виталий Иванович, сейчас влево на Можайку, я покажу». А он мне: «Саша, я знаю, где Можайка, я же здесь воевал». У него даже есть фотография этого аэродрома с «юнкерсами» из разведки…
Летим, с земли вызывают ребята – они там ждут, переживают. Вызывают на нашей аэродромной частоте: «Маэстро, Маэстро, ответь Ватулино», и я понимаю, что вызывают не меня. Он отвечает. Спрашивают: «Как полет?» Он: «Все нормально». Летели минут тридцать. Я смотрю на него и вижу, что у него по щекам катятся слезы, и я сидел, тихо-тихо, как мышь, в углу кабины, до посадки…
У меня лежит видеокассета – тогда еще были кассеты, – подписанная им: «Моему крайнему инструктору Александру», и подпись: «Маэстро».
– Расскажите про женщин в вашем вертолетном отряде, это совсем неожиданное явление.
– Для меня это тоже неожиданное, потому что когда я посмотрел, сколько их у нас, я удивился: восемь пилотов и спасателей из примерно тридцати.
– Какого вы мнения об участии женщин в поисково-спасательном и летчицком деле? Как к ним относятся?
– Хорошо относятся, потому что самый безопасный экипаж – это смешанный экипаж. У нас нет задачи преодолеть все трудности, чтобы половина погибла, а половина дошла – дойти должны все. А мальчики все герои. Поэтому самый безопасный экипаж состоит из двух девочек: они выполнят все по инструкции.
Однажды был такой эпизод: экипаж пассажирского самолета состоял из двух девочек, и они прервали взлет из-за того, что у них сработала сигнализация форточки – они забыли дозакрыть форточку перед взлетом. Я и тогда был уверен, и сейчас не сомневаюсь, что мальчики попытались бы ее дозакрыть после взлета.
– Для меня это тоже неожиданное, потому что когда я посмотрел, сколько их у нас, я удивился: восемь пилотов и спасателей из примерно тридцати.
– Какого вы мнения об участии женщин в поисково-спасательном и летчицком деле? Как к ним относятся?
– Хорошо относятся, потому что самый безопасный экипаж – это смешанный экипаж. У нас нет задачи преодолеть все трудности, чтобы половина погибла, а половина дошла – дойти должны все. А мальчики все герои. Поэтому самый безопасный экипаж состоит из двух девочек: они выполнят все по инструкции.
Однажды был такой эпизод: экипаж пассажирского самолета состоял из двух девочек, и они прервали взлет из-за того, что у них сработала сигнализация форточки – они забыли дозакрыть форточку перед взлетом. Я и тогда был уверен, и сейчас не сомневаюсь, что мальчики попытались бы ее дозакрыть после взлета.
– А надо было прервать?
– Конечно. Лучшие, идеальные, как по линейке нарисованные треки (трек – зафиксированный навигатором пройденный путь. – Ред.), когда мы искали Augusto в Твери, были у Нины Абуловой. Когда летят мальчики, они творчески относятся к задаче: могут, например, в отсутствие такой задачи сесть, чтобы эвакуировать потерявшегося. Девочки так не делают. Если нельзя садиться, то они не садятся. Но иногда это нужно. Поэтому я и говорю, что лучший экипаж – это мальчик с девочкой. А вообще у сбежавших коней и горящих изб просто нет шансов против наших девочек!
– Конечно. Лучшие, идеальные, как по линейке нарисованные треки (трек – зафиксированный навигатором пройденный путь. – Ред.), когда мы искали Augusto в Твери, были у Нины Абуловой. Когда летят мальчики, они творчески относятся к задаче: могут, например, в отсутствие такой задачи сесть, чтобы эвакуировать потерявшегося. Девочки так не делают. Если нельзя садиться, то они не садятся. Но иногда это нужно. Поэтому я и говорю, что лучший экипаж – это мальчик с девочкой. А вообще у сбежавших коней и горящих изб просто нет шансов против наших девочек!
ВПСО «Ангел»
Создан в 2014 году при поддержке Общественной организации пилотов «АОПА России» на базе «Хелипорт Москва». Эта добровольная некоммерческая организация занимается поиском пропавших людей с помощью вертолетов. ВПСО «Ангел» работает в тесном взаимодействии с МЧС России и другими спасательными службами, а также добровольным поисковым отрядом «Лиза Алерт».