Врач может зайти в роддом и выйти через пять дней

– Я вообще не понимаю, как эти врачи живут. Такое чувство, что они тут днюют и ночуют.

– Так и есть. Здесь в основном фанаты, те, кто живет своей работой.

– А как же семья, дети, всякие прочие интересы?

– Все есть, но на первом месте у них работа. Рассказывают, что главврач может зайти в роддом и выйти отсюда спустя четыре-пять дней. А когда у нее был маленький ребенок, его привозили сюда повидаться с мамой…

8.50. В приемном отделении многолюдно. Здесь и родственники, которые ждут своих дочерей и жен, пока врачи решают вопрос о госпитализации, и сами будущие мамы с большими животами, и врачи скорой, которые привезли женщину со схватками. Рядом с приемным отделением комната, где все, кто пойдет наверх, оставляют свои вещи, переодеваются и становятся одинаковыми – в синих безразмерных хирургических костюмах и одноразовой обуви.

Нам на этаж, где находятся два родильных отделения, операционные и палата интенсивной терапии. В коридоре возле операционной сидит и ждет плановое кесарево Алена с мужем Вадимом. Алену положили накануне, сделали все необходимые анализы и процедуры, и теперь она сидит возле операционной в халате, в специальных противоварикозных чулках, которые надевают на операцию, крепко держит за руку мужа и ждет. Это их третий ребенок, уже было кесарево. Алена и Вадим ждут мальчика.

– Как назовете?

– Мы ему читали имена, когда делали КТГ, в надежде, что он отреагирует на какое-нибудь из них, толкнется, но нет, – смеются они. – Решим, когда увидим.

Алену забирают в операционную, и она, крепко пожав мужу руку, уходит.

9.15. Я надеваю халат поверх хирургического костюма, шапочку и маску и захожу в операционную, где медсестры готовятся к кесареву сечению. Операционная делится на две зоны – стерильную и нестерильную. В некоторых роддомах, как здесь, на операцию пускают родственников, и если на операции присутствует кто-то еще, кроме врачей – муж, мама пациентки, – они садятся в нестерильной зоне, там, где они не мешают врачу и не видят самого процесса: слева от головы пациентки.

Вадим садится рядом с женой на подготовленную для него табуретку. Ей уже сделали анестезию. На уровне Алениной груди установлен экран, закрытый зеленой тканью, за которым ничего не видно. Зато слева же, со стороны папы, стоит пеленальный столик, где все уже готово к встрече нового человека.

По громкой связи приглашают в операционную дежурного педиатра – он присутствует при появлении ребенка на свет и проводит первый осмотр, – и дежурного лаборанта.

Врачи переодеваются в санпропускниках и тщательно моют руки перед операционной – тщательно и неоднократно намыливают каждый палец и руки до локтя, смывают и обрабатывают дезинфицирующим раствором – причем на диспенсер нажимают локтем, чтобы не расстерилизовывать руки.

В операционной уже десять человек. Анестезиологи готовят обезболивание – операция проходит под регионарной анестезией, когда пациентка ничего не чувствует ниже пояса, но при этом не спит и находится в сознании.

Операционная медсестра устанавливает катетер. Дежурный педиатр встает возле пеленального столика, складывает на животе руки в длинных, до локтя, плотных перчатках, чтобы ни к чему не прикасаться. Рядом с ним стоит акушерка, ближе к выходу – лаборант. Один из врачей сидит за аппаратом для забора материнской крови, Cell Saver (в просторечии «селлсейвер») – он собирает кровь пациентки, как пылесос, отмывает, очищает ее, сливает в пакет, и ее вливают обратно через обычную капельницу.

9.30. Операция начинается. Когда делают кесарево сечение, ребенка извлекают достаточно быстро, буквально на пятой минуте, а после этого примерно в течение получаса зашивают живот мамы. Бывают разные ситуации, замедляющие процесс зашивания, вплоть до комичных – например, необходимости собрать татуировку на животе так, чтобы она выглядела как раньше.

Врачи оперируют и болтают о чем-то легком, до меня долетает:

– А я вчера смотрела очень смешной фильм…

Щелк, щелк – это корнцанги. Шипит и немного пахнет паленым – это ткани разрезаются коагулятором. Хлюпает и вздыхает аппарат, собирающий кровь. В операционной нет напряженной тишины. Врачи работают очень сосредоточенно, но не молчат, и их болтовня явно успокаивает пациентку.

Вдруг как будто что-то происходит, и все подаются к оперирующим врачам. Оживает и подходит ближе дежурный педиатр. По каким-то признакам все понимают, что ребенка вот-вот достанут. И верно – оперирующий врач Людмила Николаевна высоко поднимает на руке красный комочек:

– Видишь? Вот твой мальчик!

Малыш будто прокашливается и начинает кричать.

9.40. Педиатр принимает ребенка, кладет его на стол, отсасывает жидкость, осматривает, слушает. Делает все не спеша, ровно, спокойно, отработанными за десятки лет движениями. Я стою рядом. Я сумела сдержать слезы, когда Людмила Николаевна победным движением подняла малыша вверх, но когда педиатр отходит и ребенок остается один, у меня странное чувство, неожиданные мысли о том, что рождение – это путь длинного отныне одиночества, когда ты никогда уже не будешь таким одним целым, как девять месяцев с мамой.

Акушерка протирает ребенка, закапывает в глаза, надевает на него браслеты с данными матери, пеленает и подносит маме, чтобы она могла его поцеловать и приложить к груди, а затем сверток, из которого торчит неожиданно щекастое лицо в платочке (так пеленают), отдают папе, и мы с ним выходим в коридор.

9.55. Папа, о чьем напряжении во время операции можно было судить только по его застывшей спине, теперь ломает голову: кого ему дали – Диму, Пашу или Сашу? Ему понравилась операция – оказывается, он в детстве мечтал стать хирургом. Мы с ним идем по коридору. В кресле сидит с телефоном еще один будущий папа, который явно уже заскучал, ожидая жену из родильного бокса. Он смотрит на Вадима со свертком с явной завистью.

По коридору медленно идет женщина с начинающимися схватками. Сейчас ее задача – как можно больше ходить, чтобы «расходиться», и она плывет, как корабль, не отрывая глаз от экрана смартфона и время от времени приостанавливаясь.

10.15. Людмила Николаевна закончила операцию и переоделась. Алену увозят в палату интенсивной терапии под наблюдение на 5-6 часов – так обязательно делают после кесарева сечения. Сейчас ей туда же принесут воду и пустят мужа.

Мы с Людмилой Николаевной идем по коридору. Я еще под впечатлением от увиденного и не очень понимаю, можно ли говорить с ней как с обычным человеком, но она останавливается и о чем-то беседует с коллегами, и когда мы идем дальше, я ее расспрашиваю о том, есть ли у нее какие-нибудь приметы. Она задумывается.

– Дежурной бригаде нельзя желать спокойной ночи – это общее у врачей: если пожелают, значит, ночь точно будет неспокойной. Я люблю, когда у женщины в родах распущены волосы – к кесареву сечению это, конечно, не относится, потому что в операционной пациентка в шапочке…

10.40. Людмила Николаевна проводит для меня экскурсию по этажу. Все родильные боксы по требованию СанПиН имеют боковые окна, через которые при необходимости врач может видеть всех рожениц, но сейчас они закрыты жалюзи. Три бокса в одном отделении – обычные: кресло-трансформер для родов, которое может быть как кроватью, так и гинекологическим креслом, фитболы, пеленальные столики, медицинская аппаратура, санузел.

Три бокса в другом отделении – для тех, кто хочет рожать в более домашней обстановке: с ванными прямо в боксе, со стульчиками для родов сидя, со шторками, приглушенным светом, на стенах наклеены бабочки, техника спрятана за штору. Там же, в коридоре, есть зал для релаксации с матами и подвешенным гамаком. В одном из ответвлений коридора – так называемая комната для пап: уголок со столом, креслами и диванами, на которых можно поспать, пока процесс медленно движется к концу.

Если в родильных боксах есть пациентка – дверь в коридор открыта настежь. По этому признаку сразу видно, когда выходишь в коридор, сколько женщин рожают или только что родили – роженица остается в боксе на два часа под наблюдением. В одном из распахнутых боксов лежит как раз такая пациентка, рядом муж в синем хирургическом костюме, на столике – поднос: тех, кто родил, сразу кормят для поддержания сил.

Лежать в палатах после родов мамы могут как с детьми, так и без – и тогда дети отправляются в детское отделение. Большая часть мам предпочитает быть с детьми вместе, но некоторые охотно используют возможность передохнуть после родов в одиночестве.

– Бывают мамы, которые просят принести ребенка только к выписке, – говорит Людмила Николаевна. – У меня была пациентка – мать пяти детей, и она мне сразу объяснила: она планирует в роддоме выспаться. Правда, потом забирала ребенка на весь день и отдавала только на ночь…

Мы спускаемся в школу материнства. Это несколько комнат для занятий с мамами, где им рассказывают обо всем, что может пригодиться: о родах, кесаревом сечении, обезболивании, о детях, о грудном вскармливании. Центр сотрудничает с семейными центрами, которые рассказывают в школе мам о домашних родах в роддоме и о гипнородах – техниках релаксаций, которые позволяют достичь состояния глубокого расслабления, крайне важного в родах.

В школе лежат модели младенцев, сделанные очень натуралистично. Пупсы одеты в подгузники и запеленуты. Есть отдельный зал для занятий йогой с беременными. Несколько занятий в школе мам для тех, кто заключил контракт с центром, бесплатные, поэтому многие сюда приходят не только научиться полезному, но и посмотреть на врачей, познакомиться, определиться.

Современный роддом дружит со сторонниками самых разных родов, старается создать домашнюю атмосферу на родах для тех, кому это нужно, пускает родственников и доул (помощницы женщины в родах, которые не участвуют в медицинской составляющей родов, но помогают будущей маме психологически).

12.00. У Людмилы Николаевны начинается прием в клинико-диагностическом центре, к ней идут пациентки, которые собираются с ней рожать. Беременные одинаково тревожны:

– Доктор, а вы в сентябре не собираетесь в отпуск? У меня срок в конце сентября…

– У меня опять идет кровь, что же делать?

– Вот здесь болело, это нормально?

С одной из пациенток не очень простой разговор: доктору надо сообщить ей, что анализ показал высокие риски генетических отклонений, поэтому нужно дождаться результатов еще одного анализа, а если и он врачам не понравится, то сделать забор околоплодной жидкости. Людмила Николаевна рассказывает об этом, с одной стороны, как есть, а с другой – не пугая пациентку лишний раз.

Стандартный пренатальный скрининг показывает только вероятность отклонений, точность его очень невелика, и возможны ложноположительные результаты, но если он показывает положительный результат, пациентка отправляется на дополнительные обследования – консультацию генетика, экспертное УЗИ, на неинвазивный пренатальный анализ крови – определение ДНК плода в крови матери.

Это самый точный анализ (до 99,6%), но он дорогостоящий. При выявлении отклонений по этому тесту для окончательной диагностики проводятся уже инвазивные тесты – биопсия хориона, амниоцентез или кордоцентез, когда под контролем УЗИ забирается часть хориона, несколько миллилитров околоплодных вод или пуповинной крови плода.

Первое, что спрашивает следующая пациентка, – можно ли будет как-то простимулировать роды, чтобы они случились быстрее, раньше отведенного природой срока. Людмила Николаевна качает головой: стимуляция родов без медицинских показаний вредна для ребенка. Пациентка вздыхает. Она миниатюрная, живот почти не видно, но ей тяжело. Когда она уходит, Людмила Николаевна объясняет:

– Далеко не всем нравится быть беременными. У всех могут быть свои сложности. У миниатюрных женщин быстрее растет живот, и им сложнее принять изменения своего веса. У крупных меняется кровоснабжение, повышается давление, потливость – и это для них тоже тяжело. Легче всего тем, у кого средний индекс массы тела.

13.30.

– Вас можно снова поздравить? – приветствует Людмила Николаевна следующую пациентку. Год назад она родила мальчика, и вот снова здесь – она выглядит совсем девочкой, с улыбкой до ушей – узнала свою счастливую новость только четыре дня назад, старший сын еще на грудном вскармливании.

Доктор назначает ей УЗИ, девушка уходит, а Людмила Николаевна мне объясняет:

– Именно так и получаются погодки – когда мама считает, что пока она кормит, она не может забеременеть. Когда к нам приходят пациентки на осмотр через месяц-полтора после родов, первое, что мы говорим, – что грудное вскармливание не является надежным методом контрацепции.

Врачи и пациенты часто похожи: энергичные пациенты выбирают энергичных врачей, спокойные – флегматичных. Многие врачи только ведут беременность, но не принимают роды, и это по-своему удобно, потому что врач, который не оперирует и «не рожает», никуда не убегает посреди приема и не отменяет его за пять минут до назначенного времени, его не надо ждать часами, когда у него операция.

16.00. Вот-вот начнется консилиум врачей, на котором Людмила Николаевна собирается рассказывать о сложном случае своих пациентов, а я отправляюсь в детскую реанимацию.

16.30. Здесь сегодня пусто. Большой, почти прозрачный, насквозь просматриваемый этаж. Пластиковые кувезы, самая разная техника – аппараты искусственной вентиляции легких, диффузоры. Здесь же на этаже есть мобильный рентген и ультразвук. Окна плотно зашторены – в отделении так называемый максимально охранительный режим: минимум резкого света, звуков, оптимальная температура – это очень важно для недоношенных детей.

В углу висит огромная икона, подарок пациентов, которые отлежали в этом отделении 4 месяца, – и это единственное напоминание о том, что в этом высокотехнологичном современном месте врачи воюют со смертью, отбивают у нее тех, кто без этой техники и без их заботы не выжил бы.

Самый маленький ребенок, которого выходили в центре, весил всего 680 граммов. Он лежал в реанимации несколько месяцев, в закрытом кувезе со специальным температурным режимом. Врачи до сих пор помнят, как приходил огромный папа, и, поскольку малыша доставать из кувеза было нельзя, он ложился на него сверху, накрывал собой и лежал так…

Когда ребенок перестает нуждаться в круглосуточном непрерывном наблюдении, его переводят в отделение выхаживания на том же этаже. Там сейчас лежат несколько малышей, все спят, тишина. Возле каждой комнаты сидит медсестра. Над детьми информация о дате родов и весе при рождении. Самая маленькая девочка родилась полтора месяца назад и весила 1010 г. Сейчас она значительно крупнее, но все равно невозможно маленькая, закутанный в пеленки червячок, чей-то долгожданный младенец…

17.30. Людмила Николаевна приняла дежурство, и мы с ней идем на обход.

В патологии беременности лежит пациентка, тоже ставшая жертвой стечения обстоятельств: ее трое детей перенесли парвовирусную инфекцию, и это, к сожалению, повлияло на ребенка внутри – ему провели внутриутробное переливание крови, чтобы постараться его вылечить.

В двух отделениях лежат женщины на ранних и поздних сроках. В одной из палат – девушка с незаметным животом. Рядом с ней посетитель – такой же молодой парень с огромными от ужаса глазами. Помимо проблем, которые привели ее сюда, у будущей мамы простуда, и они долго обсуждают с Людмилой Николаевной, что с ней делать. То, что для человека в обычном состоянии – ерунда, у беременных часто превращается в проблему. Задача врачей в этом отделении – помочь сохранить беременность и вывести женщину в такое состояние, когда ее можно со спокойной душой выписать. С сохранением беременности на поздних сроках логика тоже простая: чем дольше «тянут», тем лучше прогноз для плода.

В родильном отделении только что завершились роды. Мы заглядываем в бокс. Мимо нас протискивается папа, у него звонит телефон, и он выскакивает с ним в коридор:

– Простите, не могу говорить, я немного занят! – и бежит обратно.

Мама рожает плаценту, у нее крупно дрожат ноги. Это ее четвертый ребенок. Людмила Николаевна обменивается репликами с лечащим врачом и акушеркой, и мы идем дальше.

Вечер, в приемном отделении теперь пусто, никого нет. Скучает охранник, беседует медсестра с акушеркой.

– Как тихо, – мечтательно говорю я, – не то что…

– Тс-с-с-с! – обрывает меня Людмила Николаевна.

А я и забыла, что на дежурстве такие вещи говорить нельзя: плохая примета.

Во втором родильном отделении тоже тихо, но это другая тишина: сосредоточенная. Во всех трех боксах распахнуты двери, но до окончания процесса еще далеко – у всех небольшое раскрытие, рядом акушерки – и мы идем в ординаторскую.

Пока мы беседуем, по громкой связи объявляют:

– Дежурный акушер-гинеколог, позвоните по номеру...

Репродуктор еще не успевает договорить, как Людмила Николаевна уже набирает названный номер с местного телефона, о чем-то негромко говорит и, улыбаясь, вешает трубку: утренний папа Вадим прислал огромную корзину фруктов, которую сейчас поднимут на тележке. Мы идем ее встречать, в ней ананасы, ягоды, груши, бананы, сливы, яблоки… В ординаторской сразу начинает пахнуть летом.

– Что роженицы обычно берут с собой на роды? – спрашиваю я.

– Чаще всего, конечно, иконы, – говорят врачи, – бывают эфирные масла, книги. Иногда привозят с собой расслабляющую музыку.

19.35. Людмилу Николаевну снова вызывают по громкой связи, и она говорит мне, вешая трубку:

– Во втором отделении вот-вот родят.

Идем туда.

Рядом с роженицей хлопочут акушерка и врач. На кресле лежит совсем молодая, очень красивая девочка. Она уже почти полностью родила головку.

– В следующую схватку родим, – объявляет лечащий врач. – Ты просто дыши, хорошо?

– Звали педиатра? – спрашивает Людмила Николаевна.

– Пять минут назад уже, – отвечает акушерка.

– Что мы тебе скажем, то и будешь делать, – говорит врач пациентке.

От нее сейчас требуется только одно – дышать и не тужиться. Взлетает фонтан околоплодных вод, и акушерка принимает малыша, сиренево-белесого. Мама видит его и счастливо улыбается, становясь еще красивее и юнее.

– Девятнадцать сорок девять, – говорит Людмила Николаевна, кидая взгляд на электронные настенные часы.

Дальше стандартные процедуры – ребенка очищают, осматривают, закапывают в глаза, смазывают, пеленают. Пока педиатр и акушерка им занимаются, мама пытается увидеть, что там происходит.

– Так, – говорит врач, – давайте-ка родим…

– Что-то еще? – удивляется девушка.

– Да, плаценту.

Они рожают плаценту, ей немного больно, у нее искажается лицо.

– У него чудесные ножки, – говорю я ей, чтобы отвлечь. И она тут же широко-широко улыбается, из глаз уходит боль. Я понимаю, что я на верном пути, и продолжаю:

– Он открывает глаза, правда! Синие-синие!

Новорожденные часто не сразу открывают глаза в родблоке или в операционной – там для них слишком ярко, зато начинают это делать в коридоре, где потемнее, и фотограф на родах обычно в таких ситуациях начеку: это его важные кадры – первый взгляд малыша на мир.

Молодая мама благодарно смотрит на меня и пытается высмотреть своего малыша на пеленальном столике.

– Первые роды, светлые воды, – диктует кому-то акушерка в коридоре.

– И совсем не страшно, – выдыхает девочка на кресле. Счастливая. Красивая. Наверняка придет за вторым.

21.30. Возвращаемся в первое отделение. Роды во второй палате. По громкой связи снова вызывают педиатра. Людмила Николаевна как дежурный врач садится в стороне.

Схватка заканчивается, и все отдыхают. Акушерка восхищенно рассказывает о том, какие уже видны замечательные волосы малыша. Врач подбадривает Лену. Все это немного похоже на театральное действие для пациента – я видела и акушерку, и врача в ординаторской и знаю, что в обычной жизни они куда менее восторженные и энергичные.

Но сейчас здесь от них нужно именно это, и они такие, какими должны быть, чтобы Лена их слышала, не впадала в отчаяние и делала то, что сейчас нужно. У Лены на лбу и на висках прилипшие от пота пряди. Видно, что она очень устала, врачи подбадривают ее: вот-вот родим.

Еще одна схватка. Врачи командуют, когда дышать. Опять перерыв.

Неслышно заходит педиатр, надевает халат, моет руки, надевает свои длинные белые перчатки и встает в углу, сложив стерильные руки на животе и спокойно глядя на процесс.

– Схватка, – предупреждает лечащий врач, глядя на монитор, – Лена, соберись.

Лена кивает и сосредотачивается. Дежурный врач подходит ближе.

Теперь уже вместе с Леной дышат два врача, Людмила Николаевна становится совсем рядом с Леной и твердо, громко объясняет, что надо делать. Та старается делать так, как ей говорят.

– Представь себе, что ты сейчас будешь нырять, – объясняет Людмила Николаевна.

У Лены уже немного посинели губы, но она старательно и глубоко вдыхает.

– Дыши вот так, – так же четко объясняет врач, и та дышит. Врачи и акушерка тоже дышат.

– Как назовем мальчика? – спрашивает акушерка.

– Не зна-а-а-аю, – сипит Лена.

– Как зовут папу?

– Ива-а-а-ан…

– Иванович, выходи! Мальчики – они такие, их поуговаривать надо, – объясняет она и продолжает: – Иванович, выходи, мы тебе машину купим!

– Сразу «мерседес», – уточняет дежурный врач.

Я замечаю, что и я начинаю дышать, как надо, вместе с врачами и Леной. Неудивительно – у врачей, принимающих роды, профессионально раскачанные диафрагмы.

– Сильнее! – кричит акушерка.

– Помоги своему малышу, – говорит дежурный врач.

– Разозлись на себя! – говорит лечащий врач.

Снова короткое затишье. Акушерка предлагает Лене потрогать головку малыша, чтобы понять, руками почувствовать, ради чего это все. Людмила Николаевна внимательно смотрит на головку и объявляет:

– Сейчас родим. Все, ждем схватку и рожаем окончательно.

Лена уже так устала, что не верит, что это когда-то закончится.

В последнюю схватку ей не дают тужиться, ее надо «продышать», чтобы следом за головой родилось сиренево-малиновое аккуратное и прекрасное тельце. Снова фонтан околоплодных вод – и малыш в руках у акушерки.

– Вот он! Вот он, твой Иванович! – гордо говорит она и показывает его маме.

– Двадцать один пятьдесят девять, – говорит Людмила Николаевна, снова глядя на часы.

Мама кричит:

– Господи, Боже мой!

Детеныш скрипит. Его кладут маме на живот, она плачет и кричит, откуда только силы:

– Мальчик мой! Мальчик мой! Мамочка!

Акушерка забирает малыша, протирает и передает педиатру. Пеленальный столик как раз на уровне глаз мамы, и она пытается увидеть из-за спины врача хоть что-то. Хорошо видны белесые сморщенные стопы, время от времени мелькают ярко-розовые ручки.

В коридоре на посту акушерка заполняет журнал и диктует сама себе:

– Первые… своевременные… роды…

Педиатр подходит к маме и говорит:

– Мальчик у вас здоровый, группа крови вторая, резус-фактор отрицательный, Апгар... – и уходит.

Наконец запускают папу и показывают ему на весу малыша. Он смотрит на него огромными глазами и осторожно трогает его за ногу.

– Читай и проверяй: все правильно? – говорит акушерка и показывает маме заполненную форму на малыша: имя-фамилия мамы, рост, пол и вес ребенка. Мама читает и снова начинает плакать.

Врач и медсестра шьют, затем врач поздравляет папу и жмет ему руку, отрывает длинную широкую ленту бумаги из аппарата КТГ, снимает халат и уходит из родзала. Уходит акушерка. Уходит медсестра, закончив обработку роженицы, санитарка помогает Лене наконец выпрямить ноги, накрывает ее простыней.

Папа стоит возле пеленального столика и смотрит на своего сына, смешно спеленутого, и как будто боится до него дотронуться. Малыш приоткрывает неожиданно большие синие глаза и морщится. Папа фотографирует его так, чтобы было видно записку с именем, и снова недоверчиво его трогает, а потом подходит к маме. Сейчас им больше всего надо остаться одним. Ухожу и я.

23.15. Вторая из трех рожениц начала тужиться, с ней ее лечащий врач и дежурный врач, но что-то их тревожит, и на этаже появляются реаниматологи. Приходят они тихо и незаметно: никто никогда не будет сообщать по громкой связи о том, что бригаде реаниматологов надо срочно прийти в родильное отделение – медсестра или санитарка вызовут их по внутренней связи, если врач скажет что-нибудь вроде «четвертый этаж – сюда».

Реаниматологи заходят как обычные врачи, присутствуют при процессе и, если они не нужны, так же тихо уходят.

А у третьей, последней на этаже роженицы что-то не так. Полное раскрытие, ребенок не опустился, при этом по приборам у него начинает замедляться сердцебиение. Это значит, что его необходимо родить как можно скорее. Людмила Николаевна ходит по коридору, у нее сосредоточенное лицо – ее сейчас явно лучше не трогать. Врачи решают вопрос о кесаревом сечении. Именно в таких ситуациях своими глазами видишь, как даже благополучная беременность и нормально протекающие роды вдруг стремительно превращаются в патологические, требующие мгновенных решений и быстрой реакции.

23.45. Появляется анестезиолог. Людмила Николаевна подходит к посту, набирает номер операционной и негромко сообщает:

– Подаем. Полное, – и вешает трубку.

Это значит, что они везут роженицу в операционную и что у нее полное раскрытие. Привозят каталку. Девушку, побледневшую и постанывающую, везут в операционную. Папа в одноразовом хирургическом костюме идет следом. Всем не до него, он один в коридоре. Я стараюсь держаться рядом с ним – знаю, как бывает в такой ситуации важен даже случайный человек, особенно знающий, что такое экстренное кесарево.

Врачи гораздо более молчаливы и серьезны, чем утром, – экстренное кесарево при таком раскрытии – это не плановая утренняя операция. Сосредоточенно и тщательно моют руки. Локтем нажимают на кнопку открытия дверей в операционной и заходят туда. Мама постанывает, анестезиолог колдует над своими препаратами и гладит ее по голове, говорит что-то успокаивающее. В операционной, помимо врачей, медсестер, анестезиологов и педиатра, еще и детский реаниматолог.

0.13. Операция началась. Врачи делают все быстро, резко, четко. Аппарат откачивает кровь. Мама напугана и растеряна, но всем не до этого, только анестезиолог говорит ей что-то утешительное.

Малыша достали, он кричит. Папа в коридоре сидит, обхватив голову руками. Кажется, он даже не знает, что можно подойти к круглому окошку в двери операционной. Когда малыш кричит, я бегу к нему:

– Вы слышите? Слышите?

Он вскидывается:

– Это что? Кричал ребенок? Это ребенок?

Веду его к окошку, он может видеть жену и спины врачей, малыша не видно, им уже занимаются педиатр и детский реаниматолог, крутят-вертят, слушают, ощупывают.

0.35. Еще немного ожидания – и в коридор выходят медсестра из детской реаниматологии и реаниматолог Сергей Николаевич со спеленутым малышом на руках.

– Вы папа? – спрашивает он у подбежавшего отца. – Во-первых, поздравляю вас. Во-вторых, у ребенка все хорошо, но мы хотели бы поместить его в бокс под наблюдение до утра, потому что…

Папа кивает и послушно идет рядом с врачом в бокс. Неизвестно, был бы ли он так спокоен, если бы знал, что это детский реаниматолог: врач и врач.

Но к тому моменту, пока они дойдут до отделения с поясняющей надписью «Отделение интенсивной терапии новорожденных», Сергей Николаевич успеет все ему объяснить. Говорят, что, когда ребенка надо поместить в реанимацию быстро, Сергей Николаевич умеет бегать с детьми на руках с невероятной скоростью, и если в такой ситуации на объяснения родителям у него нет времени, давать их будет не он.

1.20. На доске рядом с операционной маркером написаны ближайшие плановые операции – кесарево сечение с тройным обвитием пуповины, кесарево с миомой, кесарево с рубцом и предлежанием…

Людмила Николаевна снова безмятежно улыбается, она прежняя, будто эта ситуация не стоила ей особого беспокойства. Мы возвращаемся в ординаторскую. Мне дают белье и отправляют в еще одну пустую ординаторскую – спать.

4.05. У пациентки, чье кесарево с миомой назначено на утро, отходят воды, и ее везут в операционную. Между двумя кесаревыми, часа в два ночи, врачи успевают поесть.

5.20. В мою ординаторскую заходит поспать ординатор Алексей. Он ложится на диван без подушки и простыни и сразу же засыпает. Телефон у него то звонит, то брякает, – Алексей просыпается, смотрит на экран и ложится обратно.

7.00. В роддоме уже вовсю бодрое утро.

Акушерка, свежая и подтянутая, будто проспала 12 часов, хотя от силы часа 2-3, уговаривает новую роженицу ходить, а не лежать. Та слушается, ходит туда-сюда, по коридору взад-вперед шаркают тапочки. Когда я выглядываю из ординаторской, она сидит, замерев, в подвешенном к потолку гамаке, ожидающая и полностью погруженная в себя. Меня снова накрывает ощущение присутствия при таинстве…

7.30. Сводка за сутки: 10 родов, 4 кесаревых сечения. В родильном отделении снова открыты две двери из трех: у двух новых мам начался самый удивительный в жизни человека путь.

8.15. Людмила Николаевна, спавшая около часа, отправляется в душ и выходит оттуда все такая же спокойная и бодрая. Через час у нее начинается прием. Она объясняет мне:

– У нас ангельские условия по трем причинам, не считая того, конечно, что у нас нет, как в государственном роддоме, сорока родов в сутки: есть душ прямо в ординаторской, есть доставка еды и стирка костюмов. А если бы мы спали больше часа, у нас бы было еще и постельное белье – просто не было сил его разбирать.

– Что, душ, доставка еды и прачечная – это все, что нужно врачу в роддоме для счастья? – не верю я.

Людмила Николаевна думает и улыбается:

– Еще здоровые женщины и дети. Всё.

Из переписки с фотографом на родах:

«У пары, которую привезли, когда ты уходила, к вечеру все пошло очень плохо. Маму закинули на каталку и бегом повезли в операционную, бежали в прямом смысле этого слова. Никого не пустили, папа остался под дверью. Потом вынесли кулечек и, отсасывая малышу на бегу жидкость респираторной помпой, рванули в реанимацию. А операция продолжалась несколько часов, но вроде все нормально».

«Как папа?»

«Папа плакал».

…Когда приходишь со стороны в роддом, может показаться, что здесь сплошной праздник, все время рождаются дети, цветы, шарики, врачи улыбаются, акушерки радуются… Но такие ситуации отрезвляют, объясняют, зачем нужны врачи, и показывают, как они ежедневно воюют за каждую жизнь, и как бесценен этот подарок в смешном свертке, из которого торчат круглые щеки, вопросительно нахмуренные брови и макушка в деревенском платочке.