Последнее, что она помнила — как взмахнула рукой, готовя хор к «Херувимской», потом будто стала невесомой и куда-то поплыла. Очнулась Анна от боли. Настолько сильной, что она никак не могла определить, что болит сильнее всего и мечтала лишь об одном — снова провалиться в черное забытье. «Ну вот, деточка, проснулась и хорошо!» — Услышала она голос по интонациям ворчащий, на самом деле, заботливый. — «Сейчас ручку твою забинтуем. А доктор придет завтра и посмотрит». Анна решила не открывать глаза и пока не спрашивать, где она — зачем ей лишняя информация, пусть оно как шло, так и идет. Само. А вот попробовать вспомнить, что с ней произошло, стоило.
Август был сладким и прохладным одновременно. Родной город Анны — крупный районный центр — безусловно обладал модным набором цивилизационных услуг среди которых числились известный сетевой супермаркет, торговый центр с кинозалами на последнем, третьем этаже. А в одном, говорят, даже показывали фильмы в 3D формате (правда, Анна еще никогда там не была). И — предмет гордости местной власти — микрорайон многоэтажек. Район был именно микро, шутили горожане, но и того было достаточно, чтобы лицо старинного городка исказилось до неузнаваемости в историческом центре, где были понатыканы уродливые пятиэтажные «высотки» в стиле хрущобы.
И все же город старательно держался в рамках исконных традиций, так что большая часть его населения все еще жила в частных домах с приусадебными участками. И каждый старался на свою территорию поместить как можно больше представителей мира флоры, годящихся в пищу — что скрывать, почти все кормились со своего огорода и фруктового сада. Особенно хороши в городе были сливы. Вот потому-то каждый год в августе воздух становился сладким и слегка пахнущим забродившими перезрелыми фруктами, что, безусловно, привлекало внимание ос и пчел.
Анна оказалась одной из тех несчастных, на чьей земле был построен новый район. Вместо родительского дома ей — как одинокой — была положена малогабаритная однушка. Варварские действия местной власти вызывали чувство гадливости и обиды, но так как слив Анна не любила и варенья из них никогда не варила, ей порой казалось, что, получив квартиру, она выиграла. По крайней мере верить в это было легче, чем думать, что жизнь несправедлива. Так и жила она в параллельных пространствах с августовским урожаями слив и липкими запахами, не задумываясь о жизни пчел.
Однажды они с Любой, девушкой с клироса, неспешно возвращались со всенощной и мечтали о том, как после Успения отправятся в отпуск. Они уже посоветоваться успели в недавно открывшемся в торговом центре турагентстве. Чтобы от волнения не размахивать руками (зная за собой эту неприличную привычку) Анна сунула их в карманы куртки, спасающей от порывов ветра. И тут же вскрикнула от боли. Вынула руку и обомлела — в сгиб большого пальца впилась оса — как она залетела в карман, где отродясь слив не бывало? «У меня же аллергия», — как-то очень тщательно подумала Анна, глядя на то, как раздувается кисть. «Домой! — Скомандовала решительная Люба. — «Надо как можно быстрее приложить капустный лист». «Я бы лучше таблетку кларитина выпила», — не решилась возразить Анна. Почему-то не слушался язык, стали ватным ноги.
Утром после припарки с листом, опухоль как будто не увеличилась, но рука сгибалась плохо, и Анна нервно дергалась при каждом движении ею. А еще она обнаружила, как много всякого ей приходилось делать руками. Теперь каждое движение она оценивала — стоит ли оно затрачиваемых усилий. Анна забинтовала руку и пошла на службу: даже если бы она предупредила батюшку заранее, ее все равно некем было бы заменить — не так уж много людей в их городке мечтали стать регентом. «Что с рукой?», — интересовался в храме каждый. Анна отвечала. И мгновенно получала ответ-рекомендацию.
Она добралась до клироса совершенно обессилев, будто пройдя сквозь строй. Пчелы кусали каждого, что совершенно не удивляло. А вот то, что у всех имелся готовый вариант лечения, было бы забавно, если бы рука так не беспокоила. В результате, она узнала около 8 оригинальных «старинных» рецептов прикладывания капустного листа. По одному — аналогичного использования листа подорожника, лопуха и хрена. 11 человек рекомендовали святую воду — смазывать, делать компрессы, пить маленькими глоточками тщательно пережевывая или стакан залпом, зажав нос. Но, пожалуй, больше всего, Анну поразило, что у каждого прихожанина на такой случай был припасен букетик цветов «от Матронушки». И каждый был готов поделиться заветным с ней. Оказывается, сухие цветочки необходимо было растереть в мелкую крошку и заварить кипятком в чайнике. А потом, помолясь, пить: настой обладает чудодейственной силой и спасает буквально от любых болезней. Благодаря, она отговаривалась тем, что ей причащаться. Началась служба, подошли к «Херувимской», когда она, видимо потеряла сознание.
«Где я?» — резко спросила Анна. «Так в больнице нашей. Батюшка сам привезти не мог — служил, попросил старосту. Тот вишь как быстро тебя домчал, ты и в себя придти не успела». — Объяснил тот самый голос. Открыв глаза, Анна обнаружила белый платочек с красным крестом по центру. «Точно, наша». — подумалось. Когда-то в 90-ых в расцвет интереса к Православию, тогдашнему правящему архиерею пришло в голову сделать в каждом уездном городке по православной больнице, относящейся к епархии. Сделать-то сделал, но за минувшие 20 лет начинание сошло на нет — некому было заниматься чужими делами, о своих некогда подумать. Не сдался только настоятель храма, где регентовала Анна. Батюшка неутомимо поддерживал благосостояние больницы, искал-переманивал врачей, отправлял в Москву медсестер, чтобы они научились милосердному делу. Сестры по каким-то необъяснимым причинам и правда были как на подбор. Куда хуже дело обстояло с врачами и нянечками — не хотели они идти работать в больницу, где не было тех дополнительных средств стимулирования, как в государственной больнице, стоявшей на улице Ленина. И они отговаривались тем, что им надоело слышать, что в Церкви нет денег, когда они-то видят, как «живут попы и их служки». Что надо содержать семьи. Кстати, что там сестра говорила про врача? Что придет только завтра?
«Завтра, конечно, не переживай. Сейчас Лизавета Васильна на службе поди у вас в церкви. А потом к деткам пойдет, трое их у нее, надо хоть в выходные с ними побыть», Тут только я да нянечка. Да и лежит вас всего 12 человек, мы справимся скоренько. Зато смотри, тебе палата королевская выделена. Двое вас всего». Анна только теперь открыла глаза, увидела обшарпанные бежеватые стены, крючок, на котором должна была висеть люстра, окно без занавесок, стол без стула. Королевская, резко вздохнула она и закашлялась — волна кислой вони пронзила весь ее организм. «Воняет откуда?» — просипела, стараясь не дышать, Анна. Сестричка смутилась, сжалась, мотнула головой куда-то в сторону и исчезла.
Глянув в ту сторону, куда мотала головой милосердная, Анна обомлела — в полном монашеском обмундировании у противоположной стены на кровати лежало тело. Судя по впечатляющим размерам, его обладательница с трудом перемещалась даже в районе кровати. Видимо о том, чтобы тело дошло до ванной комнаты договориться не удастся. Надо выйти тогда самой продышаться. Однако оказалось, что даже голову с подушки Анне поднять трудно, о том, чтобы пройтись прогулять разговора не было вовсе. Прижав к лицу простыню в застиранных пятнах и дырах, девушка старалась дышать только по самой большой нужде.
Вечерело. В коридоре почудилось небывалое оживление. Дверь, ударившись о стенку, издала разящий цель — барабанные перепонки — звук: «Ужин!». На тумбочку влетела тарелка с омлетом (судя по цвету, приготовленному на воде) и распаренным горошком из консервной банки. «Кефир, хлеб будете? Бокалы давайте». Анна никогда не могла понять, за что кружки прозвали бокалами, но покорно протянула свою. «Хлеб, пожалуйста черный». Квелый кусок подгорелой коркой шлепнулся между омлетом и горошком. «Ешь, пока теплое. Потом это вообще нельзя в рот взять будет», — раздалось внезапно с соседней койки. — «Они говорят, что больница бедная. Да пусть бы бедная, но кто придумывал такое меню и такое сочетание продуктов? Горошек с омлетом, кефиром и черным хлебом сверху закидать, чтобы закисло, забродило как следует». Ого! Оказывается у тела есть чувство юмора. «Я все же горошек не рискну. Боюсь, тогда мы с вами встретимся возле туалета. И хотя вы не борец сумо, я точно знаю, что проиграю бой за дверь в санузел». Тело заколыхалось, зайдясь от смеха. Оценило. «Это что. Я когда только легла сюда, мне на ночь какую-то таблеточку дали. Оказалось мочегонное. Так я за два часа раз 30 с койки слезала, а потом обратно. Думала уже вашего батюшку вызывать — последнюю исповедь принимать. Так что ты внимательно к таблеточкам присмотрись». После разговора, Анна решила не ужинать, а вечерние таблетки выкинула.
Ближе к полудню понедельника появилась Лизавета Васильна. Явно не выспавшаяся, в немытой с пятнами кофточке, в катышках юбке в пол, серые глаза почему-то мутнели из-под уродующих лицо очков, хотя Мирозданием они явно задумывались как лучистые. «Мне сегодня стало хуже», — жалобно простонала Анна, боясь даже взглянуть на руку, по которой пробегали разряды боли, взрывавшие мышцы будто разрывными пулями. «Ну у всех бывают плохие дни. Мне тоже когда лучше, когда хуже», — поджав губы сообщила Лизавета Васильна, видимо предлагая вместо надоевших своими жалобами пациентов, полечить ее. Анна хотела было замолчать, но что-то ее вынудило спросить: «Скажите, а когда меня осмотрит специалист?» — «Посмотрим», сказала докторша и вышла быстрым шагом. «То есть никогда». — Съехидничало тело, которое Анна уже привыкла называть матушкой, притерпевшись и к запаху. — «Я уже неделю жду хирурга, не приходит. И не придет. Нет у них хирурга, нет и твоего специалиста, а из федеральной больнички приходят консультировать только за деньги. Наша больница оплачивать визит не будет, а у меня с собой нету ничего. Не предупредили. Вот и лежу — сестры ко мне только после Успения придут навестить, даст Бог, денег привезут. Сейчас им не до меня: сливы надо собрать, варенье заготовить».
Специалист действительно не пришел ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду. Зато Лизавета Васильна каждый день заходила померить давление и спросить, как дела. Анна молча показывала руку, та также не говоря ни слова осматривала, что-то помечала в карте (Анне каждый раз казалось, что она ставит крестик) и исчезала. Зато в палату обнаружить свое сочувствие явился почти весь приход. С одной стороны ,это было мило и трогательно, потому что каждый принес по баночке сливового варенья, нанесли и домашней еды. С другой, палата стала походить на огород, ибо все решили испробовать на регенте домашний рецепт с капустным листом (подорожника, лопуха, хрена). Рядом выстроилась батарея бутылок со святой водой. Жена казначея попросила показать руку, сказала, что знает, как лечить, у ее кума было нечто похожее. «Нечто похожее» было у каждого второго, либо у его родственника — ближнего или дальнего. Каждый день приходила Люба. А когда узнала, что врача так и не было стала кому-то названивать и через полчаса в палате объявился ее жених Леша и произнес со значением, что сейчас «точный диагноз поставит». Анне нравился Алексей, он был хорошим, милым и в храм постоянно ходил. Некоторые сомнения в его возможности ставить диагнозы у нее, правда, были. Дело в том, что Алексей был по профессии ветеринаром со специализацией «грызуны».
«Мне придется выезжать на грузовике со всеми этими банками и запасами капусты», — простонала в изнеможении Анна в среду вечером, после того, как последний посетитель ушел. — «Хорошо хоть никто не велел чай заваривать и не принес букетик от…» В этот момент она бросила взгляд на монахиню и осеклась, заметив, что та погрустнела от ее слов, наливая очередную порцию бурой жидкости из чайника. Вместо чаинок в чашку вываливались пожухлые цветочки и палочки, похожие на стебли.
Рано утром в четверг Анна сбежала в федеральную больницу. Оставив варенье из сливы, капусту, подорожник, лопух и хрен и святую воду. На прикроватную тумбочку монахини она поставила букетик из цветов. Свежесобранных.
