6 сентября автор пообещал публично рассказать историю “о «православно-монастырском» опекунстве (сиротском рабстве в 21-ом веке) — из серии того, что вам ни один журналист не расскажет — и не потому, что они плохие, а потому как непобедимая, неприкосновенная система их просто за такой материал в порошок сотрёт”. Мы публикуем эту историю, ничего не боясь, и предлагаем вам подумать.
«Баренцево, Карелия, Соловки и Валаам»
1. “[обещанная вчера история о православно-монастырском сиротском рабстве в 21-ом веке]
За последние два месяца с Баренцева моря вернулись аж целых три дружественных мне частных туристических авто-экспедиции”.
Нет конкретного указания источника информации: три экспедиции с неизвестным составом, при этом автор поста даже не говорит “мои друзья” — то есть, достоверно неизвестно, насколько близко знакомство с участниками происшествия. Нет указания времени происшествия, лишь “последние два месяца”.
2. “А там, где Баренцево, там и Карелия, и Соловки, и Валаам с петрозаводскими окрестностями, естественно”.
Сразу же размывается конкретное место происшествия. Далее группа нашла истощенного измученного ребенка, а где — неизвестно — в Карелии, на Соловках или на Валааме?
3. “И, собственно, все три рассказывают о местном засилье монастырей (запреты, поборы, бешеные цены на всё, до чего дотянулись поповские лапы, контры с местным населением из-за прикручивания всего местного бизнеса и т.п.)”.
Размытый негатив. Во-первых, интересно, чего ради ездили туристические группы на Соловки и на Валаам, если так ненавидят монастыри. Ну, допустим, природу посмотреть. Никакой конкретики, на что именно бешеные цены, запреты чего, кого обирают. И так хорошо вникнуть в проблемы местного населения…
«В длинном беленьком платьице и одной сандалии»
4. Но одна из групп путешественников привезла историю из ряда вон выходящую…”
Снова неясно, что это за группа, чем выделяется из остальных трех, какое отношение имеет к автору текста.
5. “…поздно вечером ребята (ну как «ребята» — за 45 им) подобрали на дороге девочку на вид лет 12-и, в длинном беленьком хлопковом платьице, платочке и одной сандалии. Ребёнок был напуган, боялся садиться в машину (хотя в ней были не только мужчины, но и женщины — абсолютно цивилизованного вида) и рассказывать, что с ним случилось”.
Манипуляция — почему заблудившийся ребенок не должен был бояться чужих людей на дороге, которые настойчиво приглашают его в джип, как он должен определить, что женщины — «цивилизованные»? Да и белое платье — не самая практичная одежда для рабского труда, который описывается ниже. Тоненькое и хлопковое — вероятно намек на то, что девочка должна была быть в пуховике и шерстяной шапке. Однако 2 месяца назад было начало июля.
6. “Но, поскольку мужская половина экипажа по некому стечению жизненных обстоятельств обладает уникальными профессиональными навыками переговорщиков, девульку удалось таки запаковать в джип и разговорить.
Оказалось, что она — сирота, ей 16, а не 12, и это измученное детдомовское дитя имело несколько лет назад «счастье» попасть в руки православно-монастырских опекунов. Как выяснилось из её рассказа, последние берут детей 10-12 лет из интернатов и детдомов, как частные лица, по 5-8-10 штук. Документы оформляют через суд (как? — не знаю, как-то — несмотря на то, что они — «опекуны-одиночки», а попробуйте получить опекунство хоть над одним ребёнком в одиночку)”.
Замученная девочка с уровнем знаний 3 класса (про это говорится далее) была так хорошо осведомлена о том, что загадочные “они” — “опекуны-одиночки” (что, кстати, означает это словосочетание? не семейные пары? Такое усыновление в РФ разрешено, и историй достаточно) и о том, как именно они оформляют документы (“через суд”)?
«Бьют своими палками — это прямая цитата»
7. “В школе эти дети не учатся: знания этой 16-илетней девочки соответствуют уровню примерно 3-го класса. Обучаются они на дому — учителя, приходящие принимать у них экзамены, выходят из комнаты, а задания за детей пишет «матушка» (а как с «матушкой»-то поспоришь, если она попросит выйти? — это ж какое оскорбление святыни и святых чувств). В присутствии каких-либо местечковых официальных комиссий запуганные дети лгут, что у них всё прекрасно. А на самом деле это «прекрасно» выглядит следующим образом…”
Здесь начинается практически дословный пересказ скандала с усыновителями в Мосейцево. В частности, уровень знаний детей автором так и оставлен “на уровне 3 класса” — и непонятно, кто этот уровень оценивал. Группа туристов в машине? Ситуация с “экзаменами”, которые пишет “матушка” и комиссиями, которым все лгут, полностью скопирована из истории Мосейцево.
8. Поднимают их ни свет ни заря — батрачить в огороде и на скотном дворе или чистить рыбу, стоя в озере, а до трёх часов ночи они бьют поклоны боженьке. Их избивают за любую провинность палками — «своими палками» («своими палками»! — это прямая цитата: у каждого ребёнка — личное орудие экзекуции, подписанное его именем); судя по внешнему виду девочки, их не докармливают (получая за каждого из них от государства по 15.000 в месяц), а все продукты их рабского труда продаются очень верующим втридорога.
Подписанные палки для экзекуций — полностью позаимствованы из скандала в Мосейцево, кроме того, это единственная цитата в тексте. Так же как описания труда (все, как одна, в белых платьях стоят в озере) и поклонов до 3 часов ночи, и сбыта продуктов рабского труда. Откуда девочка знает сумму, которую получают опекуны и по какой цене они сбывают продукты? «Втридорога» — это сравнение, то есть, на уровне знаний 3 класса ребенок знаком с понятием себестоимости и умеет оценить, сколько именно стоят продукты их производства, и насколько дороже их продают.
Однако это не может соответствовать действительности вне зависимости от того, что слышала предполагаемая девочка, потому что если на ребенка оформляется усыновление (через суд — как это было сказано ранее), то никаких выплат на него усыновителям быть не может, а если выплачиваются деньги — то не бывает суда, потому что это опека.
9. “С гигиеной тоже всё отлично: мытьё и стирка — раз в неделю, а если испачкались до срока, то снова побои.
Дети периодически сбегают, но их возвращают — и за каждую попытку бегства они получают по 20 ударов палкой по спинам.
С медобслуживанием этих сирот — тоже всё замечательно: у девочки в 16 лет (простите за прямоту изложения, но как-то мне сейчас не до этических реверансов) нет и никогда не было месячных, но никто не отвёл её к профильному врачу”.
Каким образом группа туристов выяснила, что у девочки нет месячных? А если их никогда не было, маловероятно, что ребенку пришло бы в голову вдруг об этом рассказать ночью, в машине, незнакомым людям. Подобные гигиенические и интимные подробности здоровья девочек также были описаны в скандале с приютом в Мосейцево.
«Без квартиры — в поповские жены»
10. “А самое божественное происходит с этими детьми в момент наступления их полного совершеннолетия — когда государство выделяет им квартиры или комнаты. Они в присутствии опекунш официально получают жильё, расписываются в каких-то ведомостях, а дальше «добровольно» передают его в собственность церкви. Своих документов они на руки, естественно, не получают — им не отдают их паспорта (а о практике изъятия и удержания документов я уже слышала и раньше — от другого своего друга, который достаточно жёстко выцарапал из женского монастыря 28-летнюю «рабу божью», подвергавшуюся там побоям и унижениям, но с совершеннолетними ситуация куда более юридически разрешима)”.
Как эта информация о коварной схеме была получена на дороге от 16-летнего ребенка с видом 12-летнего и образованием на уровне 3 класса?
Кроме того никаких квартир в собственность сиротам не дают, по закону «О дополнительных гарантиях по социальной поддержке детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей» жилые помещения предоставляются сиротам по договору социального найма.
Фигурантки дела об истязании сирот в организованном ими приюте в Мосейцево
11. “И дальше им в жизни светят только полторы дороги: в монастырь навсегда или (для девочек), если повезёт, в поповские жёны.
Счастье, что их хотя бы не насилуют в сексуальном плане (конечно, спросили — а в такой ситуации можно было избежать данного вопроса?)”.
Поповским женам тоже не отдают документы? Как тогда регистрируют брак? И автор так наивен, что считает, что этому предполагаемому «злобному попу», хваткому, зажиточному, гребущему лопатой деньги, позарез нужно счастье в виде необразованной истощенной жены-девочки без признаков созревания?
То есть, в своих предположениях мы правы — на дороге, темной ночью, группа туристов, затащившая напуганную до смерти девчушку в джип, вместо того, чтобы отвезти ее в полицию, устроила ей форменный допрос, в том числе об интимных сферах ее жизни?
Далее, девочка сообщила, что ее не насиловали — и после такого кошмара ей поверили на слово без проверки — что в неком приюте, где бьют, не кормят, отнимают квартиры и выдают насильно замуж, при этом не совершается сексуального насилия? Какие доверчивые путешественники. Позже они, видимо, даже не провели медобследования для достоверного установления этого факта — все было ясно по белому платьицу.
12. “…когда ребята отъехали на несколько км от места, где обнаружили девочку, их — впервые за всю почти четырёхнедельную экспедицию — остановили на дороге стражи порядка с недвусмысленным вопросом: «Кто у вас в автомобиле?» — однако, приоткрыв пенсионное удостоверение водителя, лежащее в документнице вместе с правами и прочими автобумажками, несколько стушевались, и, таки не рискнув связываться с человеком, который может оказаться им не по региональным зубам, удовлетворились ответом: «Моя жена и я!».
Это намек на что? На то, что девочку искала полиция по заявлению опекунов? На то, что полиция повязана с этим неизвестным монастырским приютом? На то, что у автора есть знакомые “шишки”, которые, тем не менее, почему-то не рискнули связаться с местной полицией и “церковной мафией”, а предпочли скрыть ребенка в машине?
Обращаем внимание на то, что дальше след несовершеннолетней девочки теряется полностью. Где она, сообщили ли о ней в правоохранительные органы — пусть даже другого региона, в прокуратуру, была ли она осмотрена врачом, проходит ли лечение, что с ней сейчас, кто ее опекает? Автору неизвестно, что подобрать бездомного ребенка и скрыть его местонахождение — противозаконно? Или ее региональные друзья обладают возможностью обойти это досадное обстоятельство?
«Прошу сломать для меня систему»
13. “…несмотря на то, что я дала себе слово — не ввязываться больше в России ни в какие истории «по спасению утопающих», поеду-ка я, наверное, в воскресенье побеседую за чашкой кофе тет-а-тет с одним правильным генералом-майором, если он не в командировке (этого и ещё троих таких же — с кем я до сих пор могу говорить прямо, честно и без отвращения к их действующим званиям — я называю «последними из могикан», однако и они не всемогущи)”.
Второй раз за последние 8 лет и этот год я готова просить человека системы сломать для меня систему (и снова из-за сирот — видимо, для моего чувства справедливости это краеугольный камень) — пусть бы и в маленьком частном случае…не знаю, что из этого выйдет. Думаю, что в этот раз, в отличие от предыдущего, глобально — ничего. Но, может быть, жизнь хотя бы одного ребёнка или нескольких…”
Далее автор продолжает “играть мускулами” и знакомствами с различными генералами, и своими прошлыми достижениями в части спасения людей от системы, но не очень ясно, в чьих именно руках теперь спасение девочки. Ведь автор свидетелем произошедшего не является, к генералам должны обращаться те люди, которые якобы спасли ребенка на дороге — где они, куда делись? Описанные факты — признаки преступления, почему их скрывают?
14.“…чёрт. Если бы вы знали, в какой страшной, тихой и хладнокровной ярости я нахожусь уже вторые сутки после всего услышанного. Не помню уже, когда меня последний раз так раздирало (аж мелко трясёт)… Лезть в даже очень локальную драку с церковниками по нынешним временам — чистое безумие.
А если не лезть — то как жить дальше с тем, что ты знал, но, даже имея некоторые специфические возможности (как минимум быть по определённым причинам выслушанной), ничего не попытался сделать — кроме вида, что тебя это не касается?.. Вы бы смогли потом спокойно спать? — Не знаете? — Вот и я не знаю”.
И ещё я боюсь. Боюсь впервые в откровенно безнадёжной ситуации услышать, что невозможно сделать совсем ничего. Однажды это должно было случиться — и я это всегда понимала — но даже при всём здравомыслии не могу сказать, что внутренне к этому готова: я не привыкла и не умею терять «утопающих», если уж вообще полезла их спасать…”
Непонятно, что конкретно пытается сделать автор ради ребенка, кроме размышлений на тему безнадежной ситуации и потрясания своими важными знакомствами, на особую эффективность которых не надеется.
Что касается “драк с церковниками” — поскольку, пока никаких очевидных доказательств причастности Церкви к описанной ситуации нет (напомним, что не описаны время, место, обстоятельства произошедшего, нет названия монастыря, имен людей, нашедших девочку, так же как и сама девочка не назвала конкретных имен участников истязаний, были ли это священнослужители или просто люди, называющие себя православными — хотя именно это, а не перечисления документов, которые в 18 лет якобы подписывают воспитанники, она как раз могла бы назвать), нет медицинских заключений о состоянии ребенка — не совсем ясно, с кем именно драться. Автор, расскажите нам!
15. “Прозвучит странно, но на практике выцарапать кого-то у смерти легче, чем у подобной системы — там хоть понятно, что, как и с кем делать: просто прёшь и безапелляционно веришь и в цель, и в средства, и «прущие с тобой» тоже верят и в них, и в тебя, и до сих пор это волею Вселенной работало.
А тут — цель есть, но возможности…и механизма действий от начала до конца — объективно (де-юре) — не представляю, в отличие от технологии самообороны «тёмной стороны» в такой ситуации. Я не вижу в этой броне брешей, не ви-жу…в общем, сижу — башку ломаю, мозг уже оплавился…
…но, знаете, если вы — ещё или уже православно верующие (и я таки оскорбила ваши трепетные христианские чувства также сильно, как живописанная история оскорбила мои человеческие), подумайте на досуге о том, в чём разница между «рабами божьими» — и «чадами его». Вдруг поймёте”.
Мы понимаем и готовы предоставить автору и реальным свидетелям возможность для дальнейшего разъяснения ситуации, а также помочь с обращением в правоохранительные органы и требованием внутрицерковного расследования, если есть хоть малейшая вероятность того, что история произошла на самом деле.
Но напоминаем, что материал, не имеющий:
— достоверного источника
— указаний места, времени, конкретных имен участников происходящего
— контактов для связи и уточнения информации
— свидетельствующий о том, что проблемой не занимались официальные органы по абсолютно неясным причинам
— не содержащий никаких цитат, по которым можно было бы уточнить спикера
— содержащий необоснованные обвинения
— содержащий жуткие подробности
— несущественные подробности, вызывающие жалость (белое платьице, один сандалик)
— автор материала не заслуживает доверия (см. поиск “Кто такая Аня Дорн”)
собрал все признаки ФЕЙКА и не может быть признан достоверным.
Будьте внимательны и осторожны.
