Обыватели, то есть мы с вами, легко и с удовольствием подхватываем скандальные темы. Русская православная церковь последнее время поминается в СМИ нередко. Не говоря уже про блоги и социальные сети.
Диакон Андрей Кураев о кризисе
Диакон Андрей Кураев
Скандалы и РПЦ — главная тема нашей беседы с с диаконом Андреем Кураевым, пожалуй, одним из самых известных массовой аудитории служителей церкви. Возможно, потому что практически никогда не уклоняется от бесед с журналистами и готов правдиво отвечать на любые, даже неудобные вопросы.
— В последнее время церковные вопросы, церковные дела, церковные темы очень актуальны, востребованны, интересны. Сразу попадают на первые страницы изданий. Церковь становится очень, скажем так, скандально известной. Повашему, это хорошо или плохо — для самой Церкви?
— Я постараюсь отметить прежде всего то, что есть, на мой взгляд, доброго в этой ситуации.
Оно в том, что общество осуждает действия тех или иных христиан с христианских же позиций. Люди возмущаются слишком большим рассогласованием между тем, что сказано в Евангелии, тем, что они считают сутью этической доктрины христианства, и тем, что сделал кто-то из нас, людей в рясах. Есть слова Ницше, с которыми я не могу не согласиться. «На Земле был только один настоящий христианин, и того распяли». Христос и сам говорил порой горькие слова о своих апостолах. В апостольских (то есть новозаветных) текстах мы видим много печальных, критических слов в адрес христианской общины апостольского века. Библия — честная книга. И она не скрывает тех проблем, которые возникали в самой апостольской общине. Поэтому поиски идеально беспроблемной Церкви хоть и являются занятием чрезвычайно увлекательным, но заканчиваются они обычно созданием очередной секты, получающей название в честь этого самого искателя. Поэтому такого рода спор меня никогда не увлекал. В свое время мне пришлось получить базовое образование на кафедре научного атеизма МГУ. Так что еще до моего прихода в Церковь, до крещения учителя постарались вложить в мою голову все возможные гадости из жизни и истории Церкви. Весь негатив церковной жизни, теоретически по крайней мере, я знал еще до прихода в Церковь. Правда, я тогда надеялся, что все это в прошлом и что гонимая Церковь учла свои ошибки… Оказалось, что не вполне.
Ну что ж, как не гнушался Христос нечистот своей Церкви в былые столетия, так, значит, и сейчас… Есть надежда, что и меня с моими грехами Спаситель потерпит… Я думаю, что в нашем мире достойно удивления не свинство, а то, что хотя бы некоторым людям иногда удается от этого свинства удержаться.
Я таких людей знаю и в истории Церкви, и в современной церковной жизни. Поэтому для меня эти медиа- и иные скандалы не оборачиваются кризисом веры. И не приводят к пересмотру моего собственного жизненного выбора.
— Вы сказали, что скандалы не оборачиваются кризисом вашей веры. Но как объяснить христианину, возможно, не слишком крепкому в своей вере, скандалы с Pussy Riot и с часами патриарха? Ведь у обывателя вполне закономерно возникает чувство недоумения.
— Между прочим, вы знаете, чем сейчас занимается Церковь? Церковь сейчас НЕ занимается скандалом с часами патриарха. Этим заняты лишь некоторые блогеры. По большей части от безделья.
— Но это связано с Церковью, они Церковь же за это критикуют. Все это пространство для человека стороннего выглядит не то чтобы однородно, но частью единого процесса…
— …Но сейчас важно отметить, что это не то, чем занимается сама Церковь. Тот же скандал с панк-феминистками. Внимание самой Церкви он привлекает в гораздо меньшей степени, чем внимание… ряда медийных лиц (пауза).
— Это верно. Но… Церковь, возможно, уделяет всем этим делам неоправданно мало значения. А может, дело в том, что Церковь игнорирует общество, не дает однозначного ответа?
— Да, в большинстве случаев ответа нет. Но разве это плохо? Разве это задача патриарха — отвлекаться на всякие медийные события, на все вбросы, выбросы, выхлопы, отстреливать все информационные утки, которые косяками летят в самых разных направлениях, а не только на юг. Ясное дело, что мне, как человеку, который работает в медийной области, очень хотелось бы, чтобы наибольшее внимание уделялось именно этому участку. Но я прекрасно понимаю, что это просто моя иллюзия, так как любой генерал на войне всегда считает, что именно его участок фронта самый важный.
— И все-таки вот какой-то церковный ответ был дан вами, отцом Всеволодом, многими другими церковными деятелями… Он, этот ответ, лично вам кажется адекватным?
— Я думаю, что нам всем нужно учиться.
И у Церкви нет опыта жизни в условиях свободы совести и относительно демократического общества. Те умения, которые у нас были, скажем, в советские годы, не очень нужны сейчас. И то, что умели делать наши предки в дореволюционные годы, тоже малоприменимо. Мы вновь, говоря словами Маяковского, страна-подросток. Поэтому естественно, что все время от времени дают петуха. И политики, и чиновники, и епископы, и журналисты, и я.
— В последнее время появились некоторые моменты сближения нашего государства с Церковью. На Пасху в первом ряду стоит президент, стоит премьер. Как вы к этому относитесь?
— Мой совет тем, кто этим возмущается: возьмите на Рождество командировку в какую-нибудь европейскую страну и посмотрите местное телевидение в рождественскую ночь.
Вряд ли в Европе вы найдете страну, руководитель которой игнорировал бы церковную службу в этот день.
— Значит, по-вашему, это правильно?
— Это нормально. Ненормально все время восхищаться Западом и ставить его в пример, но вот в этом вопросе напрочь не замечать, что именно принято в западной политической аудитории. То, что у нас кажется кошмаром, на Западе это просто нормальная, совершенно естественная, органическая часть общественной жизни.
— То есть, по-вашему, все течет… В России происходят обычные процессы государственной и общественной жизни.
— В России не бывает обычных процессов. Мы живем от кризиса к кризису. И так уже, наверное, не первую тысячу лет.
— А вот то, с чем мы сегодня сталкиваемся, сталкивались полгода назад, в церковной жизни… Это кризис или?..
— Это кризис, безусловно. Но пугаться слова «кризис» не надо.
Кризис — это, в общем-то, естественно нормативное состояние для нашей истории.
Если кризиса нет, то это время начинает восприниматься как нечто совсем страшное, как застой. «Мы тоже дети страшных лет России. Безвременье вливало водку в нас». Высоцкий это сказал, когда как раз «событий» в стране не было. Пятилетки выполнялись вовремя.
Эта бес-событийность воспринималась как выброшенность из истории. Захотели выйти в историю из манежика — что ж, получайте, что заказывали.
— То есть пациент скорее жив, чем мертв?
— Безусловно!.. Кризис, конечно, есть, ну и что? Кризисы же разные бывают… Вот если я вам скажу, что видел на днях страдающего человека. Он просто задыхался от крика.
Даже звуков он уже не мог порождать, только гримаса боли застыла на его лице… Красный, сморщенный, он не мог сказать ни слова, не мог встать с постели и ходил под себя… Вот что это? Это репортаж из хосписа для престарелых летальных пациентов? Это агония? А может, у этого человека просто зубки режутся и малыш через этот кризис просто нормально растет? Нечто похожее я могу сказать и о нынешней болезни. И у Церкви есть болезни и язвы, проблемы. Так это же очень хорошо! Проблем нет только у трупа. А у всех живых проблемы есть. А вот какая из болячек у нас — этого я не могу сказать. К смерти ли наша нынешняя болезнь или это наш очередной переходный возраст… Все-таки я склонен думать, что второе.
Андрей Кравченко
