На верхней точке Военно-Грузинской дороги, в местечке, известном как Крестовый перевал, среди полного безмолвия и незаметный в снегах, прячется маленький белый дом. Рядом с ним – каменные развалины старинного постоялого двора, в XIX веке тут меняли лошадей. Если бы не эти мрачные развалины, белый дом был бы совсем не заметен.
На возвышенности, прямо над дорогой, сложен из камня крест. Мы поднимаемся к нему и видим белый дом. Дверь открывается, и в проеме появляется монах в черном. Улыбается: «Заходите на чай».
Кажется, что строили этот дом на скорую руку: сруб, обшитый пластиком; внизу большая гостиная-мастерская, в которой нет камина, а только печь-буржуйка – на ней греется большой металлический чайник. Вдоль большого деревянного стола разложены резные наличники для икон, столярные приборы. Второй монах, Георгий, мастер по дереву, с улыбкой разливает горячий чай в прозрачные стеклянные кружки.
Лестница уводит на второй этаж, в маленький храм: алтарь, иконы, аналой. Наверху, рядом с храмом, монашеские кельи – их 4, как и живущих здесь монахов. В храме пишем записки – скорее это повод оставить здесь какие-то деньги и поддержать хозяев дома, ведь жизнь в горах сурова, но монах качает головой: «Мы денег не берем». Забирает записки, кладет в свой молитвенник, уходит вниз. Где-то в углу находим ящик для пожертвований, а потом стоим в легком сумраке перед расписными иконами, смотрим на горящие свечи и слушаем, как внизу потрескивают дрова в буржуйке.
Отчего эти монахи улыбаются, как дети? Откуда в них столько света и радости? Нам нужно ехать, но очень трудно отказаться от чая. Дом построили на перевале пару лет назад по распоряжению грузинского Патриарха: на этом участке дороги часто сходят лавины, люди оказываются отрезанными от мира, и пока придет техника, могут замерзнуть. Четверо монахов вызвались сюда служить. За это время они спасли на этой дороге 20 человек.
Со временем монахи хотят построить тут монастырь Святой Нины. А пока этот скит, затерянный в снегах, – что-то вроде спасательной станции. Мне кажется, это символичное место. Некая квинтэссенция той жизни, которой мы и должны бы жить. Жить, чтобы помогать. Чтобы спасать. Чтобы улыбаться и согревать.
Недавно моя знакомая, женщина, пережившая тяжелый развод и потерявшая в жизни смысл, спросила меня: «Я вот давно думаю – почему я живу и ничего не делаю для других? Может быть, мне стать волонтером?» Моя мама, пожилой человек с хроническими заболеваниями, много лет не может вести активную жизнь, работать, сидит дома, унывает – но любит вязать, и вот стала вязать вещи для бездомных. В жизни появился смысл, говорит.
Потребность человека быть полезным и нужным – одна из базовых. То есть каждый может помогать. И нуждается в том, чтобы помогать.
Другая моя знакомая, актриса и благотворитель, как-то рассуждала о том, почему в мире так много боли и несчастья, – и вдруг она произнесла поразившую меня фразу: «А если бы всего этого не было, для чего бы мы жили? Как бы мы жили? Для себя? Поел, попил, поспал. Как животные? Любовь невозможна без сострадания. И если смысл жизни в любви, то, в первую очередь, я живу для сострадания». Над этим можно много думать, хотя в классической литературе об этом говорили не раз.
Недавно я была в Польше – изучала там опыт деинституционализации в сфере психиатрии. Смысл реформы – в том, чтобы люди с психическими заболеваниями не жили в больницах и не госпитализировались туда часто, а получали услуги на дому. При этом важная часть реформы касается социальной реабилитации – люди с такими заболеваниями должны иметь возможность жить в обществе, учиться, общаться, работать. Профессор психиатрии, с которым я говорила в Варшаве, сказал важное: «Мы до конца еще не изучили, почему человек с психическим заболеванием выздоравливает быстрее, если он имеет возможность общаться с другими людьми в социуме. Но это именно так. Лекарственные препараты бессильны, если человек изолирован и чувствует себя ненужным».
Недавно я была в гостях, и Любовь Аркус, петербургский режиссер-документалист, открывшая 5 лет назад замечательный центр помощи людям с аутизмом «Антон тут рядом», в споре о методиках работы с аутичными детьми привела похожий аргумент. «Человеку нужен человек, – сказала она. – И никакие методики не будут эффективными, если у вас нет прямого контакта, личного общения с ребенком или взрослым. Только ваша личная вовлеченность может сделать методику эффективной».
Человеку нужен человек. Человек должен помогать человеку. Такой простой смысл. Не государство – человеку, а человек – человеку.
То есть государство, несомненно, обязано выполнять свои обязанности перед гражданином, так же, как гражданин – перед государством. В этом суть государственного устройства и общественного договора. Но не суть и не смысл человеческой жизни.
Кто-то непременно спросит: «А почему государство не спасает путников на этой грузинской дороге? Разве оно не должно заботиться о людях? Разве это не его обязанность?» Вопрос логичный, и ответ понятен: должно. И когда сойдет очередная лавина, сюда, конечно, пришлют технику. Но человеческая жизнь хрупка, а техника идет долго – как и все, что связано с госпомощью. Поэтому ты селишься в доме на перевале – чтобы разыскивать замерзающих и отпаивать их теплым чаем. И быть счастливым, потому что знаешь, для чего живешь.
