Душепопечительство и православное вероисповедание в диасторе

* ¹
Меня часто спрашивают: Сколько членов в вашей вюрцбургской общине? В соответствии с истиной я вынужден отвечать: Не знаю. Конечно, на меня смотрят с удивлением, и я волей-неволей пытаюсь объяснить, почему же я не в силах ответить на этот вопрос, не вдаваясь в подробности. Ведь будь мы римо-католической или евангелической общиной, я смог бы немедленно назвать точное число действительных или потенциальных плательщиков церковного налога, которое в последний раз сообщили мне органы государственного управления в соответствии с моей строго очерченной компетенцией. Будь мы, напротив, общиной свободной церкви1 англосаксонского образца, например, баптистами или методистами, которые уже по своему становлению и дальнейшей истории — вовсе не народные церкви, а конфессии “посвященных”, и предполагается, что таковыми они и останутся впредь, в которых не рождаются и не “врастают” в них естественным образом, я бы, например, сказал: “Сейчас у нас 135 полноправных членов, 37 кандидатов и 26 детей”.

Но я — священник Церкви, которая в этой стране причисляется к свободным, а верующие в ней демонстрируют менталитет и тип поведения, типичные для народной церкви, при том, что Церковь пользуется всеми возможностями, которые государство предоставляет ей как субъекту гражданского права. Вот вследствие этого я и не могу здесь точно ответить на так просто и естественно звучащий вопрос о числе верующих в приходе даже на пятом году его существования. Я знаю лишь, что за это время я видел в нашем храме что-то между двумястами и тремястами человек и говорил с ними, — с теми, которые представлялись как православные из России, Украины, Белоруссии, Молдавии, Казахстана, Грузии, из стран Балтии, из США или же как обратившиеся в Православие немцы. Они принимали участие в жизни нашей церкви самым различным образом, от ревностного и регулярного участия в богослужении, от исповеди и духовных бесед и до единократного обращения за получением письменного согласия на участие в школьных религиозных занятиях, проводимых другой христианской церковью. Еженедельно, а иногда и почти ежедневно я в последнее время знакомлюсь с неизвестными мне дотоле людьми, и при этом теряю из вида людей, мне знакомых, — объяснимым для меня образом, а подчас и необъяснимым. Так образуется крепкая основа общины, некоторый ее зародыш, вокруг которого концентрическими кру­гами располагаются группы людей, ощущающих в принципе свою принадлежность к нашей Церкви, но лишь частично участвующих в ее жизни, а то и фактически вовсе в ней не участвующие. При этом участие в богослужении проявляется как достаточно чувствительный индикатор: если на воскресном евхаристическом богослужении, то есть на Божественной Литургии, в среднем (в течение года) присутствует от 20 до 30 человек, то на предыдущей всенощной бывает по 15–20, а на еженедельной службе по средам — 10–15. На великих праздниках, таких как Пасха или Рождество, бывает по 50–60 человек, при ежегодном посещении нас архиереем — 70–80. Общая тенденция при этом — медленное возрастание. Теперь, если мы возвратимся к вопросу, заданному вначале, о том, сколько же членов насчитывает наша община, и если я привлеку для ответа на вопрос те критерии, которые у нас обычно применяются в отношении народной церкви, я со всей осторожностью и при полной сдержанности смогу назвать цифру минимум в 500 человек ².

Возможно, здесь вы спросите, что подвигло меня начать рассказ о прошлом и настоящем Русской Православной Церкви в Германии деталями из жизни маленькой и еще довольно молодой общины этой Церкви на юге Германии. Я могу откровенно признаться, что еще год назад я бы этого не сделал. Но прошлой осенью мы, клирики Берлинской архиепископии Московского Патриархата, собрались вместе с представителями мирян на епархиальное собрание под руководством нашего предстоятеля, преосвященного архиепископа Феофана, и там оживленно обменивались опытом. При этом выяснилось, что внутренние события в наших общинах, радости и успехи, выпавшие на нашу долю, равно как и беды, нужды и разочарования, которые мы вынуждены нести, удивительным образом сходны. И многое из того, что мне казалось спецификой нашей общины, оказалось общим положением. Домой я возвратился, узнав, что для духовно-религиозного состояния общины удивительно мало значит, есть ли у нее старинный, построенный в типично русском стиле храм, или же она вынуждена ютиться в ином помещении, как это (пока еще) имеет место у нас в Вюрцбурге; что вопрос о том, следует ли церковный календарь старому стилю, как на исконной территории Московского Патриархата, или новому, как, например, в Финляндии, или смешанному, как у многих других православных Церквей — это для прихожан практический вопрос и не более того; что для них, коль скоро они уже испытывают доверие к священнику, не играет роли, кто он — русский, украинец или немец. Итог, изумивший меня самого, был таков: как бы ни были различны внешние обстоятельства, внутреннее состояние в приходах нашей Церкви в Германии от них вряд ли зависит. Ее процветание и ее скорби зависят не от зданий, не от национальных проблем и не от родного языка священников.

Можно не упоминать о том, что Русская Православная Церковь вследствие крушения советской политической системы (после 70 лет жесточайшего угнетения и преследований, которые в конце 30-х годов увенчались почти полным ее уничтожением) вступила в новую фазу своей истории, для которой характерно мощное возрождение ее внешних и внутренних структур. Это общеизвестно. Свою задачу я усматриваю скорее в описании совершенно новой ситуации, которую этот всемирно-исторический переворот конца XX века, свидетелями которого мы были и в Германии, привнес в жизнь Русской Православной Церкви в немецкой диаспоре. Но для этого следует хотя бы самым сжатым образом осветить историю нашей Церкви в этой стране.

1. Русская Православная Церковь в Германии до переворота

Первый период этой истории заканчивается первой мировой войной ³. На протяжении XVIII и XIX веков неоднократно заключались династические браки между членами русской императорской фамилии и немецкими княжескими домами. Общеизвестно, что протестантским и католическим подданным, например, принцев Вюртембергских ничуть не мешало то, что иные их владетельные принцессы происходят из России и продолжают хранить свою православную веру, так же как теперь не составляет проблемы то, что королева Испании по происхождению — православная гречанка. Высокородные дамы из России привозили в своей свите и православное духовенство, которое вскоре распространило свою деятельность в Германии (зачастую многолетнюю) за пределы княжеских дворов, окормляло русских купцов и гостей курортов и не в последнюю очередь завязывало на удивление широкие личные и богословские контакты с представителями традиционных Церквей Германии. Выдающийся русский священник этого периода — на котором он, однако, и закончился, — это несомненно протоиерей Алексий Мальцев (1854–1915). До сих пор нас питает его разностороннее наследие, о нем свидетельствуют храмы, воздвигнутые его душепопечительским рвением, и его многотомные литургические переводы, задуманные им для того, чтобы одарить неправославную, но заинтересованную немецкую общественность православным видением апостольской традиции. Тот факт, что в 1907 г. он отклонил почетное назначение епископом Русской Православной Церкви в Америке, чтобы сохранить верность своей жизненной задаче в Берлине, свидетельствует о том, насколько тесно он связывал себя внутренне с Германией. Однако я уверен, что он не смог бы выполнить эту задачу так блистательно, если бы не располагал помощью отца Василия Гекена, сотрудника настолько способного, насколько и смиренного, первого урожденного немца, который стал священником Русской Православной Церкви. Вообще же, если бы протоиерей Мальцев принял приглашение на кафедру правящего архиерея Русской Православной Церкви в Америке, то там он стал бы преемником святителя Тихона, позднее — Патриарха Московского, главы уже тогда многочисленной и стремительно растущей епархии, состоявшей в основном из русских и украинских переселенцев, которые начали прибывать в страну с 1880 г., — той епархии, из которой ныне выросла автокефальная американская православная Церковь (имеется в виду Православная Церковь в Америке — Пер.). Вместо этого Мальцеву пришлось пережить высылку из Германии в начале войны 1914 г. Радует, что его могила, долгое время считавшаяся потерянной, недавно была идентифицирована на кладбище Александро-Невской Лавры в Санкт-Петербурге.

Когда отец Алексий Мальцев умирал на Кавказе, где проходил курс лечения, он, вероятно, в столь же малой степени, что и почти все другие, мог догадываться о том, в какой непредставимой мере вскоре изменятся условия существования его Церкви в России. Но и в Германии, хотя и несколько позднее, для Русской Православной Церкви наступили совершенно новые времена. И хотя уже сам отец Алексий заботился не только об окормлении богатых и знатных на курортах, но и о телесном и духовном здравии эмигрирующих в Америку бедных и голодных, но десятилетие спустя в Германии и прежде всего в Берлине появились сотни тысяч русских, которых привели сюда не их личное богатство или бедность, а политический террор и преследования. И здесь они не искали ни развлечений, ни жизненной удачи в новом и чуждом им мире; они не надеялись ни на что иное, кроме возвращения на родину. Многие из них не оставляли этой надежды всю свою жизнь, в переносном смысле — сидели на чемоданах в постоянной готовности сесть в ближайший поезд домой, — лишь бы он туда отходил. Ясно, что подобная настроенность диаметрально противостоит интеграции в новое окружение. И если переселенцы в Америку в 1880–1905 гг. были иммигрантами, стремившимися как можно скорее пустить корни в Америке, не теряя своей веры, то Германия начала 20-х гг. была полна эмигрантами, для которых выбравшаяся с ними часть их Церкви была практически единственным устроением, в котором они хранили на чужбине свою национальную идентичность и где к тому же могли укреплять и пестовать свои настроения, разумеется, антисоветские. И хотя экономический кризис в Веймарской республике вынудил большинство из них двинуться дальше на Запад, но именно в Германии Русская Православная Церковь приобрела тот типично эмигрантский менталитет, который столь значительным образом отличается от открытой позиции русского духовенства за рубежом перед первой мировой войной ⁴.

Разумеется, вся русская эмиграция самым напряженным образом следила за тем, как на родине боролась за выживание Русская Церковь, в которой как раз с 1917 года был восстановлен Патриархат. Когда наконец стало понятно, что Патриархия ищет способ сосуществования с советской властью ради того, чтобы сохранить для Церкви шанс на выживание, эмигрантская часть Церкви отреагировала на это по-разному. Одно из ее направлений, обретшее окормление во Франции, хотя и выказывало понимание, но подчинилось Вселенскому Патриархату, другое, в Америке, стало самостоятельным. А в Германии возобладало то направление, которое впредь не желало рассматривать Московский Патриархат иначе как организацию предателей, сотрудничающих с коммунистической властью. Это направление доныне известно как “Русская Православная Церковь за границей”. Имперскими законами 1936 и 1938 гг., до сих пор действующими в ФРГ, ей были переданы почти все храмы и недвижимость, которые Русская Православная Церковь построила или приобрела в Германии до 1914 г. ⁵.

Значительный надлом произошел в церковной жизни настроенной таким образом русской эмиграции в Германии в связи с событиями 1945 года и разделом страны. Располагавшееся в Берлине управление Зарубежной церкви бежало в Мюнхен, в американскую зону оккупации, вынужденное оставить все свои приходы восточнее так наз. железного занавеса. С тех пор в Берлине есть епископ Московского Патриархата, и хотя его резиденция расположена в восточной части города, но кафедральным собором тем не менее был и остается храм на набережной Гогенцоллерна в Западном Берлине, который был построен в 1938 г. Зарубежной церковью с помощью имперских властей и на муниципальной основе. Кроме того, епископу Московской Патриархии подчинены те приходы, которые располагались в бывшей советской зоне оккупации (затем — ГДР), а среди них — и русская церковь в Лейпциге, а Зарубежная церковь вынуждена ограничивать свое присутствие в Германии территорией ФРГ. Можно даже не упоминать о том, что противостояние Зарубежной церкви и Московского Патриархата, все более обострявшееся с течением времени, никак не могло ослабевать во время холодной войны. Оно принимало почти истерические формы со стороны Зарубежной церкви, особенно когда Московский Патриархат в 60-е годы начал действовать и в ФРГ и наконец даже основал епархии в Баден-Бадене и Дюссельдорфе. Не обойдем молчанием и то, что служащие там иерархи и клирики, по большей части немецкого происхождения и уж никоим образом не советские граждане, были ложно обвиняемы в том, что якобы сотрудничали с КГБ.

Казалось, что все изменилось к лучшему, когда рухнул советский режим, воссоединилась Германия и завершилась конфронтация Востока и Запада. В начале 1993 г. Московская Патриархия разумно объединила три свои епархии на территории Германии в одну. Никто более не мог всерьез утверждать, что Московский Патриархат находится под давлением атеистического государства. Возникли диалоги, в том числе и между обеими русскими Церквами в Германии. Но, как это ни огорчительно, они вовсе не так быстро привели к желанной цели, как того желали бы многие.

Существует и всегда существовало грязное белье, которое накапливается с течением времени. Его нужно стирать, но это, как известно, делают дома, а не на людях. И тем не менее да будет мне позволено (поскольку я историк Церкви, хотя и нахожусь вне дома) высказать одно наблюдение: до сего дня представители Зарубежной церкви снова и снова упрекают Московский Патриархат в “сергианстве”. При этом имеется в виду, что Московская Патриархия (вначале — в 1927 г., в лице Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия) в ситуации гонений не оказывала-де достаточного сопротивления советской власти, а прямо-таки выдала Церковь (путем принятия “лояльной” декларации) уничтожающему ее государству и из-за этого якобы утратила легитимность, так что Русская Православная Церковь за границей тем самым и является единственным подлинным правопреемником Русской Православной Церкви.

Бросается в глаза то, что к аналогичным утверждениям и к обособлению церквей приводили гонения на христиан в древности. Это в определенной степени относится к новацианам, которые откололись от единой Церкви в связи с гонениями Декия в середине III в. Но совершенно ошеломляющие параллели к возникновению, идеологии и истории Зарубежной церкви предоставляют мелициане Египта, упорно сопротивлявшиеся всем попыткам примирения со стороны Первого вселенского Собора в Никее и позднее — со стороны святителя Афанасия Александрийского, считая себя “церковью мучеников”, и донатисты Северной Африки, которые по окончании диоклетиановых гонений ок. 313 г. утверждали, что Церковь в Карфагене и повсюду предалась гонителям, а епископы, соответственно, поэтому сами отъяли благодать Божию у себя и своей паствы, поэтому-де нужно от них отделиться и основать собственную церковь. Если вспомнить, что блаженный Августин еще век спустя посвятил большую часть своих трудов борьбе с возникшим таким образом донатистским расколом, который проходил через почти любую из многочисленных епархий Северной Африки, то становится ясно, какую инерцию движения набирает такой раскол и как долго он продолжает существовать. Итак, не таит ли в себе Русская Православная Церковь за границей своего рода донатистский синдром? К сожалению, все признаки этого налицо, ибо время преследования и угнетения позади, но раскол тем не менее сохраняется. Это тем более достойно сожаления, что внутренняя структура русского Православия значительно изменилась к лучшему и еще меняется. Перед нами — новые требования и задачи, решение которых настоятельно требует объединения всех сил.

2. Новая ситуация

До 1989 г. Русская Православная Церковь в Германии являла собой зрелище скорее печальное. В Западной Германии общины Зарубежной церкви все более сокращались, в то время как большинство немецких священников Патриархата, которые в основном вынуждены были одновременно работать для заработка, пытались собирать малые общинные группы, состоявшие большей частью из обратившихся немцев. В ГДР (не считая Западного Берлина) было несколько церквей Патриархата, немногочисленные прихожане которых были вряд ли в силах основать общину. Разумеется, нечего было и думать о работе с многочисленными находившимися здесь советскими солдатами и офицерскими семьями. Но все это внезапно изменилось, когда идеолого-политико-милитаристская советская система рухнула, как карточный домик. Многие русские офицеры и солдаты пожелали креститься. Пустовавшие долгие годы храмы внезапно переполнились, священники трудились день и ночь, сталкивались с церковными и личными проблемами множества людей, у которых в кратчайший срок была выбита из-под ног идеологическая, профессиональная, экономическая почва. Одновременно началось и их возвращение в страны СНГ. Едва крестившись, они входили в вагоны, доставлявшие их “домой”, то есть в неизвестное будущее.

Но одновременно начался приток в Германию совершенно иных людей, придавших теперь нашей Церкви абсолютно новую специфику, но и поставивших ее перед неизвестными ей доселе проблемами. Это тоже в большинстве своем русские и украинцы, но они значительно и многообразно отличаются от эмигрантов, прибывших в Германию после двух мировых войн. С одной стороны, это не беженцы и не высланные; они приезжают по собственному побуждению, хотят здесь остаться, укорениться, интегрироваться, найти работу и вследствие этого стремятся поскорее выучить немецкий, поскорее стать немцами настолько, насколько это возможно. С другой — почти все они происходят из семей, смешанных в национальном или религиозном отношении, что, собственно, и позволяет им приехать. А это значит, что они живут либо в семьях частично немецкого происхождения, что по большей части означает: в неправославных, либо у них родственники или предки еврейского происхождения. Наконец, они часто крещены лишь недавно или вовсе не крещены и в любом случае еще мало знакомы с жизнью и верой Церкви.

Сейчас мы в Германии имеем дело в наших приходах в основном с людьми такого типа. Их выезд сюда стал возможен благодаря жестко очерченным условиям, исключающим семьи, однородные в национальном и религиозном отношении, и они стремятся во что бы то ни стало скорейшим образом влиться в немецкое общество. Часть из них еще чувствует себя внутренне связанной с нашей Церковью; такие люди счастливы, найдя здесь один из немногих наших храмов. Разумеется, наша задача — смягчить культурный шок, переживаемый многими из нашедших здесь страну и условия жизни, которые они прежде не могли бы и представить. Но это только для начала. Наша Церковь стоит перед сложной задачей решительного внедрения в местную культуру. Если этого не произойдет или это произойдет с промедлением, то, не будучи пророком, можно предсказать, что за несколько десятилетий она растает до такой степени, что будет близка к исчезновению. Выживет она только если люди поймут, что нет противоречия в том, чтобы быть немцем и православным. В этом я рассчитываю на внутренние возможности нашей Церкви, которые она всегда проявляла в самые разные времена и в разных концах земли: встречаться с новыми народами и культурами, воспринимать их и вливать в них православную веру. Стоит вспомнить хотя бы о миссионерских трудах равноапостольных Кирилла и Мефодия, благодаря которым греческая церковность настолько глубоко укоренилась у части славянских народов, что они доныне рассматривают ее как наиболее глубинную свою характеристику. А то, что Православие никоим образом не утратило эти свои возможности в новое время, демонстрировали нам в прошедшее столетие прежде всего православные Северной Америки, а также Финляндии и Японии.

Теперь в этой связи перед нами в Германии, как и в других странах, встает задача контактов с другими православными Церквами, которые в это время приступают здесь к своей деятельности, — ради взаимной поддержки и для того, чтобы постепенно вырасти в единую православную Церковь. Сейчас часто можно услышать, что в Германии около миллиона православных. То, что цифровые данные — вещь проблематичная, я уже говорил, но кроме того, мы знаем, что цифры наряду с функцией количественного измерения могут обладать и символическим значением. В любом случае ясно, что мы, православные Германии, — уже не та величина, которой можно пренебречь. Но ясно и то, что львиная доля Православия здесь приходится не на нашу Церковь, а на греков и сербов. Только все вместе и сообща мы можем выполнить великую задачу внедрения Православия в немецкоязычный ареал, без чего оно здесь — подчеркну еще раз — не сможет существовать длительное время.

Только сообща мы можем учредить и сохранять жизнеспособные православные общины во всех крупных и средних городах. Только сообща мы можем самостоятельно финансировать храмы, так же как и сохранять духовную независимость — при условии организованной поддержки, которую получают от государства религиозные объединения, признанные субъектами гражданского права (взимание церковного налога государственными органами). Только сообща мы можем закрыть зияющие лакуны в православном религиозном образовании в государственной школе, чтобы значительная часть наших детей и подростков не отошла от исконной Церкви своих предков и не была захлестнута все более высоко вздымающейся волной фактического атеизма. Только сообща мы можем добиться в университетах изучения православного богословия и возможности для православного исследования, чтобы выращивать там наших преемников и последователей и вступать в междисциплинарные дискуссии с богословами других церквей и с представителями не-богословских дисциплин. Только там мы сможем давать образование и специализацию учителям, которые были бы способны взять на себя ведение православного религиозного образования в немецких школах ⁶. Но для этого необходимо избавиться от нынешней ахиллесовой пяты Православия — от национализма и от всякого местнического мышления внутри Церкви, и руководствоваться только истинной верой и попечением о спасении людей.

Перевод с немецкого М. Журинской