Священник Андрей Мизюк
И какой праздник, когда такое вокруг и только за один месяц. Дело не в неуместности какой бы то ни было торжественности, понятно, что говорить сейчас о чем-то, как ни в чем не бывало, нельзя. Просто много вопросов – к самой жизни, и к самому себе, и к тем, кто, по идее, должен бы обеспечивать, сохранять, оберегать, и о том, почему на свете белом такое вообще происходит и как с этим жить дальше. Поэтому сидишь перед пустым монитором, сложа голову в руки, и стараешься постичь. А не постигается.
И все же у нас Казанская. День народного единства. Церковно-государственный праздник. А накануне перед ним Родительская суббота. И смысл грядущего торжества в общем-то серьезный и далеко не праздный. Это скорее о памяти, о том, почему и какой ценой сохраняются в этой самой памяти те события, почему они произошли и что нам самим теперь хорошо бы было усвоить, не забывая о них. Может быть, потому-то и смысл того, что оставлено нам историей, как раз таки заключен в простых и одновременно самых острых вопросах для человека: жизни и смерти, быть или нет, что нас ждет и каким будет наше общее будущее. И будет ли оно общим. И может ли оно быть без прошлого.
Окончание смутного времени. Все-то оно так. Да вот только время и события, которые привели ко всем этим скорбям, светлыми тоже особенно не были. А потому создается ощущение, что, наверное, сложно человеку жить безмолвно (то есть без распрей и беды) и в благоденствии. Наверное, надо, чтобы на кон и под вопрос вообще были поставлены жизнь и будущее каждого. Не это ли, по сути, и послужило началу объединения? Именно перспектива безвозвратной и самой горькой потери. Потери самих себя, своего лица, идентичности. Как народа, как страны, как государства. И это почти смертельное ранение, почти катастрофа, было уврачевано чудом. Чудом человеческим и чудом Божьим. Как всегда, впрочем.
Единство в беде? Пожалуй, да. Но если люди способны на это даже на последнем дыхании, то, наверное, до темноты еще все же далеко. А может быть, и близко к рассвету.
К чему-то, что станет началом другого пути, пути, в котором сделаны выводы, исправлены ошибки, пути, в котором есть надежда.
Скажу честно: о единстве я сейчас чаще слышу и читаю, чем вижу его в реальности, то есть в жизни. Нет, я не о евхаристическом единстве, которое, кстати, тоже постигли времена отнюдь не светлые и не вчера. Но посмотрим и вспомним: единство для нас – это то, о чем молил Христос Отца. «Да будут они едины…» И это то, о чем Он нас просит, отдавая Себя, Свои Кровь и Плоть. И не только там на Голгофе, но и в Тайне Чаши, в тишине молитвы, в милосердии к ближнему, в любви и сострадании к себе подобным. Он, став подобным нам, став Человеком, Он являет, что отныне это не нечто невозможное, но именно то, что возвращает нас в достоинство бессмертия, в сияние чистоты, в радость Творца. Делает нас не просто сотворенными, но возводит в звание детей Божьих. Пусть не по природе, но по благодати, которая Жертвой Сына дана нам даром. Было бы желание и намерение принять.
И все же…
В те два страшных для Саратова дня я почувствовал действительно единство.
Да, это единство раненых людей. В тени уже случившейся, страшной беды. Мы искали погибшую девочку, еще не зная, что она уже не жива. Хотя косвенно об этом говорило многое. Но было и другое. Сотни незнакомых друг другу людей в эти две ночи узнали друг друга. И это была темнота не только по времени суток. Само время теперь такое. Может быть, мы просто почувствовали плечи тех, кто был рядом, кто действительно сострадал и сопереживал этому горю как, возможно, своему собственному. Мы нашли друг друга в темноте. И темноте не ночи – а этой беды.
Наше горе стало горем не только нас самих. В какой-то мере и всей страны. И даже людей из других стран. Я общался, говорил со многими. Мы нашли и узнали друг друга.
Было ли это единство? Несомненно. Но пока именно так, в критической, тяжелой ситуации, когда перед нами все те же вопросы. Жизни и смерти.
Хочется перемен. В себе самом. В нас. Перемен к единству. К тому, о котором просил Христос.
Перемен, которые помогут нам защитить наших детей и себя самих от этого зла. Чтобы не брести к истине в одиночку. Чтобы не допустить.
А пока снова больно. Больно от бессилия. От многого больно.
Как хочется сказать: мы едины, Господи… А пока что получается только вопрос: едины ли? А если да, то какой ценой?
Страшная осень. А с другой стороны, моя мудрая знакомая сказала очень хорошие слова: любая осень страшная, как и весна. Просто когда-то беды случаются далеко, а когда-то рядом. Но можно ли им не случаться? И в наших ли это силах?
Фото: patriarchia.ru
