С бабушкой Марфой мы познакомились этой осенью в деревне, куда я ездила с дочками на каникулы. Как-то вечером мы решили прогуляться и посмотреть, кто где живет. И в конце нашей улицы встретили старушку. Она шла с вёдрами на колонку за водой. Деревенские жители очень приветливы. Они всегда остановятся и поговорят с тобой, даже если вы не знакомы.
— Я бабушка Марфа, — сразу представилась она. — Непривычное у меня имя, да? А вы, наверное, те самые многодетные москвичи.
— Да, те самые. А про нас здесь что, все знают?
— Ой, как хорошо… Конечно знают, у нас же деревня. Сейчас уже поздно, а вот завтра приходите чай пить, — без церемоний позвала она нас, — я вон в том доме живу. Можете не стучать, дверь всегда открыта.
На следующий день девчонки почему-то застеснялись, и я пошла одна.
Я, если честно, очень люблю общаться со старыми людьми. У них есть потребность говорить, а мне нравится их слушать.
Бабушка Марфа живёт одна. Домик у неё классический деревенский. Старенький. Такой, каким мы, закоренелые горожане, его себе представляем. С лампадкой перед старыми иконами и рушниками в углу, с сундуком, где обязательно должна храниться какая-то тайна, с кружевными занавесками и цветами на окнах, с высокой кроватью с пирамидой из трёх подушек, накрытой ажурными вязаными салфетками, с полосатым котом, который свернулся калачиком на кресле… И с этим неповторимым запахом, который витает в таких домах. Его сложно объяснить, но не почувствовать его невозможно.
К моему приходу она растопила старую русскую печь и было очень жарко. Я надеялась, что в дополнение к этой живописной картине она поставит на стол настоящий самовар, а из печи вытащит какой-нибудь каравай. Но это были уже мои фантазии.
Самовар нам заменил банальный чайник. Зато об отсутствии каравая я совсем не пожалела. Бабушка Марфа пожарила ароматной картошечки и мы ели ее с солёными огурцами и маринованными маслятами. И, скажу я вам, это было восхитительно.
Она расспрашивала меня о муже, о детях. Но больше говорила сама.
Рассказывала об этой деревне, в которой она родилась. Какой она раньше была богатой, цветущей. Одной из самых крупных в округе. Что здесь была школа, огромная конюшня, на лугах паслись стада, пахались поля… Но потом люди уехали в город — на заработки, там и остались. И вымерла деревня. Почти каждый третий дом — заброшенный. И остались почти одни старики.
Оказалось, что у неё семеро детей, трое из которых уже умерли, семнадцать внуков, а количество правнуков я не запомнила.
Все ее потомки тоже давно разъехались кто-куда, навещают бабушку Марфу очень редко, но рассказывала она о них с огромной любовью и все повторяла: «Скоро кто-нибудь обязательно приедет сюда жить со мной, вот увидишь». И на глазах у неё выступали слезы. То ли грусти, то ли надежды.
Во время нашего с ней разговора мне позвонил муж — узнать, как у нас дела. Говорила я с ним раздраженно. В предыдущую нашу беседу мы немного повздорили, и я все ещё обижалась. Жаловалась на трудности деревенского быта, на то, что дети не слушаются, прикормили всех деревенских собак и теперь они ходят столоваться к нам в дом. Утром открываю дверь, а они уже там и ломятся на кухню. На то, что ночью по полу шуршит мышь, а вокруг кто-то бродит, и мне страшно. А он там один — отдыхает.
Муж успокаивал, говорил, что скоро приедет и все наладится. А меня несло… В итоге я его не дослушала, буркнула: «Ну ладно, пока! Я занята!» и повесила трубку.
— Ты что, вот так с ним и попрощаешься? — Спросила меня бабушка Марфа. — Муж же переживает, звонит. А ты…
— Ничего, завтра помиримся, — отмахнулась я.
— Завтра… — задумчиво повторила старушка. Взяла альбом с фотографиями и начала листать. — Вот, смотри, это мой покойный муж Николай, — показала она на красивого улыбающегося парня в телогрейке…
Были они из одной деревни. И Кольке-трактористу, парню весёлому, доброму и отзывчивому чуть ли не с детства приглянулась взбалмошная рыжеволосая Марфуша. Добился он своего и сыграли они свадьбу. Жили не хуже других, обзавелись хозяйством. Ссорились, мирились. Родили семерых детей.
Только характер у Марфы смолоду был крутой, гордый и ревнивый. Правда, отходчивый. А Николай — мужчина видный, девкам местным очень нравился. Так и висли на нем. А он только улыбнётся им и спешит домой к своей ненаглядной скандальной Марфуше. Покричит она на него, погрозится девок за волосы оттаскать, а он ее обнимет, она и успокаивается. И опять в доме все хорошо.
Картина художника Владимира Сакуна
Но однажды Марфуша разошлась ни на шутку. Приревновала Колю к соседке-вдове Шуре. Та к ним то за солью, то за хлебом зайдёт. То попросит его что-нибудь починить. А он и отказать не может.
Поползли по деревне сплетни. Марфу это очень задевало. И хоть и знала она, что Николай кроме неё ни на кого не смотрит, сделать с собой ничего не могла. И срывалась.
В тот вечер Николай собирался на работу — в поле на несколько дней. А Марфа ему опять про Шурку. И костерит обоих непотребными словами. Все ему припомнила. Не только девок, но и поломанный забор и печь, которую тот никак не успевал починить.
— Да ладно, Марфуш, — говорил он как всегда. — Я ж тебя люблю. Вернусь и забор починю.
Мнётся на пороге, виновато улыбается. Ждёт.
— Что, и не обнимешь на прощанье?
— Иди-иди, потом поговорим, — буркнула она и захлопнула дверь.
Сел он на свой трактор и уехал.
«Хоть и часто мы ругались, но чтобы вот так я его перед работой не обняла, не поцеловала, чтобы не помирились, такого не было, — рассказывала мне бабушка Марфа. — Сама извелась, заснуть не могла».
Рано утром стук в дверь. «У меня аж сердце остановилось. «Погиб твой Колька, — говорят, на тракторе в овраг упал…» А я уже чувствовала… Думала, потом договорим. Не договорили».
За один день поседела тогда рыжеволосая красавица Марфа. Когда хоронили мужа, все на гроб бросалась: «Прости ты меня, Коленька, вернись!»
Мы помолчали. Мне не хотелось уже ни картошки, ни огурцов.
— Знаешь, Лен, — сказала она тихо, — столько лет прошло, а мне все снится, что стоит он, как тогда перед дверью, мнётся, улыбается: «Что, и не обнимешь на прощанье?». Я обнимаю, и опять у нас все хорошо. У нас ведь, и правда, все было хорошо. Золотой он был, мой Коленька. Это я все придиралась. Снится, что утром он возвращается и мы вместе чиним тот забор. И не хочу просыпаться. А днём все та его улыбка перед глазами. Последняя улыбка. Если бы можно было все вернуть назад. Приласкай я его, все, быть может, было бы по-другому…
Мы ещё немного посидели, я поблагодарила за угощение, обещала зайти ещё, уже с девчонками, и засобиралась домой. Было уже поздно.
Вышла на улицу. В свете фонаря искрился первый снежок. Где-то лаяли собаки.
Я достала из кармана телефон:
— Привет! Я очень соскучилась!
— И я!
