В начальной школе у меня была дислексия и дисграфия. То и дело на письме выскакивали не те буквы, да и чтение совсем не шло. Буквы складывались в слоги, слоги в слова, слова в предложения, но смысл я улавливал с трудом. Поэтому мы читали с мамой вечерами вслух. Обычно она засыпала от моего бубнения, а когда я делал ошибки, сквозь дрему поправляла. Читать я не любил.
Но однажды увидел на столе большую, толстую, с мелким шрифтом книгу. Академическое издание. Спросил маму: «Что это?» Она отмахнулась: «Тебе рано. Это очень взрослая книга! Точно не для тебя». Очевидно, что с маминой стороны это была манипуляция, и я на нее клюнул.
На следующий день, придя из школы, а учился я тогда в третьем классе, буквально набросился на книгу. Одолев с десяток страниц, даже близко не поняв, о чем толкует автор, я решил прочесть до конца, пусть и не вникая.
Читал быстро, боялся, что мама унесет или спрячет. В какой-то момент критическая масса прочитанного текста взорвалась. Я не просто стал понимать, о чем читаю, я увлекся. Меня невозможно было оторвать.
Время было советское. Как эта книга появилась дома, для меня было загадкой. Ведь в ней описывалось, как человек приходит к Богу. Это был путь совсем не духовного человека, а, прямо скажем, лоботряса, попавшего в тяжелые жизненные обстоятельства, в конечном счете благословляющего все, что с ним происходит. Главное, к финалу он становится настоящим христианином.
Нетрудно догадаться, что прочел я тогда академическое издание «Робинзона Крузо» Даниеля Дефо. Выражения «Слава Богу», «Хвала Всевышнему», «Но Господь снова меня порадовал…» были сохранены, в отличие от детского издания, в котором не только отдельные слова, но и вообще вся религиозная философия оказалась выхолощена. Читать книгу с остро приключенческим сюжетом, в котором к тому же главный герой постоянно обращается к Богу, для меня было необычно и увлекательно.
Детская версия «Робинзона Крузо» в СССР появилась в 1935 году благодаря Корнею Чуковскому. Пересказчик лишил роман христианского содержания, превратив его в текст, прославляющий человеческий разум и упорство, благодаря которым в тупиковой ситуации найдется выход. Оригинальный же текст вышел в 1719 году. В основу сюжета легла реальная история, произошедшая с шотландским моряком. После ссоры с капитаном Александр Селькирк был оставлен на одном из островов в Тихом океане. Там он провел четыре года. Именно обращение к вере помогло ему выжить на острове. Эта идея была положена писателем в основу сюжета мемуаров моряка из Йорка.
Фото: starie-knigi.ru
Книга была значимой еще и потому, что главный герой не только оказался в жутких условиях, он к тому же был одинок! Я сам с трех месяцев и до семи лет никогда один не оставался. Жил в интернате. Моя жизнь была «скученной», на глазах у всех. И что такое быть в одиночестве, я просто не знал. Тем сильнее было впечатление, когда Робинзон с грустью вспоминал покинутый им необитаемый остров. Остров, который для него самого стал воротами в Царство Небесное. Для меня же «Робинзон» был первым книжным опытом знакомства с христианством.
После «Робинзона» фонтан в буквальном смысле прорвало. Дислексия пропала, а я стал тоннами поглощать книги, буквально заглатывая их. В чтении теперь я был всеяден и перемежал сказки Гауфа с философской работой Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», Шарля Перро с гегелевской «Жизнью Иисуса Христа». Однако окончательно мою мысль пробудила фантастика.
В первую очередь фантастика Рэя Брэдбери. Его «451 градус по Фаренгейту» я услышал в радиопостановке и вскоре достал книгу. Вторым произведением стал рассказ «И грянул гром».
Герои на машине времени отправляются на сафари в доисторические времена. Правда, у их путешествия есть условие: ходить по особым тропам и убивать только тех динозавров, которые в настоящем времени давно вымерли. Несмотря на предупреждение, главный герой, испугавшись какого-то зверя, сходит с «правильной» тропы. Он не замечает, как раздавливает бабочку. Вернувшись в настоящее, не узнает его, потому что в настоящем изменилось все: от языка до политической обстановки.
Эта повесть об экологии истории. Для меня лично она была еще и о том, что каждый поступок человека глубоко и экзистенциально важен для будущего. От нас сегодняшних, от этого «эффекта бабочки», зависит то, куда и как станет развиваться будущее, как колоссальны могут быть последствия наших поступков.
Безусловно, этот рассказ и про христианство тоже.
Вообще, фантастика и была той исключительной возможностью эзоповским языком говорить о важном, о том, что цензура запрещала. Это была другая литература.
Позже, например, я узнал, что во время съемок «Сталкера» исполнитель главной роли Александр Кайдановский спросил режиссера, что же ему почитать кроме Стругацких, чтобы подготовиться к роли. На что Андрей Тарковский ответил: «Почитайте Евангелие».
Понятно, что была научная фантастика, например, Жюль Верн – скучная и устарелая. Читать Жюля Верна сейчас бессмысленно. Все изобретения и открытия, которые, как он предполагает, будут совершены, давно совершены и даже переплюнуты. Многие, открывая книгу, вообще не догадываются, что это фантастика, потому что его романы больше напоминают пыльный сундук об истории науки и техники в те далекие времена. Или «Звезда КЭЦ» Беляева и другие его космические вещи? Они кажутся откровенно смешными. И из трехтомника все мы назовем и вспомним лишь «Человека-амфибию».
Нет, не потому, что эта книга была экранизирована. А потому, что это роман про любовь и человеческую жестокость.
Там, где фантастика была формой и поводом высказаться, поговорить об актуальных и духовных вещах – она живет до сих пор.
В юности многое из того, что я прочитал и полюбил, оказалось именно про христианство. Например, сказка «Гадкий утенок». Во многом я ассоциировал героя и сюжет с собой. Сказка метафорически описывает то, как человек обретает веру и Церковь. Утенок ищет ее на скотном дворе, на маяке у фонарщика-отшельника, а находит среди белых лебедей, став сам таким же лебедем.
Незадолго до своего восемнадцатилетия я прочел повесть из жизни чаек о «Чайке по имени Джонатан Ливингстон» и окончательно понял, что развитие человека не физическое, не интеллектуальное, а в целом – изменение человека, его перерождение, возможно лишь в русле его духовного развития. Именно эта книга способствовала моему осознанному принятию христианства. После «Чайки» я и крестился.