Может ли смерть быть красивой? Как нужно прожить жизнь, чтобы она закончилась счастливо? Размышляет Татьяна Краснова.
Однажды я видела идеальную смерть.
Естественно, произошла она в монастыре.
На краю веселой карнавальной Венеции, вдалеке от шумного Риальто, помпезного Палаццо дожей и золотого Сан-Марко, в неприметном монастыре в полном затворе живут 18 моих любимых сестер. Это монахини одного из самых строгих католических орденов — Ordo Carmelitarum Discalceatarum, Босоногие Кармелитки. Устав предусматривает сочетание отшельнической и общинной формы монашества, строгое соблюдение постов и практику молчания. Контакты с внешним миром сведены до минимума.
Многие из сестер сейчас уже глубокие старухи. В прошлом году одна из них праздновала шестидесятую годовщину со дня принятия своих обетов. В монастырь она пришла двадцатилетней, и за 60 лет не покидала его стен ни разу. Я могла бы рассказать, как она счастлива, и как светится изнутри тихим и ясным светом ее изношенная земная оболочка, и как удивительно смотреть на эту воплощенную Евангельскую радость, но я собралась говорить о смерти, а Лючия пока с нами.
Сестре Анне было далеко за 80, и довольно долго она страдала болезнью Альцгеймера. Сестры поочередно кормили ее с ложечки, дежурили у ее постели, когда она перестала вставать. Анна никого не узнавала и ничего не помнила — кроме молитв Розария. Каждого пришедшего она встречала радостной улыбкой и словами: «Кто ты? Я тебя люблю, Христос воскрес!»
О том, что Анна слегла и чувствует себя совсем плохо, мне написали из монастыря обычным бумажным письмом. Попросили молиться. Как раз в ту пору мы с мужем ездили по его работе по северным русским монастырям, и я везде оставляла записочки о здравии «болящей Анны». (Прошу прощения у тех, кого глубоко шокировало и оскорбило такое каноническое преступление. Я его преступлением не считаю, оставим это на моей совести).
О том, что Анна умерла, мне сообщили по телефону.
— Мне так жаль! — сказала я.
— Ну что ты, — радостно ответили мне на том конце провода. — Она же ушла к Отцу.
Через пару месяцев я приехала в гости, и мне рассказали об обстоятельствах этой идеальной смерти.
Анна умерла во сне. Утром ее просто не смогли разбудить. Она лежала и улыбалась, сжимая в руке четки. Тело не коченело два дня, только руку с розарием никак не могли разжать. Так и похоронили. Я отвезла на ее могилу на кладбищенском острове Сен Микеле громадный букет белых лилий.
А теперь я скажу, почему мне кажется идеальной именно эта смерть.
Анна, как и Лючия, пришла в монастырь девочкой. Это было в двадцатые годы прошлого века. Она прожила в уединении и молитве без малого 70 лет. Все, кто мог бы плакать о ней за стенами обители, давно умерли. Кроме своего Господина и своих сестер она не была привязана ни к кому в жизни. Сестры были с ней до последнего. Думаю, Господь принял ее еще до того, как она заснула с розарием в руках.
— Для того чтобы жить в миру, нужно огромное мужество, — сказала мне как-то давно настоятельница монастыря.
Тогда, лет двадцать назад, я ее слов не поняла. Мне казалось, что нужна недюжинная храбрость для того, чтобы отказаться от мира, лишить себя всех радостей и удовольствий жизни. Потом, годы спустя, я поняла одновременно две важные вещи: не все то, что мне тогда казалось радостью, ею и было — это первое. А второе — да, нужно огромное мужество, чтобы любить того, кого можно потерять.
Чтобы рожать и растить детей, ежеминутно и ежедневно умирая от страха при мысли о том, что с ними что-то случится.
Чтобы любить мужей и жен, понимая, что болезнь, катастрофа, случайность могут отнять их навсегда.
Чтобы дрожать над своими стариками, видя, как они угасают, и понимать, что ничего не вернуть, и помочь нечем.
Любовь — это самый прекрасный дар Святого Духа. Хрупкий — как стекло. Острый — острее самого острого клинка. Удержать его можно только голыми руками. Иначе — не получится. Вот мы и выбираем — жить, пряча руки за спину, экономя силы и кровь, или протянуть руки и принять то, что навсегда сделает тебя другим.
Я не знаю, что говорить тому, кто потерял близкого.
Если есть силы — наверное, нужно просто стоять рядом.
И помнить — те, кого мы любили, навсегда растворяются в нас, как сахар в кипятке, навсегда меняя наш состав. В этом смысле они бессмертны. И мы, вероятно, тоже.
