До последнего момента не верилось, что поездка состоится: ну вот, обязательно сейчас что-нибудь пойдет не так. Скажут, что передумали, погорячились, обещая показать «все как есть», дать возможность пообщаться с кем захотим, ответить на вопросы, которые зададим…
…Семь утра. Москва только просыпается, а мы уже стартуем в Иваново. За рулем – архимандрит Амвросий (Юрасов), духовник ивановского Свято-Введенского женского монастыря. Рядом – монахиня Иоанна. Мы познакомились предыдущим вечером, побывали на прямом эфире радио «Радонеж», где отец Амвросий и матушка Иоанна отвечали на вопросы слушателей, замечательно пообщались, но сейчас, в машине, почему-то смущаемся и неловко пытаемся завязать разговор. Выручают… Дальнобойщики.
– Отец Амвросий, а правда, что вы по рации дальнобойщикам проповедуете?
– Правда. А что ж тут такого?
– И как они на вас реагируют?
– Всякое бывает. Но чаще говорят: мы такого не слышали, батюшка. Рассказывай нам все.
– О чем вы с ними говорите?
– С ними надо объясняться кратко. Допустим, говорю: уважаемые водители, на трассе – православный священник. Вы знаете о том, что завтра будет Крещение Господне? Надо пойти в церковь, помолиться, взять святой воды. Один отвечает: у меня хозяйка воды уже принесла домой. Другой говорит: а я и не помню, когда был в церкви. А третий приглашает: еду во Владимир, там в таком-то селе источник, батюшка, приезжай, мы там окунаемся. На всякие темы разговариваем.
– А какой вопрос они вам чаще всего задают?
– Спрашивают обычно: батюшка, а на какой машине ты едешь?
Вычислить пытаются. Мы все смеемся, смущение проходит, и теперь разговор наш практически не прерывается…
Зачем?
– А зачем вы едете в монастырь? Что вы там забыли? – спросила нас коллега.
А действительно – зачем?
Да нет, дело вовсе не в банальном журналистском любопытстве. Мы не собирались выискивать что-нибудь «жареное» или, напротив, воспевать монастырские будни. Хотелось увидеть и попытаться понять ту – иную – жизнь, которую ведут принявшие обет монашества. Так мы и ответили коллеге. На что она, пожав плечами, возразила:
– Да что там понимать? Служба и молитва, рясы да просфорки… Скучно.
На том и разошлись.
Сегодня, вспоминая дни в монастыре и людей, с которыми мы там познакомились, можем сказать: скучным является лишь то, что человек не в состоянии оценить, то, что ему непонятно и незнакомо и, может быть, даже пугает перспективой нежданных мыслей и неприятных самооценок. «Скучно» – комфортная ширма для лености ума и сердца. А «рясы да просфорки» – удобные стереотипы, за которыми мы прячем незнание другой жизни и нежелание сделать шаг навстречу непохожим на нас людям. И если бы лишь этот – первый – шаг был самым сложным!
…Только в самом монастыре стало ясно, что все наши опасения были напрасны. Никто на нас не косился, не отворачивался, не хмурился и не одергивал. Монахини легко вступали в разговор, приходили на помощь, подсказывая, как себя вести в тех или иных ситуациях, терпеливо все объясняли, отвечали на вопросы, рассказывая о своем житье. Застенчиво улыбаясь, расспрашивали: часто ли приходится ездить в командировки, много ли хороших людей встречаем? А один вопрос оказался совершенно неожиданным. «Мы для вас, наверное, все на одно лицо?» – спросила молодая монахиня. Причем спросила
так, словно была заранее уверена в утвердительном ответе…
Будни
Свято-Введенский монастырь просыпается в шесть утра. Это довольно поздно, обычно в обителях встают раньше. «Щадящий режим для городского монастыря, – объясняет матушка Иоанна. – На природе легче просыпаться раньше, да и у города свои требования и нужды, приходится подстраиваться». Роль будильника выполняет дежурная монахиня или послушница: ходит по коридорам вдоль келий и звонит в колокольчик.
В 6.30 сестры собираются в храме на утренние молитвы, в 8 часов начинается литургия, которая заканчивается около 10 часов утра по будням и около 11 – в выходной. Затем первая трапеза – обед (завтрака нет, до окончания литургии есть не положено). Во время трапезы одна из монахинь или послушниц вслух читает поучения Святых Отцов. На еду обычно отводится не более получаса, затем сестры расходятся на послушания. В 16.00 все снова собираются на трапезу – ужин. В 17.00 начинается вечерняя служба, которая заканчивается около 20.00. А дальше – у кого-то снова послушание, у кого-то – свободное время. Можно рукодельничать, читать книгу, готовиться к экзаменам: некоторые сестры получают образование, причем не только духовное, но и светское. В 23.00 объявляется «отбой», но это не значит, что все отправляются спать. «Работы много, часто не успеваем выполнить за день все, что должны, – говорит матушка Иоанна. – Бывает, ложимся гораздо позже».
Кельи в монастыре небольшие, в них живут, как правило, по двое. «Это сейчас есть такая возможность, а в первые годы жили и по пять человек, спали на полу. Разложим матрасы рядком, и спим как морские котики», – смеется матушка Иоанна.
Игуменья
…У игуменского корпуса монахиня в скуфье что-то тихо говорила склонившей голову пожилой женщине, которая часто кивала и утирала слезы. Наконец женщина попрощалась и пошла к воротам монастыря. Монахиня обернулась к нам и улыбнулась. Улыбка у игуменьи Марии светлая и добрая. А еще – у нее очень яркие и ясные голубые глаза.
– Это вы с желающей поступить в монастырь беседовали? – поинтересовались мы позже, трапезничая с матушкой.
– Нет. Эта женщина перевела на детей квартиру, отдала им все сбережения. А они ее выгнали. Она пришла к нам и плачет. Я ей предложила: оставайтесь в монастыре, поживите. Она пошла за вещами домой, вернулась и рассказывает: я детям сказала, что ухожу в монастырь жить, они испугались. Говорят: квартиру тебе снимем, замуж выдадим, только не уходи… Вроде налаживается у нее все…
Матушка Мария в советское время работала экономистом на крупном предприятии в Минске, не скрывала, что верит в Бога. Ее не раз вызывали на «проработку» в соответствующие органы. «А я надевала все самое лучшее, пусть видят, что верующие – это не только темные неграмотные бабки», – вспоминает матушка Мария. В 1985 году она приняла тайный постриг. Действующих монастырей тогда практически не было, поэтому монашество, несмотря на риск преследований со стороны властей, принимали тайно. «В то время батюшка Амвросий служил в селе Жарки, там он меня и постриг тайно в храме. Сразу же после пострига сняли с меня монашеское облачение, оставили только параман, – продолжает игуменья. – По-прежнему работала экономистом, одевалась только в черное и серое, голову покрывала шарфиком, выполняла все монашеские правила, но жила в миру». Так продолжалось пять лет. А потом, когда в Иваново верующие во главе с отцом Амвросием отвоевали храм и основали монастырь, матушка Мария приехала сюда, год работала помощницей старосты храма, после чего получила разрешение открыто носить монашеское одеяние. Затем пятнадцать лет была благочинной монастыря, и вот уже второй год является его настоятельницей.
– Матушка, а как назначаются послушания насельницам?
– Послушания батюшка назначает или я. К примеру, поступает к нам в монастырь врач. Мы сначала ей даем послушание, никак не связанное с ее профессией. Потому что нужно понять, что собой человек представляет. Пробуем на разных послушаниях. Конечно, никто не будет заставлять делать то, что человек совсем не умеет. Я, например, не умею рисовать, так и не буду рисовать. Так и присматриваемся: мы к ней, она к нам. Тут приказами ничего не сделаешь, человек должен душой отдыхать в монастыре.
– Бывает, что сестры проявляют непослушание?
– За двадцать лет у нас тут только один раз такой случай был. Недавно я одной сестре сказала пойти помыть посуду. Она отвечает: не буду. Ну что ж, не будешь, значит, это – на твоей совести. Я промолчала, а в трапезной при всем честном народе рассказала об этом. Только имя сестры не назвала. Она сидела, опустив голову. Потом на картошку первая всех собрала и поехала.
– Матушка, а что, по-вашему, главное в человеке?
– Совесть. Это – голос Божий. Не нужно смотреть на то, кто человек – генерал или рабочий, это не имеет значения. Надо смотреть на то, как он себя ведет по отношению к ближнему – по совести или нет. Пусть человек ошибается, что-то плохо сделает, это не страшно, если он кается. А вот если он сознательно подлость сделает… Это сразу видно.
– Как это видно?
– Видно, лукавит человек или нет. Ну, не сейчас, так через раз или два – все равно увидишь. Когда человек живет по совести, он за свою ошибку все равно пойдет прощения просить, потому что ему стыдно.
Не для себя
…Запах в монастырской пекарне такой вкусный! Здесь светло и тихо. Большая печь, формы для хлеба, огромные прихватки. Стены пекарни выложены кафелем, на котором кое-где можно заметить написанные маркером «записочки»: например, «взять на кухне масло». «Это записки самой себе, чтобы не забыть», – говорит хозяйка пекарни инокиня Евгения. В монастыре она уже семь лет, а хлеб, куличи и разнообразную выпечку на праздники печет третий год. За раз ей обычно нужно испечь 60 буханок хлеба – 30 белого и 30 ржаного. Этого монастырю хватает приблизительно на четыре дня.
– Я в миру врачом была, – поправляя белоснежный апостольник, рассказывает инокиня. – А в монастыре меня сначала на коровник поставили, научилась пасти коров, доить их, телят выхаживать. Ну а потом сюда направили, хоть я печь-то и не умела. Но в монастыре ведь Матерь Божия всем руководит, и у человека, даже если ему дали послушание, которым он никогда раньше не занимался, новые таланты могут раскрыться. …А в Москве ржаной хлеб есть? А то я вас могу перед отъездом монастырским хлебушком угостить.
– Есть в Москве ржаной хлеб. Но от монастырского не откажемся, спасибо!
…На кухне, в отличие от пекарни, дым коромыслом: из-под ножей летит чешуя с огромных рыбин, растут горки нашинкованной капусты, кастрюли дышат паром.
– Матушки, чем сегодня будете сестер кормить?
– Постный борщ, сметана, яйцо под майонезом, салат из белокачанной капусты, гречневая каша, молоко и рыбные котлеты, – перечисляет матушка Кириена – старшая по кухне.
– Это у вас с подворья такая знатная рыба?
– Да что вы! Мы мечтаем, чтобы у нас на подворьях такая рыба водилась, – смеется монахиня. – Покупаем на оптовой базе.
Меню монастыря незатейливое, мясо в нем отсутствует. «Готовим с молитвой – это наша главная приправа», – улыбается матушка Кириена.
– А креветок вам можно есть?
– Мы бы ели их с удовольствием, да только они больно дорогие, – отвечает монахиня. – Ой! Забыла! Молоко на плите!
Чтобы не мешать, ретируемся в трапезную. Здесь две монахини уже расставляют по столам тарелки и чашки.
– У нас есть график, по которому монахини дежурят в трапезной по неделе. Получается – раз в три месяца, – объясняет монахиня Феофила. – А так у меня постоянное послушание в керамической мастерской. Но мне нравится в трапезной работать. Есть возможность послужить сестрам, поработать для них. Не для себя.
Ма-Иоанна
…Матушку Иоанну в монастыре зовут «Ма-Иоанна» – выходит очень нежно и как-то по-домашнему. У нее спокойное светлое лицо, сосредоточенный взгляд карих глаз и располагающая манера общения. В миру матушка Иоанна была театральным критиком, преподавала в институте. Девятнадцать лет назад пришла в монастырь.
Между прочим, в монастыре у Ма-Иоанны есть свой «надзорный орган» – черная кошечка Котя. Она постоянно контролирует свою хозяйку: куда Ма-Иоанна, туда и Котя. Раньше Котю звали Черноморкой. Это героическое имя она получила сразу же после появления в монастыре. А дело было так. Какие-то «добрые люди» швырнули котенка в загон к монастырским собакам. Кошечка, однако, оказалась не робкого десятка, дала собакам сдачи и сбежала из загона. Теперь Котя-Черноморка живет в игуменском корпусе, где ведет себя совершенно по-хозяйски.
…Поздним вечером чаевничаем в келье у матушки Иоанны. Котя устроилась на полу у ног монахини и периодически посверкивает янтарными глазами. Наблюдает и, кажется, внимательно слушает наш разговор.
– Странно: двадцать лет уже нашему монастырю, а горожане плохо знают, что это – монастырь, – говорит Ма-Иоанна. – «Красная церковь» – и все тут. А что здесь монастырь – в голове у них как-то не задерживается.
– Действительно странно. Ваш монастырь открытый, ведет социальную деятельность. Сайт есть, некоторые насельницы блоги ведут…
– Да, открытый. Обычно это не свойственно монастырям. У нас батюшка (отец Амвросий. – Прим. авт.) сам очень открытый человек, считает, что и монастырю надо активно общаться с мирянами.
– Так лучше, наверное? Ведь сегодня большинство мирян имеют смутное представление о монашеской жизни.
– Кому – что, все монастыри разные, у каждого свой устав, который следует уважать.
– Но церковь ведь заинтересована в увеличении и воспитании паствы. И если она будет затворяться в монастырях…
– Миссия церкви состоит из двух частей: внешней и внутренней. Внешняя – это то, что вы видите в миру. Внутренняя – это молитва. Когда монастырь молится, это сказывается на внутреннем состоянии всех, всего мира. Как преподобный Серафим Саровский говорил? «Стяжи дух мирен и тысячи вокруг тебя спасутся». Необязательно выходить на площадь и кричать: «Спасайтесь, ребята!» Если сам будешь настоящим православным, это, безусловно, повлияет на окружение.
– Окружение? Вы же не можете не знать, как негативно многие миряне относятся к монахам и священникам.
– Да, монахов и священников часто обвиняют: вы такие, вы сякие. А вы какие? Мы же пришли из вашего мира сюда.
– А многие считают, что православной церкви не хватает сейчас понимания современного мира. Как вы сказали, выйти на площадь и…
– Ой, не знаю! Вот католики пошли по этому пути… С другой стороны, это ведь монахи затворяются в монастырях, а священники доступны пастве. Но у них много работы, они иногда справиться с ее объемом просто не в состоянии. Служба, приход, воскресные школы, ремонтные и строительные заботы, благотворительность… Церковь не в состоянии все поднять.
– Коли так, зачем ваш монастырь, например, взвалил на себя «социалку»? У вас что – забот мало?
– Нет, забот у нас много. Но мы пошли в тюрьмы, больницы, приюты потому, что миряне туда пока не идут. Мы, может, и не очень хотели бы этим заниматься, и каждая из нас, скорее, хотела бы сосредоточиться на духовном деле. Остается лишь надеяться, что ситуация в будущем изменится, вот на приходах уже стали появляться социальные работники.
– Ну, вы могли бы попробовать привлечь мирян… Когда деревни горели в прошлом году, Патриархия объявила о сборе помощи, так сколько всего принесли и денег перечислили.
– Да… Это хорошо. Но, понимаете, какая штука: все этим и кончается. Принести что-то, особенно если оно самому не нужно, и поставить у храма – это легко. А внести лепту своего собственного труда и души… Так и хочется спросить: люди, почему вы сами не можете или не хотите со всем этим справиться? Сколько раз мы вешали объявления у храма: помогите, у нас социальные проекты. В лучшем случае пять копеек дадут или старые вещи пожертвуют. А чтобы прийти и помочь… Никто ни разу не пришел.
– А спонсорская помощь?
– Знаете, кто нам в основном помогает? Простые бабушки, у которых крошечная пенсия. Вот перед Рождеством и Пасхой мы по радио объявляем, что собираем пожертвования на подарки детям и инвалидам, так пенсионеры свои копеечки и присылают…
Затянувшийся разговор прерывает Котя. Она цепляется лапами за рясу матушки Иоанны и требовательно мяукает: спать, мол, пора. Время – за полночь, а вы тут, понимаешь, чаи гоняете…
От тюрьмы и от сумы…
В Ивановской области полтора десятка колоний, в которых находится более 10 тысяч заключенных, треть из них – люди до 30 лет. Общение с заключенными, поддержка и помощь им – забота Тюремной миссии монастыря.
…Одно дело читать сухие строчки монастырской справки, другое – понимать: вот эти люди, с которыми ты сейчас общаешься, без всякого принуждения, не за зарплату и не за почести идут туда, куда абсолютное большинство из нас – ни ногой. Там ведь – чужое горе, одиночество, ужас, болезни, слезы, все то, чего мы в обычной жизни так сторонимся.
Из 15 «учреждений уголовно-исправительной системы» только 2 колонии – женские. Монахини говорят, что в мужских колониях работать легче. Мужчины, если берутся молиться или строить, то делают это всерьез. В женских колониях – все непросто.
– Трудно их организовать, у них все на уровне эмоций останавливается, – говорит матушка Иоанна. – Многие женщины обещают, что после освобождения будут приходить монастырь, а не приходят. Мужчины ничего не обещают, но многие из них приходят.
– Как вы думаете, почему так получается?
– Точно не знаю, но думаю, что женская душа так нежно и тонко устроена, что, если какие-то структуры в ней поломались, их сложно восстановить.
– И с ворами в законе сталкиваться вам приходилось?
– Приходилось. За двадцать лет с кем только не встречались! С авторитетами тоже, и на свободе, и в зоне. С ними можно договориться.
Не так давно в одной из колоний построили церковь, потом звонницу, а теперь еще и фонтан. Для красоты. Это инокиня Фотиния постаралась – еще одна из тех насельниц, что несут послушание в Тюремной миссии. Сестра Фотиния – невысокая, хрупкая, улыбчивая. Но в монастыре знают, что достаточно одного ее слова, чтобы уголовники встали по стойке смирно. Если инокиня не в очередной поездке по колониям, то, скорее всего, бывшую медсестру можно найти в монастырской библиотеке. В крошечном закутке между книжными стеллажами притулился маленький столик, за которым инокиня пишет письма подопечным в колониях.
Другая инокиня Фотиния опекает приемник-распределитель для бездомных детей. А иеродиакон Апеллий работает с детским социальным центром. Это – трудные подростки и дети из малообеспеченных семей. Монастырь вывозит их на экскурсии по «Золотому кольцу», устраивает показы фильмов, проводит беседы, даже возит «для вразумления» в детскую воспитательную колонию. Еще в списке забот монастыря – наркологический центр, СПИД-центр, комиссии по делам несовершеннолетних, центр временной изоляции несовершеннолетних правонарушителей. Подарки, беседы, показы фильмов, ответы на нелегкие вопросы… Еще монастырь печется о бомжах – кормит, поит и одевает их. Еще – организует благотворительные обеды для пенсионеров, вывозит инвалидов-колясочников на свои подворья, чтобы сидящие годами по домам люди могли побывать на природе, устраивает рождественские и пасхальные представления и раздачу подарков для детей из малообеспеченных семей. Еще – ведет переписку с 80 заключенными из различных колоний. Еще – в монастыре работает телефон доверия. Еще – издают книги и газету «Слово утешения».
Откуда только терпение и силы на все это берутся?
Из истории монастыря
Когда-то пустошь на окраине городка Иваново-Вознесенска принадлежала графам Шереметевым. В 1907 году здесь была построена Введенская церковь, получившая в народе имя «Красной». В советские годы в церкви расположился городской архив. В конце 80-х годов в Иваново вокруг отца Амвросия сплотилась небольшая община духовных чад. После долгих хождений по инстанциям община получила разрешение Совета Министров СССР на возвращение храма, однако городские власти не передавали его верующим. 21 марта 1989 года четыре прихожанки – Лариса Холина, Валерия Савченко, Маргарита Пиленкова и Галина Яшуковская – объявили голодовку. На стене кинотеатра «Современник» вывесили лозунг «Мы не едим и не пьем до открытия Красного храма и готовы умереть на родине первых Советов» и расположились под ним. Как сообщает монастырская летопись, первый день был самым тяжелым: было очень холодно, голодающих окружила толпа, их ругали, даже плевались. На следующий день милиционеры погрузили голодающих в автобус и отвезли к Введенской церкви: «Вот ваш храм, сидите сколько хотите». После шестого дня голодовки состояние женщин заметно ухудшилось, они начали пить воду, слова «не пьем» на лозунге заклеили. Представители городских властей ежедневно приезжали, угрожали, запугивали. Но многие горожане стали поддерживать верующих и собирать подписи под обращением об открытии храма. 1 апреля четырех женщин, состояние которых резко ухудшилось, увезли в областную больницу, где они продолжали голодать. Только после того, как представители городской администрации прилюдно пообещали вернуть церковь, женщины прекратили голодовку, длившуюся 16 суток. В 1990 году, на Пасху, храм был передан верующим. В апреле 1991 года Патриарх Московский и всея Руси Алексий II подписал указ об учреждении Свято-Введенского женского монастыря. Сегодня здесь живут около 200 насельниц.
Лада Клокова, Александр Бурый
Источник: Русский мир
