На фестивале «Оловянный солдатик» на импровизированном биваке воинов 1812 года гости знакомились с походным бытом русской и французской армий, их обмундированием и вооружением. Можно было примерить мундир русского пехотинца, отведать солдатской каши, прокатиться верхом.
В реконструкции эпизодов сражений 1812 года Игорь Пахомов выступил на стороне французской пехоты. О том, кто и какие эпохи воспроизводит в России, он рассказал порталу «Правмир».
– Как и когда вы пришли в движение исторической реконструкции?
– Всегда хотел. Как только смог, так и пришел. Увлечение военной историей – это с чем я просто родился, как себя помню. В СССР реконструкция вышла из подполья только в конце 1980-х, когда я служил в армии. Потом я начал искать тех, кто этим увлекался, и нашел. Сейчас я работаю архивистом на Московской железной дороге. По образованию я историк-архивист, и мое увлечение исторической реконструкцией полностью соответствует моей работе.
Я занимаюсь документами, источниками (в отличие от историка-археолога, которые ищет артефакты), работаю в архиве и по профессии, и по увлечению.
Сначала я занимался военно-историческими играми – это не имеет ничего общего с реконструкцией, это жизнь в миниатюре. Но этим можно заниматься, когда нет семьи, работы: столько времени и сил приходится посвящать! А реконструкция возможна и как семейный отдых. В последние годы – с середины 1990-ых до 2010 года – весь свой отпуск вместе с семьей мы тратили на реконструкторские исторические фестивали. Для меня это часть жизни.
– Ваша супруга с воодушевлением относится к реконструкции?
– Да: мы заканчивали один и тот же вуз, она близка к истории, почти всё, во что я одет, сделано ее руками (что-то я и сам могу шить). Мы не раз выходили в костюмах со своими старшими детьми. Сейчас у нас их трое, но третий маленький, поэтому она несколько лет не выступает как участник. Здесь у нас полная идиллия.
Игорь Пахомов с дочерью
– Почему реконструкция в СССР была в подполье? Что в ней антисоветского?
– Есть мэтры реконструкции, которые заявляют, что они еще в 1970-х что-то делали. Может быть. В Европе реконструкция стала развиваться всего лет на 10 раньше. До этого все, что связано со Второй Мировой войной, запрещалось. Развития военных тем во всей Европе боялись, чтобы то же самое не произошло еще раз.
– Часто говорят, что реконструкция – это вариант политического движения.
– Реконструкция – это мир, объединяющий людей. И, как это бывает, разные люди пытаются в этом видеть свое. Например, власть предержащие пытаются видеть патриотическое движение. Со стороны православных я сталкивался с попыткой видеть в этом, скажу банально, православно-патриотическое движение. Кто-то видит еще что-то.
На самом деле, всё не так. Люди, занимающиеся реконструкцией, – очень разные по своим политическим, религиозным и прочим взглядам. Хотя, конечно же, отдельные клубы могут себя позиционировать тем или иным образом.
Реконструкция возникла исключительно из интереса к военной истории. И ее движущая сила – это всегда люди, независимо от их взглядов, которые интересуются военной историей. Я как раз (независимо от своих политических или религиозных взглядов) отношусь к тем людям, которые ею интересуются.
Фото: borodino.ru
– Эпоха наполеоновских войн – самый естественный выбор для исторической реконструкции?
– Я занимаюсь несколькими эпохами. По работе я веду современный архив Московской железной дороги – текущий. По собственным историческим интересам я занимаюсь изысканиями о военном деле русского государства того периода, который называется Московская Русь. Это не совсем верно, но у людей он ассоциируется с Московской Русью. Это период XVI–XVII веков. На это же время я занимаюсь и реконструкцией стрелецкого войска.
– Откуда же тогда Бородино и почему именно французская армия?
– Период 1812 года для меня – это, если угодно, дань реконструкторской моде – душа у меня лежит к стрелечеству. В свое время все прошли увлечение наполеоновской эпохой, потому что про нее больше написано. В 1990-е был яркий всплеск реконструкции этого периода.
Французская армия получилась случайно. В наполеонике я начинал в 1995 году с русской армии. Но мои ближайшие друзья организовывали французский клуб в 2001 году, и я подключился, а потом и зацепился – теперь это дело дружбы и традиции.
Конечно, в нашем клубе есть и откровенные любители «Великой армии Наполеона» с достаточно «демократичными» (я все время это так в кавычках называю) взглядами. Объединяет нас любовь к военной истории, а политические взгляды у нас в клубе различны.
Фото: borodino.ru
– Французы знают об этом клубе?
– Не просто знают. Клуб международный, штаб-квартира его в Брюсселе. Организовали его бельгийцы. Самое мощное второе отделение – в России. Есть представители в Чехии, в Испании и, само собой, во Франции. По несколько участников в Прибалтийских странах, в Германии.
Большая география, и понятно, что людей объединяет именно любовь к военной истории, потому что у нас не только разные религиозные и политические взгляды, но и даже этнические корни. Полное название клуба – «Восьмая линейная полубригада», так это называлось во Франции во время революции.
Чтобы было понятнее: как во время нашей революции отменили слово «господин» и стали называть друг друга «товарищ», пропали капитаны и лейтенанты, стали командиры и комиссары, так было и в дни Французской революции. Полк, т.е. «регимент» – это «старорежимный порядок». Конечно, революционеры не могли такое даже произносить. Бригада состояла из двух полков, отсюда и новый термин «полубригада».
Фото: borodino.ru
– Зарубежные коллеги помогают добиваться аутентичности реконструкции?
– Само собой, ведь больше информации по эпохе Наполеона находится у них, чем в России. Мы у них бываем чаще: русским проще выехать за рубеж, чем им приехать к нам. Основное количество наших зарубежных одноклубников были в России только один раз, в 2012 году на юбилее Бородинской битвы. Мы же у них бываем ежегодно, а то и не по разу на тех или иных фестивалях. Естественно, мы не ограничиваемся полем Бородина, да и фестивали проводятся не только там.
– Пройдя «модное» увлечение наполеоновской эпохой, реконструкторы обращаются к другим?
– Сейчас в реконструкции развиты разные эпохи. Труднее найти эпоху, на которую нет реконструкций. Разве что первобытно-общинный строй, может быть, не реконструируют, потому что неизвестно, что тогда было, – это я как профессиональный историк понимаю.
До потопа неизвестно практически ничего. Все, что написано в учебниках – это некие домыслы и допущения, они никак не могут быть научным фактом. А начиная с Древнего Египта у нас уже достаточно источников – например, археологических. Значит, возможны и исследования, и реконструкция. Есть реконструкции Древнеримского периода, в том числе у нас в стране. Развито Средневековье: так называемое Нижнее и Верхнее. И Московская Русь, и Петровская эпоха присутствуют, и Крымская война.
Фото: Артем Павлов
Сейчас реконструкция вышла за рамки военного дела. Например, Чехия – рай для реконструкторов, там можно иметь хоть танк в личном владении. Там есть клуб, который реконструирует железную дорогу конца XIX – начала XX веков. Люди выкупили старый участок железной дороги и «играют» в железнодорожников столетней давности. К войне это не имеет никакого отношения.
Те, кто реконструируют Средневековье, занимаются, в том числе, ремеслами, там много представительниц прекрасной половины человечества.
Само собой, реконструируются и Первая мировая с Революцией, и Вторая мировая. И даже уже Афганистан. Круг реконструкторов достаточно ограничен, мы все друг друга знаем, и один человек может заниматься разными эпохами.
– Недавняя история, например, Великая Отечественная война, уже менее интересна для вас с точки зрения реконструкции?
– Конечно, занимаясь военным делом, нельзя ограничиваться строго одним периодом, нужно представлять себе военное дело всех времен и народов. Но профессионально на все времена и народы нельзя разорваться. К тому же реконструкция – это дорогостоящее хобби. Правильно себя одеть, преподнести – это не только время, но и серьезные средства. Я не могу себе позволить разорваться на все эпохи и в этом смысле, но это не говорит о том, что мне не интересна Вторая Мировая война.
Фото: borodino.ru
– С вашей точки зрения, сейчас можно наблюдать расцвет реконструкторского движения или его упадок?
– Это вопрос. Понимаете, вы имеете дело с профессиональным историком, который все осмысливает с глобальной точки зрения. Наверное, если бы я не имел этих профессиональных навыков, я бы вам ответил: упадок. Но это упадок интереса к 1812 году у меня лично, в силу развития моей любимой темы XVI–XVII века. С точки зрения материальной культуры, реконструкция очень сильно выросла.
В 1990-е нам не снились такие костюмы и муляжи оружия. В тех клубах, которые стремятся к качеству материальной культуры, такой взлет, что в реальности было хуже, чем у нас. В массовой армии времен Наполеона только офицеры «шились» у признанных, как бы сейчас сказали, кутюрье.
Гвардия тоже обшивалась из дорогих и хороших тканей, а основная масса рядовых шились по принципу «лишь бы быстрей на фронт». По оставшимся массовой армии мундирам это видно. Но тогда армия исчислялись десятками и сотнями тысяч, а всех реконструкторов в России несколько тысяч. Из них какие-нибудь сотни могут себе позволить, имея информацию и средства, сделать обмундирование хорошо. Как мы смеемся, мы все гвардия, какой бы полк ни реконструировали.
Фото: borodino.ru
– А если говорить не о материальной культуре?
– Что касается моральной точки зрения, то реконструкторы ли, клуб любителей пива, или футбольные фанаты, или российская армия, или школьники – мы все продукт нашей эпохи. Выросло поколение, которое, конечно же, глупее, грубее, менее образованно.
Двадцать лет назад реконструкция была наполнена людьми достаточно культурными по сравнению со средней современной массой, пусть и витающими в облаках, ищущими в ушедших эпохах сказку или некий идеал. Сейчас очень много прагматиков, которые слабо знают эпоху, слабо знают историю, вообще не читают книги.
Даже само понятие «реконструктор», в массе своей, стало означать человека, который хорошо одет по эпохе. С моей точки зрения, мало быть хорошо одетым по эпохе, нужно еще и понимать эпоху. С этой точки зрения, мне кажется, происходит серьезный упадок. Внешняя картинка начинает превалировать над внутренней составляющей.
Грубо говоря: кто-то любит отдыхать на рыбалке, а кому-то понравилось отдыхать в костюме гусара. Я, конечно, как любой человек, могу быть неправ, но ощущение, что все превращается в тусовку.
Фото: joker-way.com
– Людей при этом становится больше или меньше?
– Людей становится больше, но коэффициент образованности, значимости и увлеченности именно познанием истории – не тусовкой в красивом мундире, а именно познанием истории – на мой взгляд, очень сильно падает. Кстати, сейчас на реконструкции можно даже зарабатывать.
В интернете сейчас много красивых предложений: мол, мы вас погрузим в эпоху. Те, кто зарабатывает на реконструкции, как правило, далеки от настоящих исторических знаний. Даже приехав на Бородино, мы можем столкнуться с человеком, который искренне любит историю, а можем с кем-то, кто ни одной книги не прочел.
Если вы знаете еще меньше, то может показаться, что человек обладает каким-то знанием, а тех, кто совсем не в теме, становится все больше и больше. Тенденция «некогда читать» среди исторических реконструкторов меня, конечно, расстраивает. Мы даже, бывает, лекции устраиваем внутри клуба, пытаемся своих одноклубников дотягивать до среднего уровня.
Есть «молодые» эпохи – наполненные людьми. В клубе по 1812 году у нас средний возраст – 40 лет, а у меня же в клубе по XVII веку – средний возраст уже 30 лет. Есть эпохи, популярные среди 20-летних реконструкторов.
– Вы – профессиональный историк, а вообще профессиональных историков в движении много?
– Профессиональных историков в движении никогда не было много. Кто такой профессионал? Тот, кто получил диплом? Таких немало. Или тот, кто зарабатывает на жизнь чем-то, связанным с историей? Термин «профессиональный» можно трактовать по-разному. По крайней мере, я не слышал о статистике, сколько в движении дипломированных историков. Конечно, их немало.
Профессиональных историков, может, больше чем 1% по разным клубам, но никак не 10%, не 20, не 30 и не 50%. Немного. В моем ближайшем кругу превалирующее большинство людей – с неподдельным интересом к истории, с увлечением, со знанием, хотя у них нет в кармане диплома историка. О таких я скажу, что этот человек может преподавать историю в школе, а вон того человека с дипломом лучше до школы не допускать.
Фото: photokaravan.com
– Как можно оценить вклад движения в историческую науку?
– В исторической науке реконструкция используется достаточно давно. Одно дело прочитать устав в архиве или посмотреть на униформу и вооружение в музее, а другое дело все это испытать на себе. Кардинально меняется картина.
Например, в 1812 году были только натуральные ткани, которых мы сейчас практически не найдем. Если на ткани написано – 100% шерсть, это не значит, что в ней нет какой-нибудь синтетической нитки, чтобы она держала форму.
Реконструкторы восстанавливают опыт наших предков. Например, вязаные 100% шерстяные носки даже при полном намокании греют ноги. Когда у тебя настоящие кожаные ботинки, в которых никакой резины нет, и ты хлюпаешь по какому-нибудь болоту, понятно, что невозможно идти без подков. Сутками так ходить нельзя, но одни сутки – можно, а потом нужно к костру. У костра это быстро высушивалось.
Сейчас +30, на Бородинском поле во время фестиваля мы будем в мундирах из чистой шерсти. Наденьте синтетику, выйдите в +30 – вы умрете.
Фото: borodino.ru
Понятно, что делать глобальные исторические выводы реконструкция вряд ли может сделать. Но есть такой термин – «живая история». Как люди, грубо говоря, ели хлеб, почему брюква не заменяет картошку. Это мелочи с точки зрения глобальных исторических рассказов, но эти вещи нужно чувствовать. Для «живой истории» реконструкция дала очень много. На эти темы даже дипломы и книги пишут.
Конечно, когда реконструкторы видят в исторических фильма, как люди бегают в атаки, они понимают, что сотни метров полноценной атаки невозможно преодолеть бегом. В атаки, как правило, ходили, и только на последнем этапе мог быть рывок. Тем более, в то время важно было держать строй, а беготня его разваливала. Против монолитного строя сборище бегущих людей однозначно проиграет.
Когда начинаешь тренироваться, понимаешь, что если в кино человек махнул мечом и снес десять голов, – это фантастика. Открываешь житие Александра Невского и читаешь о представителях Новгорода, которых автор жития выделил как великих воинов. Написано что один бился против троих.
Не написано, что он их убил, написано, что он бился против троих. Второй на коне вскочил на корабль, его свалили вместе с конем в воду, но он встал и продолжил сражение. Не говорится, что он потопил корабль или убил десять человек, а просто он встал после этого. На себе это попробуешь – и поймешь, что час простоять, никого не убивая и даже не раня, против одного или двух противников – это на самом деле подвиг. Блокбастеры рисуют не воина, а некого языческого полубога, который крошит врагов сверх меры.
– Что вы вкладываете в понятие «воссоздание духа» эпохи?
– Например, в реконструкции эпохи XVI–XVII веков я один из руководителей московского стрелечества и уверен, что все, кто этим занимается, должны понимать, какие взгляды были у людей России того времени. Даже должны изучить Символ веры, даже если они негативно относятся к вере, к православию. Я говорю им: относитесь как угодно, это ваше личное дело, но вы пришли в русскую армию XVII века при Алексее Михайловиче, вы не можете не носить крест, потому что тогда все люди его носили.
Это не насилие против свободы совести: если человек занимается определенным периодом, то он должен соответствовать представителю этого периода.
– У реконструкторов есть какие-нибудь табу? Например, если человек в мундире в строю говорит по мобильному – выгнать из клуба…
– Каждый клуб делает по-своему. Наполеоновскую эпоху реконструируют много клубов: есть состоящие из одного человека, который ни с кем не может ужиться, а есть клубы из десятков людей. Но из сотен – нет. У реконструкторов есть фестивали двух видов – открытые, т.е. для всех и закрытые, находящиеся на какой-то частной территории, где правила действуют для всех приглашенных. Там вообще нет никаких мобильных.
Если это XVII век, нет даже сигарет – это попытка по максимуму создать эпоху и внешне, и внутренне.
Есть проблема у молодых девчонок: сейчас мы используем различные средства гигиены, в том числе и интимные, которые не использовали тогда. Среди молодых представительниц реконструкции уже столько копий сломано. Мы продукт нашего века – сложно от этого отказаться.
Зубы мы сейчас чистим – иначе кариес замучает, но в прежние эпохи не было ни зубных щеток, ни паст, и это не значит, что все люди болели кариесом. Прежде всего, было другое питание. Вода была водой, масло – маслом, а сахара вовсе не было до XIX века в массовом употреблении. Сахар на той же Руси заменяли медом, а он по-другому влияет на эмаль. Но кто-то запретит сахар на время фестиваля, а кто-то нет.
Я знаю совершенно аполитичные клубы: их членам запрещается давать интервью или писать статьи о политике, заниматься ею. Мы стараемся быть аполитичными, когда находимся в другой эпохе. Общих правил нет. Устроители того или иного фестиваля, естественно, выдвигают свои требования. Бывают фестивали высокого уровня, где есть «фейс-контроль»: туда не пригласят клубы, которые «не дотягивают» внешне или внутренне.
Игорь Пахомов в строю второй слева
– Иногда к реконструкторам – и к ролевикам – относятся презрительно.
– Я никак не отношусь к ролевикам, мне это не интересно. Мне интересна настоящая история, хотя мы всегда только предполагаем с той или иной степени достоверности. Мне нравится научная фантастика, а выдуманный мир ролевых игр мне не интересен. Многие молодые люди перерастают ролевые игры и приходят в реконструкцию.
– Каково отношение среди ваших единомышленников-реконструкторов к современным историческим фильмам по тем эпохам, которые вы знаете?
– Во многих исторических фильмах, особенно во Второй мировой войне, снимались наши братья-реконструкторы (где-то на вторых планах). Но это не гарантирует качество фильмов. Например, фильм, который мы просто не можем называть иначе, чем «12 минут семнадцатого». Я имею в виду «1612 год» Владимира Хотиненко.
Это ужасный фильм, лучше бы его не было вообще. Иногда консультанту-историку на его замечания отвечают: «Ты пришел сюда деньги зарабатывать, а не меня истории учить». Это очень распространенное мнение у мэтров современного кино. В том же «1612» не может быть каменной крепости: их не было столько на Руси. На это Хотиненко ответил: «На камне кровь фактурнее смотрится».
– А какие фильмы вы бы посоветовали смотреть?
– Многие фильмы про Вторую мировую войну близки к истории, а из более ранних эпох (на мой взгляд как историка-профессионала) – хорош фильм «Царь». Историки с другими взглядами будут его ругать, я же хвалю. Тот год из жизни Ивана Грозного, который показан в этом фильме, почти таким и был по сведениям исторической науки.
Фильмы 80-х годов «Юность Петра» и «В начале славных дел» про того же Петра Первого, они хороши. А вот фильм «Слуга государев» про Петра с ними ни в какое сравнение не идет.
Экранизация «Русский бунт», где Владимир Машков играл Емельяна Пугачева, близка по духу к тому времени.
Пушкин – великий русский поэт и писатель, но он же еще и русский историк. Его «Капитанская дочка» и «История пугачевского бунта» написаны спустя 50 лет после событий – как сейчас историки пишут о Великой Отечественной войне.
А вот водевильчик «1812: Уланская баллада» с Сергеем Безруковым не имеет никакого отношения к наполеоновским войнам.
