История одного расстриги: иеромонах Илиодор (Труфанов)

Праворадикальное движение в России организационно оформилось во время революционных событий 1905 года. Определенную роль в формировании крайне правого политического крыла сыграли массовые беспорядки и погромы, прокатившиеся по стране после провозглашения Манифеста 17 октября, даровавшего гражданские свободы населению. Наиболее влиятельной, мощной силой правых был образованный в Санкт-Петер­бурге в октябре 1905 Союз русского народа. Невозможно понять характер черносотенного движения, оценивая его исключительно через призму политических программ. Огромное значение в праворадикальном крыле играли духовные вожди. Политические руководители черной сотни стремились не только к соблюдению формальной религиозной обрядности — освящению стягов СРН, штаб-квартир и т. д., но и старались обеспечить духовную опеку правых организаций со стороны харизматических личностей. Как правило, это были представители священства или монашества. Они были эталоном поведения, веры, им подражали. Духовные заблуждения черносотенных пастырей становились “бо­лезнью” всей паствы. Исследование модели поведения, религиозных взглядов вождей позволяет увидеть “культуру безмолвствующего большинства” — рядовых союзников.

Одним из наиболее значительных лидеров правых радикалов был иеромонах Илиодор (Труфанов). Воспитанник Санкт-Пе­тер­бургской Духовной академии получил хорошее образование. Монашеский постриг над ним совершил ректор, архиепископ Сергий (Страгородский). Вряд ли стоит считать Илиодора “не­ве­жественным иеромонахом”¹. По меркам той эпохи он получил превосходное образование. Свое священническое служение начал в Ярославской епархии преподавателем семинарии. В эти годы у него сложились хорошие отношения с губернатором А. П. Роговичем, известным своими правыми убеждениями. Увлечение Илиодора черносотенными идеями привело к конфликту с учащимися и закончилось шумным изгнанием с преподавательской должности. Первоначально иеромонаха приютил у себя на Волыни архиепископ Антоний (Храповицкий). Редакторская деятельность Илиодора в “Почаевских листках” привела его к конфликту с синодальными властями. Так, самый крупный Почаевский отдел СРН опирался на поддержку церковного издательства, принадлежавшего Успенской Лавре. У “Почаевских известий”, формально принадлежавших СРН, “Почаевского листка” и “Почаевских епархиальных ведомостей” был один редактор, архимандрит Виталий (Максименко)². Радикализм “По­ча­ев­ских известий” достигал пика, когда редакторские функции исполнял иеромонах Илиодор. Один из номеров газеты вызвал серьезные нарекания со стороны обер-прокурора Синода. П. П. Из­вольский переслал № 17 “Почаевских известий” за 1907 год архиепископу Антонию (Храповицкому) со словами: “Верю, что осудите слова и выражения, каким не место в этом издании”³.

Данный номер вышел под общим заголовком “Люди, освобождайтесь от жидов”. Общее содержание газеты было посвящено идее изгнания еврейского населения с волынской земли. Тема демонизации евреев хорошо отражена в заголовках номера: “жиды работают во всю, а крестьяне только затылки почесывают”, “оборотная сторона жидовской клеветы”, “жид ехал за гра­ницу”. Газета вещала: “Все гнусные пороки, которыми страдает русский человек, как то, пьянство, воровство и прочая безнравственность, все это плод жидовской деятельности. По природе своей — жид лентяй и враг телесных работ”⁴. Естественно, такая “проповедь” имела весьма печальные последствия, если находила последователей.

В 1906 году жандармерия вынуждена была начать расследование по просьбе еврейского населения, напуганного тем, что священник с. Ляникова Ковенского уезда читает с церковного амвона илиодоровские газеты, “называя их царским манифестом”. Настоятель прихода призывал крестьян не разрешать местным евреям строить дома на “крестьянских землях и удаляться от общения с ними”⁵. Расследование не усмотрело погромной агитации в деятельности священника, передав дело на суд волынского архиепископа. Владыке Антонию, учитывая резонанс издательской деятельности своих подопечных, пришлось оправдываться за своего клирика. «Я обещал Вам, — писал обер-прокурору епископ, — что “Почаевские известия” перестали дурить, но ошибся. Недолгое отсутствие о. Виталия из Лавры дало возможность о. Илиодору опять написать нелепости. Я объявил ему строгий выговор, обещал при новой бестактности устранить его от издания вовсе; все это прописал в резолюции, но конечно впечатления этим не сгладил»⁶. Судя по содержанию, редакторская правка о. Виталия мало отличалась от “твор­чества” Труфанова. Архимандрит был осторожнее, избегал публиковать в газете лозунги, однозначно толкуемые властью как призыв к погромам или депортации⁷.

В 1907 году последовал перевод в Саратовскую епархию, где Илиодор получает маленький, ничтожный по значению приход. Менее чем за три года он превращает его в процветающую обитель. Думается, новый карьерный взлет иеромонаха был неслучаен, он совпадает по времени с назначением правящим архиереем Саратова епископа Гермогена (Долганева). Между архипастырем и иеромонахом, уроженцами Донской области возникают доверительные отношения, которым способствовали общие политические взгляды.

“Вестник СРН” 1910 № 8 публикует восторженную статью “Дея­тельность отца Илиодора в Царицыне”. Автор описывает картину чудесного возрождения обители: “Когда о. Илиодор приехал в Царицын, центр революционно-атеистической пропаганды, на миссионерскую службу, подворье архиерейское здесь представляло крайне печальную картину”⁸. Пустырь, обнесенный плохим деревянным забором, посреди которого маленькая церковь на 50 человек, ветхая, два послушника — вот и все хозяйство миссионера. Сам иеромонах пять месяцев жил в сторожке, но не пал духом. Он развернул бурную деятельность в провинциальном купеческом городе.

Уже через три месяца на пустыре появились келии Свято-Духова монастыря на 30 человек братии. Через год построили новый храм на семь тысяч молящихся, трехэтажные корпуса, крестовую церковь, покои епископа, трапезную на сто человек, сто келий для монахов, типографию, помещения для братств трезвости, кухню, склады, гостиницу на три тысячи богомольцев. По самым скромным подсчетам бюджет этого строительства составил баснословную по тем временам сумму — 3 000 000 рублей. Денежный поток не иссякает. Илиодор планировал выстроить в монастыре храм, превосходящий вместительностью московский собор Христа Спасителя (по новому проекту реконструкции он должен был вмещать еще на 1000 человек больше). Настоятель не скупился на оказание помощи нуждающимся и погорельцам.

Откуда новоиспеченный настоятель взял такие колоссальные средства? По мнению газеты — это “добровольные жертвы, и не одного какого-то богача, а главным образом народной массы, на которую проникнутое горячей верой слово о. Илиодора имеет неотразимое влияние”⁹. Вокруг обители с завершением постройки сразу подорожала земля под частные дома с 50 до 3000 руб. У самого же монастыря земли и крупных капиталов не было. Община просила дать им обширную площадь, тянущуюся в сторону Волги, под сады, но городская дума решила отвести ее под торговые заведения. У стен монастыря многие квартиры снимали паломники, разумеется, приносившие немалые средства. Однако с большим сомнением можно отнести необычайные успехи Илиодора в созидании своего духовного центра к благотворительности простых прихожан. Иеромонах не любил просить денег у паствы, предполагая, что это не прибавит ему популярности. Поэтому, если и обращался за помощью, то просил жертвовать “натурой” — кирпичами или пиломатериалами. Как правило, результаты таких кампаний были незначительны¹⁰.

Источники финансирования масштабных замыслов Илиодора, видимо, находились в столице. В одной из своих речей иеромонах так описывает отношения с “сильными мира сего”: «Меня вызывали в Москву и Санкт-Петербург! Там я бывал у высоких особ, князей и графов, но не церемонился, когда садился за обед, а они не крестили лба, я их спрашивал: “не язычники ли они?” Великосветских графинь учил вставать перед священником, скидать перчатки и целовать руку»¹¹.

Можно с высокой степенью уверенности предположить, что с такими харизматическими способностями и связями ему не составляло труда потребовать все необходимое для собственной обители. Сам иеромонах был подчеркнуто аскетичен. Его келья состояла из трех небольших комнат с весьма скромной обстановкой: стол, два стула, лежанка, книги. Конечно, он никогда не называл имен своих благодетелей, предпочитая говорить о всенародной любви к его делу.

Действительно, проповеди монаха постепенно привлекли толпы жителей. Используя бесплатный труд паломников, он выстроил неприступную крепость. Во дворе монастыря Илиодор велел вырыть катакомбы, чтобы укрыться под землей по примеру древних христиан. Ходы вели под храм и остальные корпуса. Одни усыпальницы были рассчитаны на 5000 человек (включая сюда в награду и самих пещерокопателей). Над заполненной нишей усыпальницы писали имя захороненного и вешали лампаду, поддерживая “неугасимый огонь”. Подземелья обкладывались кирпичом, под потолком делались своды. Планы их держались в секрете.

Скорее всего Илиодор созидал свой духовный центр, копируя отдельные детали жизни древних монастырей Афона, Киевских пещерных обителей и Святогорья. И все-таки в основе идейного замысла его зодчества — не монастырь, а крепость, способная выдержать осаду. Конечно, традиционно обители средневековья выполняли и функции защиты от внешних врагов, но царицынская фортеция с ее конспирацией была скорее символом борьбы с врагами внутренними. Досаждая властям своими бесконечными конфликтами с “миром”, Илиодор неоднократно отсиживался за ее стенами от полиции. Однако мы полагаем, что замысел его обители, ее “духовного стиля” состоял в создании у паствы особого настроения, именуемого “осажденной крепостью”, которая противостоит “погибающему миру”. На службу этой идее в монастыре было поставлено все.

На 1911 г. в братии числилось 3 иеромонаха, хор певчих из 10 послушников, 4–5 монахов. Илиодор ввел общее пение на службах, объяснял народу значение священнодействий. На богослужения, особенно праздничные, приходили до десятка тысяч православных. Литургия длилась до 4 часов (в два раза дольше обычного), но и после нее не уходили, слушали Илиодора и шли к выходу с пением тропарей. «Службы церковные им обставляются настолько торжественно — пишет “союзническая” газета, — что во время этих служб люди забывают, где они находятся, на небе или на земле <…> все это увлекает и поражает, все забываешь и как будто поднимаешься от земли. Богомольцы стоят в храме у о. Илиодора по 5–7 часов и не чувствуют усталости»¹². Таким образом, настоятель противопоставлял “благоче­с­­тие” своей обители обычным церковным приходам, достигая желаемого авторитета в глазах прихожан.

Крестные ходы у Илиодора выходили за рамки обычной религиозной процессии. Здесь было все — и смесь театрального действа со средневековой мистерией, и политическая манифестация с устрашением потенциальных врагов, но лишь внешне это отдаленно напоминало богослужение. В этих процессиях принимало участие более тысячи человек. По воспоминаниям современников, шествия были лучше и многочисленнее столичных: «Становятся певчие в числе более 1000 человек. Из ворот монастыря выносят 11 исторических картин громадного размера: “Русь идет”, “Николай II”, “Ãîñóäàðûíÿ è íàñëåäíèêè”, “Ñìåðòü Ñóñàíèíà”, “Ìèíèí”, ïîðòðåòû äðóãèõ èìïåðàòîðîâ <…> Âïå÷àòëåíèå îò ïàòðèîòè÷åñêèõ òîðæåñòâ íå ïîääàåòñÿ íикакому описанию»¹³. Илиодор говорил, что в некоторых процессиях принимало участие до 10 тыс. и более человек. Это превосходило по многолюдности даже печально знаменитый крестный ход 9 января 1905 года.

“Духовные” шествия илиодоровцев в чем-то похожи на будущие карнавалы “Союза безбожников”. 15 августа 1911 г. под его руководством жгли “гидру революции”, сплетенную из соломы, длиной в 3 сажени с огненными крыльями, зубами и жалом. В овраге у монастыря ей зачитались ее вины из 7 смертных грехов. После состоялось угощение из колбасы, кваса, конфет и винограда — столы накрывали на 900 человек. При этом и сам организатор квази-церковных процессий скорее относился к типу религиозных нигилистов. В одном из своих писем в Синод Илиодор напишет: “К созерцательной иноческой жизни я не способен, не искал ее, когда шел в монахи. Я искал боевой монашеской жизни и деятельности. Это мое призвание, это моя истинная жизнь”¹⁴. Он просит первенствующего члена Синода митрополита Антония (Вадковского) оставить его “заведовать подворьем, боевым священным местом”. Заявление иеромонаха противоречит тому, что было сказано в слове на его пострижение архиепископом Сергием (Страгородским): “Как и сам ты мне говорил, уже давно тебя влекла к себе духовная жизнь <…> окончательное решение быть монахом досталось тебе не без борьбы и искушений, и даже вот теперь, в последние часы ты был смущен до глубины души новым особенным испытанием”¹⁵.

Странным образом “мирской” монах объясняет происхождение столь своеобразных взглядов на церковное служение. По его мнению, в Духовной академии учили так “пастырствовать, священствовать, пророчествовать”. Конечно, практика Илиодора была его личным изобретением, но очевидно то, что духовные школы утратили связь с подлинной церковной жизнью, омертвели, стали рассадниками анархизма не только атеистического, но и, как выясняется, религиозного¹⁶. Политизация религиозной жизни в России в начале ХХ столетия становилась явлением обыденным. Трудно согласиться со словами Илиодора, что его учили “пророчествовать”. Атмосфера духовных учебных заведений скорее “внеурочно” готовила будущих пастырей к политической деятельности. Молебнам, панихидам, отпеваниям, крестным ходам их участники придавали характер демонстраций. Так, владимирские семинаристы обратились с требованием к епископу Никону (Софийскому) отслужить панихиду по лейтенанту Шмидту. Учащиеся петербургских духовных школ приняли в 1905 году участие в отпевании религиозного философа и общественного деятеля С. Н. Трубецкого, которое переросло в политическую манифестацию с пением “Марсельезы”. Ректор Санкт-Петербургской Духовной академии архиепископ Сергий (Страгородский) был решительным противником подобного рода мероприятий. В своем объяснении в прессе о причинах отказа служить панихиду по С. Н. Трубецкому он писал: “Был у меня и другой мотив, тоже совершенно не касающийся моих отношений к почившему. Мне казалось (я, конечно, могу и ошибаться), что, прося меня отслужить панихиду, думали не столько о молитве за упокой души почившего, сколько хотели этим способом засвидетельствовать свою солидарность с освободительным движением, хотели, таким образом, устроить некоторую демонстрацию. При всей своей кажущейся невинности и обычности, это все-таки было бы великое кощунство над молитвой и издевательством над душою почившего”¹⁷. Тем не менее без участия ректора панихида все-таки состоялась. Богослужение с хором семинаристов возглавил инспектор академии архимандрит Феофан (Быстров)¹⁸.

Воспитанный в этой атмосфере, иеромонах Илиодор перенимает не только тактику крестных ходов — демонстраций, но и приспосабливает к политическим задачам свой “пророческий” талант: “Я могу выстроить грандиозный монастырь, но это будет в ущерб для более важного дела. В России Святой ведь обителей много, но некому в них кормить духовной пищею приходящий православный народ. Зачем же, зачем созидать мертвые камни, которые, быть может, через несколько десятков лет будут обращены в пепел китайскою конницею. И будут сокрушены именно потому, что одни духовные руководители православного русского народа не хотят, не могут, а другим не дают заботиться о воспитании, обделывании живых камней — народных бессмертных душ”¹⁹.

Илиодор имел в Царицыне немалое влияние, участвуя во всех событиях провинциальной и даже столичной жизни. В 1911 г. по благословению епископа Гермогена он посещает Петербург для поисков украденной Казанской иконы Богородицы. Также он отправляет председателю Государственной Думы Акимову телеграмму, где клеймит Л. Н. Толстого как “великого духовного разбойника и богохульника”²⁰. От имени совета Царицынского православного общества протестует против выражения соболезнования городской думой семье Толстого по случаю его смерти. Иеромонах пишет обличающий светских писателей труд “Победа истинно православных людей над дьяволом”²¹, где ругает мусульман и лютеран, интеллигентов и купцов, журналистов и драматургов. Одной из типичных черт Илиодора, характеризующей его принадлежность к определенному религиозному типу, было употребление иеромонахом ненормативной лексики. Внутренние правила церковной жизни весьма строго относились к обычному “бытовому” сквернословию даже мирян, не говоря о священнослужителях. Царицынский пастырь не гнушается брани в общественном служении. Его ненормативный гнев изложен в телеграмме к московской городской думе по поводу ее решения о покупке дома Л. Н. Толстого для создания музея писателя. Телеграфист, отправлявший текст, просил заменить хотя бы одно слово. Неистовый монах был непреклонен: “Ника­ким другим словом заменять не желаю и не заменю, так как слово <…> неоднократно встречается в Священных книгах Православной Российской Церкви”²². Более того, в открытом письме к Комитету выставки имени Л. Н. Толстого он называет писателя “яснополянским бесом”. Илиодоровское послание не решился опубликовать даже А. И. Дубровин в своем “Русском знамени”²³. Церковные правила (канонический устав) не только осуждали сквернословие, но и категорически запрещали кого-либо называть “диаволом”²⁴. Некоторые свои послания Илиодор заканчивал своеобразным извинением: “Простите, детки, если сказал правду резко. Уверен, что мягко правду вы не поймете. Остаюсь в ожидании вашего покаяния, исправления — ваш, по воле Божией, отец и наставник — грешный иеромонах Илиодор”²⁵.

Проповедь иеромонаха безусловно была не только определенным социальным посланием, но и стилизацией под определенный тип святости — юродство. Именно юродивым было позволено то, что не разрешалось обычным христианам, они находились за общепринятой границей поведения. Традиция не осуждает их за нарушение норм поведения, потому что таковое является, во-первых, внешним признаком юродства, “отречени­ем от ума”, во-вторых, может быть своеобразным обличением религиозно-нравственного несовершенства мира²⁶. Несмотря на то, что Илиодор был внутренне далек от личного мистицизма и его отношение к религии было скорее утилитарным, тем не менее он начал созидать собственный культ для манипуляции массами прихожан: “Есть неоспоримые факты, что я, живя среди вас, совершал чудеса, исцелял больных, предсказывал события на многие года вперед”²⁷. Ради этого он мог посетить заболевшего холерой прихожанина, демонстративно не боясь смертельно опасной болезни.

Оппозиционная печать не скупилась на публикации примеров вызывающего поведения Илиодора. В июле он с толпой почитателей плывет в г. Саров на пароходе “Великая княжна Ксения”. Это путешествие сопровождалось многими случаями хулиганства. Паломники, под личным предводительством иеромонаха Илиодора, сходили с корабля и шествовали по городу с пением духовных и светских песен. К ним присоединялись как местные члены разных союзов, так и “подонки местного городского населения”²⁸. Во время шествия его участники (числом до 1500) наносили оскорбления прохожим, не желавшим приветствовать манифестантов. Сторонники иеромонаха разгуливали по Царицыну, водрузив на древко скрещенные копье и топор. Новоявленные “опричники” не щадили никого. В Вольске зверски избили мальчика-татарина, сам Илиодор бросался с палкой на жену местного градоначальника за то, что она не встала на балконе для приветствия демонстрации “паломников”. Паломничество сопровождалось погромными эксцессами (не носившими антиеврейской направленности) по всей Волге. Причем полиция явно потворствовала бесчинствам, отказывая пострадавшим в возбуждении расследования. Потребовалось вмешательство депутатов Государственной Думы, положившее конец илиодоровскому разгулу²⁹.

Илиодор — мастер провокации. Иеромонах буквально начинил социальными страстями религиозные формы. Неслучайно типичными лозунгами его манифестаций были призывы “бить крамольников” и предупреждения о “народной мести”³⁰. Удивительным является то, что по привычной терминологии правый радикал Илиодор, сторонник “охранительного” Православия, был скорее типичным левым реформатором христианства. Его усилиями оно превращалось в политическую религию, социальную веру, лишенную внутренне всякого метафизического начала. В этой стихии псевдосоциализма, его пафосе общественной борьбы, говоря словами Л. Карсавина, “все время находил себе выход религиозный экстаз, который не находил уже себе места в историческом христианстве последних веков”³¹. На фоне падения массового интереса к церковной вере деятельность Илиодора с многолюдностью, бурным строительством создавала до поры у властей иллюзию “духовного возрождения” народной веры, возвращения от революционных бунтов к исконным истокам. В этом контексте становится понятной связь, существовавшая между Илиодором и Распутиным. И хотя конфликт за влияние при дворе привел к разрыву и последующей вражде этих персонажей, оба они являются феноменом альтернативной религиозной культуры³². Илиодор проповедует неустанно на площадях, на базарах, на заводах, на бахчах, на пристанях, — везде, где его приглашают служить. До его приезда Царицын всецело был захвачен революционным течением. Один из поклонников монаха восторженно писал: “Полюбил его народ и отдался ему всей душой, полюбил его за строгую иноческую жизнь, за истовое и торжественное богослужение, и за чудные религиозно-патриотические и религиозно-нравственные проповеди. За проповедь его можно, без преувеличения, назвать современным Златоустом”³³.

Типичной проповедью иеромонаха Илиодора можно считать неоднократно изданную Почаевской Лаврой брошюру “Видение монаха”. Сюжет этого сочинения является откровенным подражанием массовой религиозной литературе. Главный герой повествования, монах, “видит” в мире людей, разделенных на два лагеря — справа стоит черная сотня, слева — красная. Правые — это “все больше простой народ, крестьянский люд”, но среди этого народа было и несколько “господ”; впереди стояло много бедно одетых священников, монахов с крестами, с Евангелиями и с иконами в дорогих убранствах; тут же виднелось несколько архиереев в полном святительском облачении с посохами в руках. Собрание правых украшено полотнищами с надписями “за веру, царя и отечество умрем! Русь идет!”³⁴.

Слева стояли “полугоспода”, студенты, фабричные рабочие и “особенно выделялись жиды”. Но главное было то, что “блес­тело вдали”. Это стояли архиереи и их было много, но “их трудно было различить, из земли под ними выходил какой-то едкий дым и окутывал их”. Среди левых находилось много священников, “щегольски одетых, с постриженными бородами и усами”. Черная сотня стояла в белых одеждах, а над левыми в небе парил сам сатана³⁵.

В своем “видении” Илиодор обращается к известной Евангельской притче об “овцах и козлищах”. “Агнцы”, стоящие справа (спасенные праведники), удачно совпадают с политическим крылом — черносотенцами, левые — с грешниками, идущими в геенну. “Белые одежды” — символика святых, заимствованная из Апокалипсиса, они также удел правых. Изображение в числе грешников епископов на фресках Страшного суда не являлось чем-то новым. Но у Илиодора погибающих архиереев большинство! Не пошли вовремя за черной сотней спасать царя! Далее по сюжету их убивает молния, а оставшихся и покаявшихся прощает спасенный народом (ополчением, как у Кузьмы Минина) государь. Религиозный изначально сюжет переходит в политический, проповедь — в агитационный листок. “Видение” заканчивается тем, что монах, от лица которого шло повествование, умирает, погребаемый дикими зверями, оставляя послание — “Могилы моей не ищите!”³⁶. Понятно, что визионер легко ассоциировался с самим автором.

Фактически под сенью Лавры издавалась литература, откровенно направленная против высшей церковной иерархии. Совершенно очевидно, что епископат воспринимался правыми в лучшем случае как пассивная сила, способная лишь к конформизму. “Видение” Илиодора служит дополнительным свидетельством о причинах сдержанного отношения епископата к деятельности правых и о назревавших противоречиях. Участие отдельных священнослужителей в черносотенном движении раскалывало Церковь. Использование церковной проповеди для пропаганды политических, а не религиозных идей, — для Православия вещь далеко небезобидная. Европейская революция, как известно, начиналась с идей реформации, характерной чертой последней был значительный, а иногда и преобладающий интерес к социально-политической тематике в проповеди³⁷.

Газета “Земщина” поместила на своих страницах рассказ “Травля о. Илиодора” о типичном конфликте монаха с дамой из высшего общества. Ссора произошла на корабле во время паломничества иеромонаха со своими последователями в Саров. Причину конфликта следует искать в бестактном поведении пастыря, который, как уже говорили, имел пристрастие к ненормативной лексике. Пострадавшая сторона заявила о некоем личном письме архиепископа Антония (Храповицкого), где последний называет Илиодора “нахалом и безобразником”. Газета переживает не только за монаха, опасаясь , что его “хотят погубить”, но, таким образом, публично заявляет о расхождении во взглядах с самым популярным в правой среде иерархом³⁸.

Илиодор имел серьезных покровителей в столице. Если его вызывающее поведение в адрес депутатов, оставленное без последствий, не удивляет, то конфликт с саратовским губернатором графом С. С. Татищевым показал всю степень влияния иеромонаха при дворе. П. А. Столыпин в своем письме в апреле 1909 года товарищу министра внутренних дел С. Е. Крыжанов­ско­му о проступках Илиодора сообщает, что монах “в своих последних проповедях заявлял, что, несмотря на распоряжения Святейшего Синода, он останется в Царицыне, а губернатора с министрами надо выпороть на царской конюшне”³⁹. Премьер-министр характеризует С. С. Татищева как лучшего губернатора и “верного слугу Государя”, которого удалось удержать на своем месте под условием перевода Илиодора из Саратовской епархии. П. А. Столыпин считал, что царю “все это” не доложили и монарх оставил бунтаря на месте. Однако последующее разбирательство открывает новые обстоятельства дела. Николай II çíàë î “âûõîäêàõ èåðîìîíàõà”, ñ÷åë èõ “ñîâåðøåííî íåäîïóñòèìûìè è íå îòâå÷àþùèìè ñâÿùåííè÷åñêîìó è èíî÷åñêîìó ñàíó”, íî ïîçâîëèë åìó îñòàòüñÿ â Öàðèöûíå “èñêëþ÷èòåëüíî âî âíèìание к усиленным просьбам о том его духовной паствы”⁴⁰. Разумеется это была придворная паства, более влиятельная, чем губернатор, премьер-министр, Синод. Известно, что Илиодор был введен в свое время епископом Гермогеном (Долганевым) в салон графини Игнатьевой, но влияние лиц, бывавших там, было не столь велико; остается предположить, что такой паствой могли быть скорее всего лица, весьма близкие к императорскому дому.

Уже в 1911 году, незадолго до удаления Илиодора по решению Синода во Флорищеву пустынь Владимирской епархии, в письме Николаю II Ï. А. Столыпин обращает внимание императора на то, что считает “самое направление проповеди Илиодора последствием слабости Синода и Церкви и доказательством отсутствия церковной дисциплины”⁴¹. Премьер-министр убеждает царя не менять поспешно обер-прокурора в ближайшее время, чтобы иеромонах не приписал это событие личному влиянию. Противостояние Илиодора с епископатом и Синодом закончится для монаха поражением. По мнению исследователей его “жития”, причиной “падения велия” был разразившийся конфликт с Григорием Распутиным. Сибирский “старец” поначалу оказывал протекцию Илиодору. С его подачи иеромонаха принимали в императорском дворце. Однако союз сменился конфронтацией, которая привела к опале не только Илиодора, но и епископа Гермогена. Сосланный во Флорищеву пустынь Владимирской епархии, лишенный своего привычного окружения и деятельности, он перестанет посещать богослужения. Первоначально правая пресса будет публиковать рассказы о “келейной молитве” опального чернеца. В Синод же будут доставляться донесения об уклонении монаха от общей молитвы и подозрительном “затворе”. Видимо иеромонах ожидал в “за­творе” широкого общественного резонанса на его заключение в монастыре, но он просчитался. Дело епископа Гермогена, наоборот, стало предметом рассмотрения в Государственной Думе, вызвало сочувствие некоторых депутатов⁴². Оставшись без поддержки “власть предержащих”, предчувствуя конец своей “ду­ховной” карьеры, Илиодор упредит намерения Синода и сам объявит о снятии сана и вольется в ряды левого движения. Это вызовет шок в правой прессе, которая более месяца будет хранить молчание, будто не веря свершившемуся отступничеству одного из своих духовных вождей. Только “Церковные ведомости” кратко сообщат о решении Синода по делу расстриги.

Илиодор превратится в Сергея Труфанова и проделает свой путь назад с сохранением мельчайших деталей своей прежней биографии. Во-первых, он попросит прощение у праха “вели­кого русского писателя Льва Толстого” и его последователей. Во-вторых, опубликует украденные у Распутина письма императрицы, что послужит усилению соблазнов в общественном мнении об императорской чете и росту антимонархических настроений в России. В итоге создаст на Дону религиозную секту “Новая Галилея” из бывших и новых адептов. Однако предприятие не принесет ожидаемых “духовных” и материальных плодов. В первые годы революции Труфанов предложит свои “услу­ги” “вождю мирового пролетариата” для создания адекватной новому строю религии. Предложение расстриги останется без последствий. Позднее бывший царицынский настоятель всплывет в Америке, предусмотрительно покинув Советскую Россию, которой “отработанный материал” был не нужен. Он скончается в 1957 году в должности швейцара чикагской гостиницы, ставшей последним приютом некогда влиятельного человека в крайне правом “истинно-русском” движении.

Как правило, бытует мнение о Илиодоре (Труфанове) как талантливом авантюристе и беспринципном человеке. Мы же полагаем, что в определенном отношении это была цельная натура, поставившая во главу своей деятельности политическую целесообразность и крайний конформизм. Так на Волыни он был антисемитом, в Царицыне — защитником угнетенных низов и социального дна. Он всегда прекрасно чувствовал и передавал господствующее в мире настроение. Его человеческой природе было свойственно плыть по течению, а не бороться с потоком, встать во главе беснующейся по любому поводу толпы, а не остановить безумие массы. Он был в полном смысле слова “на­род­ным” — “языческим” пастырем. История духовного падения Илиодора (Труфанова) является не только печальным примером судьбы “церковного политического деятеля”, но и дает повод задуматься над последствиями для Церкви правой, выражаясь словами архиепископа Антония (Храповицкого), “гапониады”.

Список сокращений