Как говорить о Боге современному неверующему? Невозможно говорить о Боге вне какого-то отношения с Ним. Язычник древнего мира был человеком, который состоит с Богом в каких-то отношениях. Мы же окружены людьми, которые будто не имеют с Богом никаких взаимоотношений; “Бог” для них пустое слово. И христианин пытается найти способ выразить идею Бога в рациональной, приемлемой форме…
Мне кажется, если мы хотим говорить о Боге с современным язычником, то есть с человеком, утратившим опытное знание Бога, понятие о Боге, самое главное — прежде чем говорить с ним о Боге, помочь ему ощутить собственные глубины. Иначе мы оказываемся в нелепом положении, когда люди задаются вопросом: где искать Бога? Не в стратосфере же! Или в какой-то точке пространства? — Его там нет…
В результате того образования, какое люди получают в средней школе, у них в мыслях понятие иррационального и понятие абсурда сливаются в одно, хотя это совершенно не так. Например, опытное переживание любви или красоты — это не чисто рациональный опыт, но он ни неразумен, ни абсурден. Первое, что люди должны открыть, в чем мы должны бы им помогать — это измерение человеческой любви, или измерение красоты всего тварного, — лишь бы предмет любви или красоты не превратился в идола, который заслонит собой все, вместо того чтобы быть прозрачным.
Ведь что бывает. Изо дня в день какие-то люди живут, встречаются, и не замечают, не видят друг друга, они существуют друг для друга очень относительно. В какой-то день один из тех, кто до этого времени был лишь частицей окружающей людской массы, вдруг бывает замечен, увиден другим и с этого момента становится реальным, это — он или она, прочие остаются “они”, просто люди. Что случилось? — Случилось то, что в какой-то момент другой прозрел этого человека в его глубинах. Это не произошло путем оценки, примерки, взвешивания “за” и “против”. Реальность человека вдруг раскрылась, оказалась уловлена со всем чувством и всей ответственностью такой встречи. Произошло нечто подобное тому, что бывает, когда смотришь на витраж в соборе. Витраж, цветовое окно, которое было просто бесцветной плоскостью неразличимых оттенков, — потому что на него упал свет, вдруг просиявает светом, красками, рисунком, оно заговорило с нами своей темой и великолепием.
В этот момент мы уловили нечто, что могло бы чудесным образом расширить наше сознание, но мы сразу совершаем пагубную ошибку, — ошибку, которая убивает нас самих и убивает другого человека. Мы смотрим на витраж и как бы думаем: за ним нет света, нет нужды в каком-то потустороннем свете, чтобы это видение осталось во всей красе. И мы превращаем витраж — в фреску, а человека, которого вдруг открыли, — в идола. И с этого момента нам больше некуда двигаться, мы ограничили себя и ограничили другого человека.
То же самое относится к нашему видению красоты. На один миг перед нами раскрывается вселенная, на один миг мы прозреваем ее глубины, видим блистающий свет среди самой тьмы; в такие моменты мы прозреваем красоту всего сущего — и тут же забываем, что потому только мы это увидели, что действием откровения сами стали чуткими, а предмет созерцания стал зримым. И мы и тут создаем идол; и этот мир, который мог бы быть прозрачным и сиять Божественным светом, изливающимся на все, превращаем в плотный, тяжелый мир, в который невозможно проникнуть, где невозможно никакое возрастание.
Мне кажется, что бесполезно говорить о Боге вне этого опыта и вне акта веры в любовь и в красоту. Если человек не верит ни в любовь, ни в красоту, никаким способом ему не поможешь учуять Бога. Во-первых, потому что он сведет Бога к неприемлемой для себя иррациональности, а во-вторых, потому что он превратит Бога в идола. Мне кажется, тут предстоит целый труд воспитания, миссии, чтобы помочь тем, кто нас окружает, почувствовать внутреннего человека, глубины и прозрачность тварного мира. Вне такого человеческого опыта не может быть опыта божественного, вне опытного переживания человека невозможно искать опытного познания Бога.
Этим я хочу сказать, что если мы меньше меры человека, мы не можем надеяться оказаться в той высшей области, где можно встретить Бога. Нужно достичь полноты человечности, сердечности, чтобы перерасти человеческий уровень. Это так ясно из притчи об овцах и козлищах: прежде чем стать способными открыть для себя Того, Кто скажет: “Да ведь ты Меня принял!” — надо принять хоть кого-то. Если мы неспособны проявить любовь на уровне человеческом, разве можем мы посягать на то, чтобы достичь любви Божественной? Вспомните апостола Иоанна: если ты не умеешь любить ближнего, не говори, будто любишь Бога…
Какое из имен Божиих может быть понятно молодым людям?
Это трудный для меня вопрос, во-первых, потому что я уже очень давно не молодой человек, и даже если бы мог вернуться памятью в то далекое время, тот, кого я вернул бы к жизни, не был бы молодым человеком теперешнего времени.
Мне кажется, я даже несомненно уверен, что некоторые слова представляют собой проблему. Например, слово отец создает больше проблем, чем разрешает их. Семейные ситуации наших дней, ниспровержение любых авторитетов и особенно тот факт, что родители уходят от всякого чувства ответственности, — все это привело к тому, что слово отец не несет в себе никакого значения, которое указывало бы на Бога.
В странах англосаксонской культуры в настоящее время получает распространение одно слово; это — брат. По-видимому, можно что-то понять о Евангелии через человеческое братство, братство людей со Христом: Иди к братьям Моим и скажи им… — говорит Спаситель после Своего Воскресения (Ин 20:17). Братство с этим Человеком Иисусом, в Котором можно уловить Бога воплощенного, в Ком можно увидеть свет более яркий, чем обыденный свет, — с этого может что-то начаться.
Но в первую очередь мне кажется, что сегодняшняя молодежь на своем пути исходит не от Бога, а от человека. Именно поэтому я сегодня утром так долго говорил о человеке. Мне кажется, следует вернуться к человеческим ценностям и сделать их доступными для молодежи, и только так можно помочь молодым людям открыть для себя, что говорит Писание на свойственном ему языке. Невозможно поверить в Бога любви, если не знаешь, что значит быть любимым, если тебя не любят так сильно, что сам можешь полюбить в ответ. Невозможно поверить в Бога правды, если у тебя нет никакого опыта человеческой цельности и чувства правды в среде тех, кто утверждает, будто знает Бога. Невозможно приблизиться к Богу, Которого мы называем Отцом, если опыт семейной жизни превратил понятие отца в призрак или в пугало. Этот ряд можно продолжать и продолжать. Так что современная христианская педагогика, особенно если она имеет дело с молодежью, не составляющей часть стабильного общества, например, с юными правонарушителями, должна начать с того, чтобы помочь им обрести целый реальный мир человечности, прежде чем станет возможно перебросить мост, в границах которого эти человеческие реальности окажутся символами, указывающими на реальности Божественные. Но для этого надо нам самим их найти! Потому что отцы должны стать отцами, чтобы дети поняли, что это такое; целые человеческие группы, и в целом, и в лице каждого своего члена должны научиться тому, что значит любить, и суметь любить с таким долготерпением, которое позволит поверить в любовь.
Вы наверно помните гимн любви у апостола Павла: любовь не перестает… (см. 1 Кор 13). Проверьте, сколько способна длиться ваша любовь по отношению к молодым — и не таким молодым — людям, надоедливым, требовательным, невоспитанным, которые отравляют вам жизнь. Да, каждый из нас способен любить сколько-то; но обычно мы берем на себя ответственность за таких людей в надежде, что наша любовь, наше понимание окажется для них таким ослепительным откровением, что через три недели они преобразятся… и уйдут от нас! Но если по несчастью окажется, что наша святость недостаточно сияет или что они настолько слепы, что не способны заметить ее, наше терпение и наша любовь иссякают по прошествии трех недель! Тех, кто никогда не был любим, надо любить годами; и к сожалению, они, чтобы удостовериться, что их любят, будут проявлять себя все тяжелее, постараются испытывать ваше терпение до последнего предела ради собственного успокоения, потому что их гложет мысль: “а если я вытворю еще то и то, не кончится ли его любовь?”. Только когда они убедятся, что ваша любовь, ваша способность любить не ограничена, ничем не обусловлена, не похожа как бы на сделку: “я — тебе, ты — мне”, они смогут начать верить, что такое возможно, и начнут отзываться. Порой они отвечают с такой глубиной, такой цельностью, что видишь: мы-то просто сделали один жест, а они прошли целый путь. Мне кажется, наша ответственность как взрослых людей, ответственных христиан, особенно тех, кто осмелился надеть униформу (это относится больше ко мне, чем к вам!) — очень серьезно ставится под вопрос.
Пер. с французского
<1969–1970 гг.>
Публикация Е. Майданович
