Прародина калмыков – Монголия
Как всякий священнослужитель, прибыв на новое место послушания, я стараюсь хоть немного узнать историю народа, понять его менталитет, почувствовать чаяния. И естественно, когда стал знакомиться с калмыками, их историей, испытал чувство открытия, чувство новизны.
Думаю, для большинства жителей России калмыки представляются малым автохтонным народом. Поэтому в массовом сознании их история как бы переплетается с историей русского этноса, и как-то само собой разумеется, что это уходит в столетия. На самом деле по отношению к калмыкам это не так.
Истории существования русского этноса, российского государства всего тысяча с небольшим лет – не такой уж большой срок. Хотя, конечно, и немалый. Так вот, оказывается, что калмыки вступили на территорию Российского государства только в начале XVII века. Они не формировались в среде нашего обитания, не соседствовали с нами. Они пришли, уже будучи народом с богатой историей, развитой культурой, народом, у которого есть свои приоритеты, свои авторитетные личности, свои национальные герои. Потому что сейчас, в конце концов, открыто заявляется: калмыки – это потомки монголов; этот народ сформировался на основе одного из западно-монгольских племен.
Нынешнее имя части монгольского народа – «калмыки» – закрывает их древнее происхождение и не дает нам понимания того, что этот этнос напрямую связан с великой Монгольской империей Чингисхана. А для калмыков это совершенно естественно. Они знают и помнят о том, что они – монголы, что их предки пришли с просторов нынешних Монголии и Китая, что большинство их этноса там, а здесь они находятся в меньшинстве.
Название «калмыки» они переводят на русский язык как «оставленная часть», что само по себе накладывает отпечаток на их отношение к жизни. То есть они понимают, что у них есть историческая прародина и живущие там братья, которых много.
Для меня это всё стало новым знанием, которым я как архиерей, пользуясь добрым случаем, просто обязан поделиться.
Калмыки в Новое время: почти уничтоженный народ
Тяга к корням, безусловно, есть. Но и, вместе с тем, уже четыреста лет калмыки – неотъемлемая часть народонаселения Российского государства, они часть, я бы сказал так, россиян. И это – тоже большой период, и понимание этого тоже есть.
Калмыки гордятся тем, что они участвовали в освободительной войне против Наполеона, когда они вместе с донскими казаками входили в Париж. Они гордятся тем, что в Первой мировой войне также были героями. Да и во Второй мировой войне калмыки, призванные в Красную армию, демонстрировали мужество.
Проблема заключается в том, что Сталин и его правительство посчитали, что калмыки, оказавшиеся под оккупацией, во время правления немецкой администрации повели себя недостаточно последовательно и патриотично. Что они не проявили смелости, какая должна быть у советских граждан. И поэтому калмыки вошли в число тех несчастных народов, которые претерпели массовое переселение.
Причем это коснулось и тех, кто геройски сражался на фронте. Их оттуда отзывали и отправляли в ссылку. То есть человек, может быть, был уже с боевыми наградами, но из-за того, что его народ подвергают репрессии, он рассматривался как неблагонадежный элемент. Дескать, неизвестно, как он поведет себя, узнав, что его семью сослали в Сибирь и выбросили зимой где-то на полустанке. Поэтому, по логике этого развернувшегося маховика, отзывали и их – и героев войны отправляли в ссылку.
Память об этом тоже до сих пор жива, и забыть-то об этом нельзя. Причем, как рассказывают, по отношению к калмыкам переселение сопровождалось еще и специальным приказом не размещать их общинами, а выбрасывать на полустанках по две-три семьи. Притом что многие, кто был взят из степных сёл, на тот момент даже не говорили по-русски.
Какая часть народа выжила после этих событий, я сейчас не скажу, но процент погибших очень велик. Потом, естественно, была реабилитация и даже создана автономия – Калмыцкая Республика. Причем «Элиста» – это возвращенное наименование, в годы репрессий город именовался «Степным» – вот так обезличенно.
Ессентуки – девять калмыцких знамен?
Нынешняя территория республики намного меньше того, что калмыки занимали в древности. Но это естественно. В начале XVII века Подонье, Поволжье до Урала и Сибири представляло собой огромные и очень малонаселенные территории. Собственно, всё это пространство было отдано на проживание ойратов – монгольских племен, предков нынешних калмыков.
Но по мере того, как крепло Российское государство, усиливалась центральная власть, происходило заселение этих территорий из центральных областей Нижнего Поволжья, с Дона, шло русское проникновение на Северный Кавказ. Естественно, территория обитания калмыков стала постепенно уменьшаться. Был даже такой момент, если память мне не изменяет, в 1771 году, когда во времена императрицы Екатерины большая часть ойратов решила откочевать обратно к себе на родину.
Здесь сыграла свою роль и тонкая политика Китайской империи, прослеживаются и нити западного влияния, то есть желание ослабить Россию.
И вот большая часть российских монголов собралась и стала кочевать обратно. Время было такое, что переправа через Волгу оказалась затруднена: льда еще не было, но через брод уже не пройдешь. Сейчас в этом месте на Волге есть поселок, называется Цаган Аман (Белые Ворота).
После этого кочевья калмыки по второму разу получили имя «оставленных». Нынешние калмыки – это малая часть откочевавших их братьев. И обе части этноса – те, что остались, и те, которые откочевали в современный Китай, помнят, что за Волгой у них остались братья.
Фрагмент карты Российской империи Петра Великого, составленной пленными шведскими офицерами приблизительно в 1709 году, когда в результате перехода части ойратов в русское подданство они были поселены в пределах России на территории от Алтая до Волги. Среди окружающих Россию государств зеленым цветом выделен Ойратский союз, условно называемый некоторыми историками Джунгарским ханством.
То, как сократилась калмыцкая территория, можно показать на таком примере. Мы слышим название Ессентуки, и чаще всего ни у кого не возникает сомнений в том, что это – северокавказский топоним. Но калмыки говорят: это название происходит от монгольского «йисун туг», что означает «девять знамен». То есть, видимо, в какой-то момент там, возможно, был лагерь, стойбище, племена собрались на какой-то съезд, и получилось такое название.
Между прочим, очень долгое время взаимоотношения Российского государства с калмыками шли по линии Министерства иностранных дел. То есть они воспринимались как иностранцы, прибывшие для того, чтобы выполнить определенную миссию. Калмыки имели определенные договорные обязательства с российским правительством о том, что они защищают территорию, где живут. Такой красноречивый момент.
Хурул в поселке Цаган-Аман. Начало XX века
Оскомина российских миссий
Естественно, занимаясь вхождением в богослужебную жизнь, в пастырскую обязанность на новом месте, хоть немножко стараешься сориентироваться. И поэтому для меня стало естественным разобраться, чем я могу быть более понятен для монголов, для калмыков. Наверное, не только тем, что я буду говорить об истории соседства калмыков и русских, калмыков-буддистов и русских православных. Потому что, если покопаться хоть немного в истории, оказывается, что для монголов христианство – религия давным-давно известная. Более того, монголы намного раньше познакомились с христианством, чем русские.
Есть исторические свидетельства о том, что в VI-VIII веках в Монголии и Китае были христианские общины. И что, проводя свои походы, Чингисхан, помимо племен, которые на тот момент были язычниками и буддистами, встречал и христиан. То есть для монголов знакомство с христианством не начинается со времени соприкосновения калмыков с русскими. Вот о чём я как архиерей сам хотел бы больше знать, эту тему поднимать и развивать, говорить о ней в Калмыкии и вовне.
Если, рассказывая про Индию, говорят об апостоле Фоме, то вполне возможно, что проповедовать предкам нынешних монголов мог он, может, был и кто-то другой. Конечно, заниматься подобными исследованиями нужно на территории Монголии и Китая, но для этого должно быть желание нынешних правительств и научных кругов этих стран.
А захочется ли это знание принимать, если оно, допустим, не согласуется с нынешним пониманием, что полезно для народа и интересно для государства? Я никак не дерзаю брать на себя больше, чем то, что пока просто как архиерей хочу поставить восклицательный знак и сказать: к истории монголов и христианства в Азии нужно подойти с вновь пробудившимся интересом.
Меня поразило то, что, находясь в Калмыкии, мы говорим о христианских авторитетах исключительно русского происхождения. То есть в XIX веке в Калмыкии были миссии, организованные Синодом. В среде нынешних калмыков-патриотов, калмыков-ученых, историков они вызывают неприятие, даже само название «христианская миссия». Потому что, имея желание приобщить калмыков к христианству, миссионеры очень часто опирались на государственную политику, которая в те годы стремилась поощрить переход буддистов в православие.
Донские калмыки, конец XIX века
Не всем миссионерам удавалось сделать разделение между миссией и государственной политикой. Понятно: пойти в степи в сложнейших условиях могли только люди очень верующие, вдохновленные по-настоящему христианской идеей. Но нужно понимать и то, что кроме их личного внутреннего удовлетворения, была еще и целенаправленная политика государства, когда для крестившихся калмыков давались какие-то льготы.
Кроме подарков при крещении, им выделяли земли, старались создать из крещеных калмыков новые поселения; был, например, такой город Новый Ставрополь на Волге. Поэтому деятельность миссионеров стала восприниматься авторитетами калмыков как направленная на ассимиляцию их народа, на то, чтобы размыть национальные культурные традиции. И происходила она просто для того, чтобы государству было удобней управлять этой частью своей территории и проживающим там населением.
То есть у горячей ревности христиан, в их деятельности, получилась, как в бочке меда ложка дегтя, – оскомина, ощущение, что, может быть, они были не совсем искренни. Но ведь горячие души христиан-миссионеров старалось использовать государство. Государство во все времена стремится там, где есть возможность, использовать религиозные движущие силы, только бы они помогали крепости государственной власти.
Миссия Кирилла и Мефодия
Интересно, что, прибыв в Калмыкию, миссионеры создавали миссии, посвящая их Кириллу и Мефодию. И тем самым, случайно или намеренно, попали в точку. Еще одна из тем, которую я сейчас стараюсь поднять и развить, это деятельность Кирилла и Мефодия на юге России, в том числе на территории нынешней Калмыкии.
Есть всем известная и совсем не апокрифичная история о хазарской миссии Кирилла и Мефодия. А нынешняя Калмыкия как раз и была личным доменом правящего дома Ашина, тогда огромнейшей Хазарской империи, крупнейшего на тот момент государства.
В середине IX века, когда Кирилл и Мефодий по приказу императора, по благословению Патриарха, через Крым отправились в Хазарию, у кагана было две столицы. Одна из них – Итиль на Волге, а вторая – также на берегу Каспия, но у Кавказских гор, – та, что в разные времена называлась «Железные ворота», Дербент – город Семендер. Сейчас это территория Дагестана. Народ был кочевой, поэтому правители желали обозначить стоянку своего двора какими-то признаками городской цивилизации.
Кирилл и Мефодий прибыли в Крым и жили там около полутора лет, изучая язык, потому что нужно же было вести диспут с авторитетами иудейской религии. Они отыскали место захоронения Климента, Папы Римского, и это сослужило им огромную услугу. Вспомните, когда они шли в Рим, то были вызваны туда на пике конфликта с немецкими епископами, они шли, так сказать, на суд Папы Римского. Но, известив о том, что они несут с собой мощи Климента, вызвали, безусловно, восторг и радость Папы, и поэтому навстречу им вышла торжественная процессия.
У нас немножко лукавят, когда говорят, что вот Кирилл и Мефодий были торжественно встречены в Риме. Так произошло, потому что они несли мощи Климента, которые Рим так ждал. И уже после этого радостного известия они начали контактировать с Папой.
На тот момент, когда Кирилл и Мефодий прибыли в Крым, южный берег Крыма был частью Византийской империи. Но степные районы Крыма – это уже была часть Хазарского каганата. То есть даже в Крыму происходило соприкосновение. Чем, собственно, и было вызвано приглашение учителей для проведения диспутов. Потому что соприкосновение проходило постоянно: пересек горы, перевалил в степные районы Крыма – и вот ты уже общаешься с хазарами.
Из Крыма по Дону они поднялись обычным путем, как следовали тогда все купцы, то есть они не изобретали ничего нового, и не нужно было этого делать. Они не были первопроходцами, им нужно было скорее выполнить свою миссию, достигнуть двора кагана.
Они достигли города Саркел, выстроенного византийцами по заказу хазарского кагана. Ныне это территория, где размещается Цимлянское водохранилище. И от Саркела через Калмыкию торговыми караванными путями они прошли в Семендер, к берегу Каспия.
В феврале мы проводили конференцию, посвященную хазарской миссии Кирилла и Мефодия, были ученые наши – из местного университета, из Астрахани, из Ставрополя, из Северной Осетии. Там прозвучал интереснейший доклад о том, что система речных балок, где можно было удобно остановиться, попоить скот, по описаниям, по рельефу местности позволяет предположить, что тогдашний торговый путь проходил через территорию современной Элисты. Там, в долине речки Элистинки, было удобно расположиться на более длительный отдых, чтобы потом уже направиться через более засушливые районы к Каспию.
Так что вот это путешествие Кирилла и Мефодия – совершенно задокументированное, известное, описанное. Да, в результате их пребывания в столице каган христианства не принял. Но посещение не было напрасным: они, безусловно, свидетельствовали о христианстве и среди славян, которые были в столице Хазарского каганата, потому что в середине IX века одной из статей дохода этого государства была работорговля.
И в качестве более ощутимого, так сказать, результата их миссии можно вспомнить, что вместо подарков кагана, по просьбе миссионеров, в их распоряжение отдали двести пленных византийских воинов. То есть Кирилл и Мефодий вернулись на родину в сопровождении этих людей, которые получили неожиданную для себя свободу. И это Кирилл и Мефодий, и это современные Дагестан и Калмыкия. А много ли людей знает об этом?
Когда мы провели эту конференцию, то и из научного мира, и из церковных кругов стали задавать вопросы: а почему вы вообще занялись этой темой? Раньше она была в засыпанном пеплом состоянии. А она важна.
Золотые ворота, Элиста, Калмыкия
Христианские монгольские святые
Кроме того, были в Калмыкии XIX века и другие миссии. Например, в честь благоверного князя Михаила Тверского, который пострадал на Северном Кавказе.
Да, мне как бывшему священнику из Твери приятно, что в Калмыкии есть село, которое до революции носило имя Княземихайловка, а сейчас Красномихайловка или просто Михайловка. Оно возникло вокруг миссии в честь благоверного князя Михаила Тверского. Но, в общем-то, это весьма-весьма натянутое посвящение, потому что через Калмыкию процессия с останками Михаила Тверского после его гибели в ставке хана не проходила. Да, мне бы хотелось, но всё-таки маршрут был не тот.
И вот на этом фоне, когда есть Кирилл и Мефодий, есть Михаил Тверской, почему-то я не встретил ни храма, посвященного Петру, царевичу Ордынскому, ни других святынь. Потому что есть еще Давид и Константин, дети князя Федора Ярославского, которые родились у него от супруги, по происхождению – ханской дочки.
То есть Давид и Константин, и Петр, царевич Ордынский, – это всё святые монгольского происхождения. То, что их память никак не почтена, меня, конечно, удивило, и я посчитал, что просто обязан сделать эти имена известными для своей епархии.
И этим, в числе прочего, сказать русским православным: монголам христианство было известно намного раньше, чем некоторым из вас. А потомкам славных монголов хочу сказать: христианство было религией и для части ваших предков, поэтому христианство для вас тоже не есть совершенно чужая религия.
Таким образом, я ищу, в первую очередь, мира и согласия, потому что, зная веру соседей, веру людей другой культуры, мы начинаем их больше уважать. Там, где есть знание, нет пустой выдумки, а выдумки всегда бывают страшнее, чем действительность.
Об особенностях калмыцкой миссии и фресках Архангельского собора
В этом году мы переиздали на новокалмыцком языке «Житие князя Владимира». Оно было издано незадолго перед революцией, но язык же развивается: с тех пор калмыки стали пользоваться другим алфавитом. Оригинал по-русски и на этом старокалмыцком нашли в библиотеке аж на Дальнем Востоке. Хотя издавалась она для наших мест. Мы дополнили ее переводом на новокалмыцкий, и сейчас у нас уже несколько месяцев есть такая брошюра, изданная к тысячелетию князя Владимира.
Но, конечно же, для каждого монгола имя Чингисхана – это гордость, которая незабвенна, и они ею дорожат. И я думаю, что их можно понять. В конце концов, империя чингизидов по площади так никем и не была превзойдена, даже Римская империя была меньше. И когда мы будем говорить монголам о том, что Сартак был христианином, что Петр, правнук Чингисхана, не просто христианин, а еще и вошедший в календарь святых Русской Православной Церкви, это будет для них важно и ценно.
Причем по тем материалам, с которыми я познакомился, почитание Петра началось очень рано. И к Петру, царевичу Ордынскому, с великим почетом относились в княжеской среде.
Об этом мало кто знает, но в Архангельском соборе в усыпальнице российских государей есть изображение Петра, царевича Ордынского. Причем захоронения в Архангельском соборе производились по старой сложившейся иерархии: на южной стороне (она считалась самой почетной) – московские князья, на северной стороне – князья удельные, и на западной – опальные князья. И те, кто расписывал фресками собор, естественно, это знали, и также отражали в росписях представление о власти московского государства.
Так вот, на южной, на почетной стороне есть два изображения Петра, царевича Ордынского. То есть московские князья почитали за честь, чтобы в их усыпальнице был бы и царевич. Вот как подходили в Москве к этому человеку.
А кто, скажите, из современных калмыков знает, что их предок изображен в Архангельском соборе Кремля? Я думаю, что, наверное, очень и очень мало кто. И вот я живу и служу здесь. И рассказать моим духовным чадам и близким представителям народа Калмыкии о том, с каким почтением и уважением относились к их предку, считаю своим долгом.
О «русификации», «советизации» и «христианизации»
Моему пребыванию в Калмыкии нет еще года, поэтому к моим свидетельствам я прошу относиться снисходительно. Тем не менее, я понимаю и с сожалением вижу, что каток денационализации советских лет очень сильно деформировал калмыков. И мне обидно, что часто этот процесс преподносят так, будто те или иные национальности пострадали под гнетом русификации.
Будучи сам по происхождению русским, я дерзаю сказать: русификации в те годы было очень мало – была «советизация». Но поскольку она происходила при внедрении русского как языка межнационального общения, то легче всего объяснить: вот-де мы стали жертвами более сильного главенствующего этноса.
А на самом деле русский народ был одним из первых, кто претерпел от советизации. И вот это я не устаю говорить и всегда стараюсь подчеркнуть: простите, но ваши претензии всё-таки не по адресу.
Я только за то, чтобы и русские, и большие, и малые народы – все могли бы развивать свою культуру. Потому что это дар Божий, это как цветы на лугу – чем больше цветов разных красок и форм, тем луг красивее. Потому что это разнообразие – от Бога, а усредненность и серость – это как раз от Его враждующей стороны, от лукавого.
Для меня как христианина многообразие культур приемлемо, и я бы только поощрял развитие любой другой национальной культуры, не только русской. И в качестве тем для будущих штудий я бы, например, очень хотел посмотреть, каковы были быт и культура крещеных калмыков. Понятно, что по времени они существовали очень недолго.
У меня пока не было времени и возможности познакомиться и выехать в те селения, где они жили. Но меня интересует, насколько возможен опыт крещеного калмыка с сохранением национальных, так сказать, христианизированных форм? Или их удел полностью копировать образ жизни русских?
Калмыкия сегодня: возрождение буддизма
Сейчас калмыки активно ищут себя. Для руководителей народа, каковым был Кирсан Николаевич Илюмжинов, естественно было восполнить насильственно уничтоженную религиозную составляющую. Потому что буддизм в Калмыкии был уничтожен, в общем, так же, как и признаки христианства.
В то же время калмыки помнили о своих связях с Тибетом, потому что, допустим, Аюка-хан, живший во времена императора Петра Первого, получил признание еще и от Далай-ламы, который прислал ему свою грамоту и, выражаясь нашим языком, свое благословение. То есть для калмыков-буддистов было естественно последние столетия чувствовать, что их духовный центр в Тибете. И мы это тоже должны понимать и принимать в расчет, что их религиозность имеет свой духовный центр, находящийся вне пределов Российской Федерации.
Калмыки старались активно продолжать духовные связи с Тибетом вне связей с китайской государственностью. Они совершали в Тибет достаточно регулярные паломничества, в том числе в образовательные центры. Этот путь сейчас повторил Илюмжинов, который послал молодых людей для обучения в окружение Далай-ламы и пригласил оттуда монахов. Так что сейчас в Элисте, в Центральном хуруле более тридцати монашествующих священнослужителей.
То есть происходит возобновление буддизма почти из небытия, причем, так сказать, «правильного буддизма», имеющего свои органы управления, богослужение, монастыри и школы. Потому что какие-то традиции в народе, безусловно, сохранялись, – например, танки, – буддийские иконы. И в ссылку семьи уезжали, сохраняя эти свои святыни. Но, естественно, из-за отсутствия своих образовательных центров всё упрощается, профанируется, делается более примитивным.
Сейчас, помимо Центрального хурула, калмыки имеют по районным центрам, по другим крупным поселениям свои места для богослужения. То есть можно сказать, что на сегодня буддизм возрожден в Калмыкии весьма успешно.
Православие в Калмыкии сегодня: нужен кафедральный собор
Как архиерей Православной Церкви я не ощущаю в Калмыкии какой-то целенаправленной антихристианской политики. Другое дело, что у калмыков есть представление: они – малый народ, а русских много. Поэтому им кажется, что как малому народу им надо самим себя поддержать. Сохранить самобытность. И понятно, что возрождение религиозности поддерживалось, в первую очередь, для представителей буддийской общины.
Поэтому я бы сказал: сейчас есть то, над чем нужно совместно потрудиться. Потому что там, где проживают представители разных религиозных конфессий, очень важно стремиться к сохранению некоего равновесия.
Сейчас, например, мы испытываем чрезвычайную потребность в том, чтобы у нас в Элисте был построен кафедральный собор. Потому что даже для нашей небольшой епархии нужен храм, который был бы хоть немного соборного типа.
Да, в условиях Калмыкии русские православные являются меньшинством. Общее количество русских в Калмыкии – где-то около 30%. А если, так сказать, в абсолютных цифрах, получается где-то от семидесяти до восьмидесяти тысяч. Это общее количество русских, и они разной степени воцерковленности.
Естественно, мы понимаем, что и количество наших храмов, и площадь молитвенных помещений должны как-то соотноситься с количеством молящихся. Но собор в Элисте, во-первых, олицетворял бы собою, что это епархиальный центр, что это главный храм православной епархии. И нужно, чтобы этот храм был более доступен для православных жителей города.
Потому что Элиста – город невеликий, но сейчас наши прихожане добираются, пользуясь порой двумя маршрутками. Нынешний наш Казанский собор находится на окраине, вдали от центра. А прихожане наши – люди скромного достатка. Поэтому даже на маршрутке, а то и на двух, доехать для них – достаточно дорого. Не говоря о том, что Калмыкия – край очень суровых погодных условий. По тамошней поговорке, в Калмыкии есть всего лишь два ветра в году: один – в одну сторону, второй – в другую, но времени без ветра не бывает.
Поэтому нам очень необходим кафедральный собор, который был бы ближе к районам проживания русских и который бы показывал, что мы пользуемся таким же вниманием республиканских властей, что мы не забыты. Да, сейчас сделать это становится сложнее. Вообще, конечно, в идеале было бы хорошо, когда строился Центральный хурул, духовный центр Верховного ламы, чтобы через забор с хурулом так же целенаправленно строилось бы и православное святилище – архиерейский кафедральный собор.
Но получилось так, что время активного строительства хурула закончилось. Казанский храмик тогда был выстроен, но он совершенно не соответствует соборному служению – ни по размеру алтаря, ни по площади, ни по месту расположения. То есть нынешний кафедральный собор во всех отношениях может быть критикуем.
Казанский кафедральный собор города Элисты
Мы ведем переговоры с главой республики, с руководителями города, и я не слышу противоречий, но я хотел бы уже от добрых слов, от доброго понимания перейти к конкретике. Но сейчас – сложности, экономический кризис…
Пастырская жизнь в Калмыкии: «Мы работаем для других регионов»
К сожалению, в 90-е годы Калмыкия лишилась своей производственной базы. Предприятия упраздняли, и, естественно, русское население, которое, в первую очередь, было там занято, осталось без работы. Начались массовые отъезды, которые, к сожалению, продолжаются по сию пору. Поэтому молодые люди, русские по происхождению, которые оканчивают среднюю школу, в массе своей не мыслят, что они останутся в Калмыкии. Да, в общем-то, и калмыки выезжают. Но я говорю про русскую часть населения, – более вероятную мою православную паству.
Мужчины у нас выехали на заработки. И только в зимние каникулы, в период праздника Рождества я вижу новые лица, я вижу их, приехавших к себе на родину к своим матерям, к бабкам. Но то же происходит со священнослужителями. Пятнадцать-двадцать семинаристов – выходцев из Калмыкии сейчас уже стали священнослужителями в других епархиях.
То есть в духовном плане жизнь нашей маленькой епархии достаточно успешна – по тому количеству жителей и церквей, число священнослужителей, которое мы дали, – это весьма хорошие показатели. Но они не остаются внутри Калмыкии. И сейчас есть несколько семинаристов; я весьма сомневаюсь, что они захотят вернуться.
Недавно был Архиерейский Собор, который обсуждал такие моменты, чтобы выпускники семинарий приезжали послужить в тех местах, где есть потребность в кадрах. Но это всё обставлено рядом условий, которые должна создать епархия. А нам по нашим материальным возможностям они неподъемны.
Да, я могу сказать, что есть большое количество детей в воскресных школах, детей, которые участвуют в кружках, организуемых епархией. Опека духовная простирается на большое количество детей. Но, к сожалению, это всё без отдачи для жизни епархии. Потому что, достигнув совершеннолетия, эти дети уезжают. То есть мы работаем для всех других регионов. И переломить эту тенденцию можно будет, когда будет работа, рабочие места для русского населения, которое более привыкло к жизни в городских условиях и к работе на промышленных предприятиях.
Объективно такая возможность есть, потому что, в принципе, возрождение экономической жизни Калмыкии идет успешно. Но это пока возрождение жизни сельскохозяйственной. На сей момент мне приятно видеть многочисленные стада скота: коров, овец. И общаясь с разными людьми, в том числе с представителями государственной власти, я узнаю, что свободного клочка в степи уже нет. То есть 90-е годы – «бери отару и гони ее, куда хочешь, не скоро встретишься с конкурентом» – прошли.
Сейчас уже вся степь заново поделена, везде свои хозяева, так что животноводческая база есть. Но, к сожалению, до сих пор отсутствует промышленная переработка мяса: забив и подвергнув самой первичной обработке, скот увозят рефрижераторами. И, как мне говорят, огромное количество мяса уходит, в первую очередь, в кавказские республики, потому что наше мясо пользуется славой, качество его хорошее. Но если бы эта же продукция обрабатывалась в Калмыкии, на нее была бы совсем другая цена, и сколько появилось бы рабочих мест!
Кроме того, раньше в Калмыкии были орошаемые земли. Там выращивали даже рис, было очень много овощей, были сады. Сейчас это почти всё исчезло. И, к сожалению, в отличие от животноводства, пока еще не возобновлено, еще тоже ждет инвесторов, ждет мудрого отношения.
Я очень признателен тем священнослужителям, которые сейчас у нас есть. Это неутомимые люди, ведущие очень активный пастырский образ жизни. И церковная, духовная жизнь у нас теплится не только в церковной ограде.
Бывает замечательно много встреч священнослужителей со школьниками, в домах престарелых, с военнослужащими, много детских художественных смотров, посвященных Рождеству, празднованию Пасхи. Порой мне даже кажется, что активность священнослужителей в Калмыкии выше, чем в других известных мне православных регионах. И я с удовольствием стараюсь вписаться в тот ритм жизни, который застал.
Фото: Иван Джабир
