Подписывайтесь на наш подкаст:
«Ничего страшного, что вы не ходите каждое воскресенье в храм»
— Один читатель написал нам такой комментарий: «Либеральные лайт-православные священники вас правильной духовной жизни не научат…» Отец Савва, а правильная духовная жизнь — она какая? И где критерий, что правильно, а что нет?
— Видимо, авторы этого термина пытаются описать «буржуазное православие». Я сам, некоторым образом, являюсь его представителем. Это не ругательство, просто некий стиль духовной жизни, у которого есть свои пределы и границы, плюсы и минусы, в том числе соблазны и искушения. Поэтому наши оппоненты, которые, в частности, клеймят меня за то, что я «лайт-православный» священник и духовной жизни не научу, во многом правы.
Мы люди, которые живут предсказуемой, сытой, комфортной жизнью. Это накладывает отпечаток в том числе и на наше восприятие жизни духовной.
Иногда мы смешиваем наше благополучие с тем замыслом, который Господь якобы под нас устроил. В этом есть своя правда, кстати, потому что Господь сотворил человека для радости.
Но если мы остаемся на таком поверхностном уровне восприятия этой радости как комфорта, благополучия, то наши критики абсолютно правы. Именно поэтому мы должны учиться слышать наших оппонентов и понимать их тревогу.
— Тогда как определить границы между разгильдяйством в духовной жизни, осмысленным подходом и рвением не по разуму? Вот нам пишут: «Сам Господь Иисус Христос молился своему Отцу до кровавого пота в Гефсиманском саду. А мы-то…» Дальше подставьте сами: ленимся в храм каждое воскресенье ходить, не постимся и так далее.
— Разницу можно найти только опытным путем, когда ты много лет оступаешься, делаешь ошибки, но при этом остаешься честным по отношению к себе. Был такой замечательный антиковед и полиглот Аристид Доватур, его однажды студенты спросили: «Как вы учите иностранный язык?» — «Это очень просто. Первые два года вы должны уделять не меньше двух часов в сутки, а потом только час».
Духовная жизнь сродни изучению языка. Например, ходить каждое воскресенье в церковь — это очень верное правило. Или читать утром и вечером молитвы, вне зависимости от того, какой объем чтения. Может быть, вы прочитаете только «Отче наш», а может быть — акафист или все молитвы. На самом деле, разницы здесь нет. Важно, чтобы был сам факт молитвы в одно и то же время и чтобы сохранялся не только ежедневный ритм, но и еженедельный, годовой.
И те люди, которые придерживаются строгого ритма, пугаются, когда священник говорит: «Ну ничего страшного, что вы не ходите каждое воскресенье в храм», «Подумаешь — не помолились», «Вовсе и не обязательно поститься».
Те, кто знает, какого большого труда стоит поддержание себя в «молитвенной форме», понимают: если мне разрешить это все, я просто рассыплюсь.
С другой стороны, неразумное усердие может перерасти в начетничество, ничего общего не имеющее с Евангелием и с церковной жизнью в том числе.
— Но у каждого свои представления о норме. Как это согласуется с церковным уставом? Потому что люди действительно пугаются: «Это человекоугодие! Свои нормы… Так скоро и службу сократим. Может, и Богородичное правило заодно?!»
— Да, тревога есть у людей традиционных, консерваторов так называемых — о том, что реформы, однажды начавшись, так никогда и не закончатся. По себе знаю, когда я был очень молодым священником, у меня был зуд реформаторства: и тут нужно поменять, и тут, а давайте вот это сделаем…
Детям не надо давать играть в такие игрушки. Церковное тело — это очень тонкий и чувствительный организм. Одна небольшая поломка влечет за собой серьезные трагедии. Здесь нужно знать меру и прежде, чем что-то предпринимать, понять, как это отразится на людях. Вы можете быть прогрессивным и читать богословский текст на разных языках, вам это подойдет. А что делать всем остальным?
Они не ленивые люди, просто не могут читать книги, например, отца Александра Шмемана. Они для них сложны, при всем уважении к этому автору. И что? Мы теперь встанем в позу обличителей, для которых оскорбительно присутствие в одной церкви таких невежд? Нет, мы все одна семья. И нужно стараться услышать правду другого человека. И прислушавшись к нему, оставаться верным здравому смыслу, потому что иногда и наши оппоненты тоже заигрываются и, следуя букве традиции, вытворяют такое, что можно смело аттестовать как модернизм, только с налетом традиционности.
Найти «удобного» батюшку и «удобный» храм
— Но вот человек, который хочет вести осмысленную религиозную жизнь, вдруг сталкивается с тем, что не каждый священник готов это принять. И нужно искать «удобный» храм и «удобного» батюшку, где с тобой согласны. А если храм один в городе или селе? Как быть, если идешь в храм к Богу, но приходишь все равно к священнику?
— Вот это типичная оговорка для приверженца «буржуазного православия» — «искать удобного священника».
Поймите, если речь идет о духовной жизни, никакие священники, бабушки, уставы, патриархи здесь вообще не помеха.
Потому что это глубоко внутри, сюда вообще мало кто проникает. У вас может быть духовник на другом краю света, и вы с ним будете созваниваться по скайпу раз в год. А посещать вы будете этот храм, здесь будете молиться, причащаться и даже исповедоваться. Это никак не повлияет, если духовная жизнь у вас на самом деле есть.
— Но смотрите, главный конфликт рано или поздно упирается в Причастие. Одна наша читательница не может формально исповедоваться и все вычитывать, а священник из-за этого ее не допускает к Чаше. Она пишет: «Я из-за этого довольно большое время пока не причащаюсь. Ну не могу играть ролевую игру, хоть убей меня». Вот что делать?
— Ну да, это трагедия… Если у нее нет возможности пойти в другой храм, это, конечно, очень тяжело. Я сочувствую, но не знаю даже, чем помочь. В городе, где я живу, много храмов. И в наш монастырский храм приезжают люди со всех концов города, хотя рядом через дорогу стоит новенькая церковь, где замечательные священники. Но едут к нам. Может быть, еще и потому, что мы не требуем вычитывать каноны. Вернее, никогда об этом не спрашиваем. Это личное дело каждого.
И кроме того, у нас нет обязательной исповеди перед Причастием. То есть ты исповедуешься тогда, когда чувствуешь, что в этом есть необходимость. Но таких храмов немного. И нужно отдавать себе отчет в том, что иногда священники не готовы к новым реалиям. Нужно искать какой-то выход, я думаю, он всегда есть. Вплоть до того, что ехать в другой город — может, раз в месяц, но это будет ваша община. Мы сейчас все-таки не в хрущевское время живем, когда на несколько областей был один кладбищенский храм.
— С одной стороны, человек хочет, чтобы его кто-то направлял, с другой — очень не любит, когда его кто-то контролирует, особенно в духовной жизни. Он даже понимает, когда священник нарушает его границы. Но все равно в голове стереотип: «А как же так, я не слушаю батюшку? Я же должен смиряться…»
— Это тоже путаница в понятиях между «священником» и «духовником». То, что мы не различаем эти две реальности, приводит к разного рода недоразумениям. В этом смысле традиция Элладской Церкви мне кажется более понятной, где есть духовники, а есть священники. Не всякий священник может принимать исповедь. И там есть практика, по которой разведены исповедь и Причастие. Ты исповедуешься тогда, когда это тебе необходимо, это отдельное событие в твоей духовной жизни, и люди, бывает, едут раз в год или в полгода в какой-то монастырь, где батюшка, у которого они исповедуются.
Я считаю, что исповедоваться нужно только у одного человека, но при этом почитать всех остальных и принимать у них Евхаристию.
А может быть, даже исповедоваться у любого другого приходского батюшки, но верность сохранять своему духовнику. Духовник и священник — это разные служения. Священник может быть духовником, но не всякий священник может быть твоим духовником. И не нужно смущаться, если приходится иногда даже одергивать священника и давать ему понять, что это границы, за которые вы его не пустите, потому что он не ваш духовник.
— А духовника можно одергивать?
— Иногда нужно одергивать и духовника. Если это хороший духовник, он вам даже спасибо скажет, потому что мы все увлекаемся. Вот я очень-очень увлекающийся человек, поэтому благодарен людям, которые меня периодически одергивают и говорят: «Батюшка, вас понесло куда-то не туда». И слава Богу, со мной рядом есть такие люди. Мои друзья. Или недруги, которых тоже немало.
— Вы знаете случаи, когда священник злоупотреблял своей свободой? Какие могут быть соблазны и последствия?
— Да, среди всех людей злоупотребление свободой — это классика. Но если говорить о священниках, лучше сказать о злоупотреблении ответственностью. Потому что очень часто батюшки путают свое с чужим. И епископы. И патриархи. Мы всего лишь люди.
Вот у меня перед глазами был такой случай. Студентка-отличница, замечательный человек. Начала ходить в церковь, попала на исповедь к одному священнику. И он стал так духовничить, что она вела образ жизни почти монахини: вычитывала правила, не спала, питалась какими-то росинками. Тут сессия, а она ответственная очень была девочка… И здоровье разрушено навсегда. Конечно же, ее отчислили из университета, даже академический отпуск не помог. Все закончилось психиатрической больницей, из которой девочка не может выйти уже несколько лет.
А этот батюшка где? Он никакое наказание не понес. И очень плохо, что у нас в Церкви этот механизм не отлажен. Хотя тут тоже можно палку перегнуть.
Священнику нужно взвешивать каждое слово и не путать свое с чужим.
Границы очерчены четко, особенно в общении с детьми, например. Когда ты начинаешь вопреки, не посоветовавшись с родителями — я тоже таких знаю, — призывать подростка к монашеской жизни и так промывать мозг, что ребенок буквально из дому убегает… Ну зачем так делать? При этом сам священник — многодетный папа, и он вдруг решил поиграть в духовничество, поотсекать помыслы подростку. Вот это большая проблема. Но об этом, слава Богу, у нас в Церкви говорят очень много.
— И как противостоять священнику в таком случае?
— Я не церковный иерарх. Там, где нужен системный канонический ответ, я не могу давать никаких рекомендаций. Просто могу сказать про себя. У меня были такие искушения, увлечения, когда мне казалось, что я вот сейчас так человека духовно поведу… Но слава Богу, мне хватает чувства юмора, чтобы долго не оставаться серьезным и не увлекаться подобными вещами.
Но не у всех есть чувство юмора. Есть батюшки очень серьезные, которые ну очень сильно увлекаются. Поэтому я бы лично, если советовать просто себе и другим священникам, рекомендовал бы чаще над собой смеяться и не обижаться, если смеются над тобой. Попроще надо быть.
«В церкви временами будет неудобно»
— Все уже поняли, что обрядовое благочестие — вещь пустая, если оно для тебя формальность. Но как наполнить смыслом те же три пресловутых канона перед Причастием и все остальное, чтобы тебе действительно хотелось приходить в храм и получать от этого радость?
— Я думаю, что чтение канонов перед Причастием вообще не всем подходит. Например, я не всегда их читаю. Кроме того, нет жесткого предписания для всех мирян обязательно вычитывать три канона. Это монашеское правило. И поскольку у нас не Ватикан — нет общеобязательных для всех документов, нет такой традиции…
И людям нужно помочь прояснить, что не нужно на себя брать чувство вины из-за того, что они не вычитали каноны.
Все, что нужно для литургии, находится на самой литургии. Это моя убежденность.
А все эти бесконечные промежуточные звенья, которые мы себе создаем, они хороши, когда помогают подготовиться к литургии.
Но когда они забирают последние силы, а ты уже на литургию приходишь ну полностью вымоленный в ноль, потому что ты всю ночь читал-читал акафист, ребенок все просыпался и не давал тебе заснуть в моменты, когда можно было отоспаться, а тут еще священник тебе что-то говорит, недоуменно вскидывая брови: «Ну как же так, ведь так легко прочитать этот несчастный акафист…» Тяжело читать акафист…
— Кто-то скажет, наоборот, во славу Божию потрудился как следует: «Я молодец!»
— Да, тут вопрос опять же в смыслах, которые мы сами вкладываем. Если вы во славу Божию потрудились из последних сил, Господь это примет. Я считаю, что иногда человек, насилуя себя, не напрасно это делает и это не абсурд. Но там, где абсурд, не нужно его поддерживать.
— Люди часто говорят: «Неужели мы не можем малую жертву принести Богу?» Почему мы описываем свои взаимоотношения с Богом через «жертву»? Когда такое слышишь, это вызывает защитную реакцию.
— Это трудности перевода. Для современного городского православного слово «жертва» маркировано негативными значениями: мы не должны жертвовать, мы должны жить для себя, вся наша буржуазная культура об этом говорит. Мы не должны ни в чем себя стеснять, нужно позволять себе мечтать, ставить высокие цели и так далее. Но культура средневековая, в которой вызревало христианство, воспринимала его как жертвенность, как благородный порыв. В этом много правды, и современному православному буржуа иногда полезно к этой правде приобщиться.
Иногда мы должны жертвовать и комфортом, и временем, и какими-то обстоятельствами, где мы себя ущемляем, да. Не все в нашей жизни будет и должно быть комфортно. В церкви, как бы вы там ни обустроились, все равно временами будет неудобно. Со священником, каким бы он ни был выдающимся духовником, время от времени будет неудобно. Богослужение, каким бы коротким вы его ни сделали или на русском языке, или с правильным пением, или с правильной вентиляцией, все равно время от времени будет неудобно. Так устроена жизнь.
— Вы говорили, что сегодня зарождается новый стиль религиозной жизни, который назвали «благочестием свободы». Объясните, что вы вкладываете в это понятие?
— Я думаю, что благочестие свободы — это просто некий идеал. Я мыслю эту категорию лично для себя как синоним идеи отца Сергия Булгакова о творческом благочестии. То есть той творческой работе, которую должен разрешить себе христианин в поиске своего исключительного стиля духовной жизни. Гораздо проще мыслить духовную жизнь как набор правил, общеобязательных для всех, который всем подходит. Но это не так.
Мы люди разной религиозной одаренности в том числе. И мы не можем все жить по одним и тем же правилам.
Именно поэтому отец Сергий говорил, что нужно разрешить себе творческий порыв, отнестись к своей духовной жизни как к задаче художника. Мне кажется, это плодотворная идея, которую нужно со всей серьезностью принять современным богословам и просто думающим, читающим людям и разрешить себе это творческое дерзновение в благочестии. Знаете, когда человек создает картину, пишет рассказ — он находится в творческом поиске, никто его за это не ругает.
Но как только ты в своей духовной жизни пытаешься понять, как живет твое тело, как ему нужно поститься, какой ритм молитвы, например, приемлем для тебя, это вызывает испуг, который, кстати, я могу понять, потому что для новоначального, конечно же, следует идти по проверенным, проторенным путям. Дальше, когда вы уже прошли этот период, нужно разрешить себе поиск себя, не боясь ошибок и руководствуясь Евангелием и тем богатым наследием, которое осталось от церковной истории.
«Священники — это не выписанные с Марса сверхчеловеки»
— Есть мнение, что в Церкви не любят думающих священников. А как по вашим наблюдениям?
— Я думаю, это некий стереотип. И правда, если ты высказываешь свое суждение и оно не совпадает с мнением, например, епископа, то рано или поздно будет конфликт. Но мне эта ситуация изнутри понятна, потому что я сам вот такой неудобный для моих епископов. Одного я уже пережил, не знаю, что теперь — мой епископ меня переживет или я его. Но это не важно. И если бы я сам был начальником, я бы с собой поступал еще и жестче. Потому что мы должны понимать, что дисциплина в Церкви — необходимая вещь. Наличие иерархии — это универсальный способ минимизировать число конфликтов, это везде так, не только в человеческом сообществе, но даже в табуне лошадей.
Вопрос не в этом, а в том, что нужно искать правильную тональность дискуссии. Я не могу сказать, что священникам зажимают рты. Другое дело, что священники сами иногда боятся пожертвовать своим благополучием. И даже епископы — но не так уж и многие — могут пострадать за свои высказывания. Если ты остаешься в рамках вежливости, канонического права, никто тебе ничего не сделает. Даже если тебя переведут на какой-нибудь приход или попросят перейти в другую епархию, это не критично.
Но нужно понимать, что внимание к свободомыслию священника такое пристальное именно потому, что слово священника способно разрушить того, кто его слышит. Это не сразу до молодых священников доходит. Ты что-то сказал на проповеди, позволил себе вольность, и это может стать фундаментом для духовной деградации твоего слушателя. Поэтому чем старше я становлюсь, тем больше понимаю, насколько ответственное это дело для священника вообще — говорить.
— А вы всегда говорите то, что думаете?
— Нет, конечно, это только безумцы так делают! Я ведь думаю всякое, и я могу думать вещи, которые просто думаются, понимаете? Ты сидишь, и слава Богу, что никто не слышит твоих мыслей, потому что тебя самого шокирует то, что ты сейчас подумал или пожелал. Кого-нибудь укокошить, например, за то, что тебя якобы обидели…
Деликатность, вежливость, тактичность, которые должны быть присущи каждому христианину и вообще каждому воспитанному человеку, не позволяют нам говорить все, что мы думаем. Ты ведь можешь ранить человека. А священник обладает некой властью слова, как бы мы ни смеялись над этим…
Слова священника способны покалечить в десятки раз сильнее, чем слово обычного человека.
Поэтому деликатность должна быть во всем, я считаю. Нужно учиться говорить правду правильно.
— Иногда возникает ощущение, что священнослужитель с тобой не до конца откровенен и говорит так, как вроде бы «правильно», но не так, как думает на самом деле. Что дороже — сан или внутренняя правда?
— Я думаю, что это вопрос демагогический по своей сути. Человек может быть с вами не откровенен, во-первых, потому что вы не следователь и не его психиатр. Во-вторых, потому что любой зрелый человек всегда держит дистанцию. Искренность — это большой подарок. Если вы видите человека, который с вами предельно искренен, это комплимент для вас лично.
Вы думаете, что священники не люди? И они не испытывают испуга перед прихожанами? Я, например, лично испытываю, потому что знаю, что часть православных христиан хотят не мне добра, например, просто так бескорыстно, они хотят мною пользоваться, и я их в этом не упрекаю. Но я всегда ставлю какой-то предел.
Хотя иногда бывает так, что человек просто лицемер. А что, среди священников нет лицемеров? Полно. Это как раз такая болезнь, которая поражает активно религиозных людей. Среди священников нет подхалимов? Полно. Людей, которые говорят не то, что думают? Полно. Но так устроен наш мир, ведь священники — это не выписанные с Марса сверхчеловеки, это просто люди, с которыми тоже случаются и трусость, и малодушие, и жажда комфорта, и просто тщеславие, желание понравиться начальнику — причем вполне бескорыстное!
— Как раз о священниках, которые пытаются угодить начальству. А ведь есть те, которые пытаются что-то делать вопреки. Один священник как-то поделился: «Ни для кого не секрет, что есть масса приходов, которые не занимаются никакой социальной работой. Что делать священнику, который действительно хочет приблизить людей к Богу через соцсети или какие-то мероприятия, но ему не дают вышестоящие?»
— Надо работать с людьми, не с начальством. У начальства есть свои задачи, цели. Чаще всего наши епископы тоже заложники этой системы, у них нет возможности сейчас быть отцами, они в большей степени чиновники и руководители. Надо работать всегда с конкретными людьми, ведь то, что на приходе не ведется какая-то социальная работа, в 90% вина самих прихожан. Это мои наблюдения. Их устраивает, что священник остается в своем предсказуемом русле — это удобный батюшка, удобный храм, и все, и больше меня не трогайте.
Я служу священником 26 лет, и только последние годы начали появляться какие-то плоды.
А до этого у меня бывало даже отчаяние: «Столько говоришь-говоришь, стараешься, толкаешь, ничего не работает». Надо дать людям время освоиться, чтобы они сами себя тоже услышали. Не нужно отчаиваться, нужно себя настраивать на очень долгий процесс.
Священник — это человек, который формируется десятилетиями, его невозможно вырастить в семинарии, выдав диплом: «Теперь ты батюшка». Нет, он станет батюшкой лет через тридцать, когда послужит на одном или многих местах, сам переживет утраты, сам переживет предательства, гонения — и со стороны епископа, и со стороны прихожан, и какие-то недомолвки, сложности со своими собратьями. Поэтому священникам нужно просто разрешить себе этот длинный срок и никуда не торопиться.
— Так, нет, мне все равно не дает покоя этот вопрос. Представим: я молодой священник, я хочу вести миссионерский блог или какой-нибудь киноклуб для своих прихожан, обсуждать с ними фильмы и в связи с этим — религиозные вопросы. А мне благочинный не дает, говорит: «Нельзя». И что, мне тридцать лет ждать?
— Нет, благочинные долго не живут, по моим наблюдениям. Это все гораздо быстрее меняется. И епископы не вечны. Не надо торопиться.
Меня прежде всего смущает, что последнее время активизировалась агрессия против священников-блогеров, я этого не могу никак понять, потому что священники, которые пишут статьи, снимают блоги, делают это на самом деле вопреки всей нашей церковной системе, выглядят чудаками, портят себе репутацию, чаще всего попадают на карандаш епископу. Этих людей, наоборот, нужно как-то ободрять.
Но, с другой стороны, мне понятны опасения епископов и благочинных, потому что очень часто этот блогерский опыт — особенно молодым людям — кружит голову настолько, что человек начинает в себя верить, как в звезду, многое себе позволяет. И, конечно же, гораздо проще не пастырски его как-то поддержать и деликатно одернуть, а просто запретить.
Это от нашей лени происходит. Запретил и успокоился — нет проблем. Здесь с обеих сторон нужно большое терпение и внимание к этой проблеме. Со стороны молодых священников — просто терпение.
Фото: Ефим Эрихман
Видео, монтаж: Сергей Щедрин