В первый раз живого католика я увидел на Красной площади в Москве в 1986 году. Это были наши ровесники – молодая пара из Чехословакии. Мы случайно познакомились, и я им показал Москву — ту, которую я знаю. Они пригласили нас к себе В ДОМ!!!
Католики и Константин Камышанов
Мы приехали в Прагу. Пришли в дом к их родителям. В воздухе между нами витал 1968 год.
Мама Гонзы-Янека пела в храме пред Папой Римским. Папа был хозяином кафе.
Мы подошли к столу и я спросил:
— Можно мы помолимся?
Они опешили.
Пропели «Отче наш». Над столом воцарилась гробовая тишина. И вдруг они обняли нас.
Потом пропели по-чешски с окончанием «И избави нас от злего»)))
— Мы никак не мусили думать и того чекать, як молодежь с Советского Связу может славить Христа! Вы таки млады и вже таки шиковны.
Переход из статуса советских в статус христиан перевел нас в совершенно другую категорию. Мама не то, что не сомневалась в приглашении сына Гонзы, она не знала как нам угодить.
Так радушно меня не принимали даже дома. И мне не кажется, что они хитрили, ради того, чтобы заманить нас в католичество.))))
Они пошли с нами на православную литургию. Они показали нам горы цветов в одном из костелов и гору костылей в храме святого Игнация – том месте, где Божия Матерь источила тысячи чудес. Гора цветов состояла из букетов. А каждый букет – это чудо
В то время у нас в СССР не было возможности купить Библию. Нужно было ждать, когда умрет какой-нибудь прихожанин и ждать, когда его родня отдаст Библию в храм. А зачем было нести в храм, если ее можно продать задорого? И если принесут, то опять ждать, когда батюшка отдаст уже следующим хранителям Слова.
У меня НЕ БЫЛО ЕВАНГЕЛИЯ! Я его переписывал от руки для себя. От руки я переписывал и молитвы.
Мы ходили по антикварным магазинам Праги и искали русские книги. Там были книги на португальском, но не было на русском.
Чехи вместе со мной пошли к их католическому «КНЕЗЮ церкви», и он нашел русскую Библию в шведской миссии. Пожилая женщина пожала мне руку и сказала:
— Я счастлива слышать, что в Советском Союзе есть христиане. Это один из самых счастливых дней моей жизни.
Вы хотите, чтобы я плюнул в этих людей?
В 1981 году мы приехали в Каунас. Пошли в музей Чюрлениса. Стояли пред полотнами. И перед картиной «Сказка королей» я перекрестился. Она мне показалась очень верной и таинственной, литовской транскрипцией Троицы.
К нам подошел высокий пожилой человек и что-то сказал не по-русски. Когда он узнал, что мы студенты из Москвы, он лишился дара речи. Переход из советского в статус христианина поднял нас в его глазах на необыкновенную высоту.
Гедиминас рассказал о своем детстве при храме, о том, как ездил при капиталистах на премьеры оперы в Вену. И уже, не зная как нам угодить, позвонил родной сестре Чюрлениса и предложил ей принять русских христиан.
Я говорил с ней!
Но ей уже было за 80 и она грипповала. Мы не попали в дом семьи Чюрлениса, но мы испытали дух братской христианской любви Литвы.
Несколько лет назад я ехал в римском автобусе. В переднюю дверь вошел очень древний старик итальянец. Настоящий итальянец. В длинном черном пальто. В красном шарфе. В широком берете и с зонтиком. Прекрасный персонаж из фильма Амаркорд. Я уступил ему место. А он вспыхнул улыбкой:
— Инглиз?
— Но. Руссо.
— Руссооооооо!
Я видел, как переход из статуса англичанина в статус русского поднял меня в его глазах. Руссо – это намного выше инглиза! Я добавил:
— Ми — русо кристиано,- и начал Символ Веры на латыни. Старик и автобус обмерли.
Оказалось, что этот старик был на войне и попал в плен. И его плен проходил на Урале. Его поразили наши люди, и особенно то, что христиане не умерли в СССР. Он молился там с кем-то из русских. Я не все понял, но старик сказал, что счастлив видеть русских христиан.
Вы хотите, чтобы я их считал врагами рода человеческого?
Мне так не кажется. Когда мы ехали по Италии я видел прекрасную ухоженную страну. На горах города и храмы. Убранные поля. И во всем пейзаже неуловимое что-то. И вдруг дошло:
Здесь живут христиане. И этот шарм — шарм христианства.
Такого нет в других частях мира. И поэтому Италия, как и Польша или Франция кажутся родными. И народы эти нам родные. А нас тащат в евроазийство и уговаривают, что европейцы плохие, а наши лучшие друзья — это басурмане. Нам предлагают закрыть глаза на то, что в дружественных сатрапиях под рукой восточных царьков христиане, в лучшем случае, люди второго сорта. Это в лучшем случае.
И последнее.
У жены есть подруга — Маринка Ворожихина. Это зеленоглазый ураган. Это леди Макбет Рязанского художественного училища. Это человек — Взорвавшееся Солнце и Директор Землетрясения.
Как и положено такому позитивному человеку, она оказалась в горе. Название этому горю – муж. Такой же граф Макбет. С горя, на последние деньги, она поехала в Польшу на экскурсию развеять тоску.
Приехали в Ченстохову. Гид говорит, что эта Ченстоховская икона написана греками, была у русских, но вот стала сердцем Польши и спасла Польшу. Экскурсия пошла по магазинам. Маринка села на лавки. Что-то пробило ее, и она упала на колени и заплакала. Как вдруг к ней подходят две монашки — католички и говорят:
— Сестра, ты из Советского Союза?
Маринка плачет и кивает.
А они ее обнимают и целуют и говорят:
— Мы каждый день молимся о христианах в России. Каждый день. Мы молились и о тебе сестра.
Маринке стало это совсем невыносимо и они все втроем обрыдались и обобнимались.
Вы хотите, чтобы я плюнул в них?
Я был во многих местах католического света и вот, что мне странно. Мы – простые люди, легко находим язык. Рады друг другу. Готовы помочь друг другу.
Я понял, что единственная русская конвертируемая валюта – это наша вера. Если мы провалимся вместе со своим космосом и балетом, там никто и не заплачет. Но вот если мы пропадем как братья, для них это будет горько Христианская вера переводит нас из мира теней, для жителей запада, в мир и статус друзей.
Мы летели в самолете. Рядом кемарил итальянец весьма фешенебельной наружности и не обращал на нас внимания — до тех пор, пока мы не перекрестились. После этого его сон как сдуло рукой. Весь полет он был любезен и все время искал нам угодить.
Я не думаю, что он хотел, как иезуит, заманить нас в липкие сети вероисповедального греха. Скорее всего, он дал понять, что и Запад тоскует в раздоре. Просто в России для итальянца нет ничего интересного, кроме икон и веры. Что-то глубинное было в его внимании, что выше слов и границ.
И вы хотите чтобы я плюнул на их храмы? А ведь в большинстве римских храмов на самом видном месте лежат русские иконы.
Мне непонятно только то, что многие сельские попы ненавидят католиков больше врагов веры христианской. Они готовы мириться с басурманином, только не с итальянцем или чехом.
Мне кажется преступным то, что наши лидеры, которые должны являть нам пример братской любви, между собой общаются не как христиане, а как лютые враги и конкуренты.
Что такое филиокве — по-настоящему знают только пять человек. Но миллиарды готовы служить Христу жизнью.
Некоторые мои сослуживцы вместо веры предлагают народу страх. И вот новая пугалка – объятия Патриарха и Папы. Какой прекрасный повод запугать паству.
Мой знакомый как-то был на Сицилии. Там попал в деревню. Пришел в храм. Там начал про филиокве. Местные крестьяне обиделись:
— Мы думали что, вы, русские храните древнюю правду, а вы нам про какую-то чепуху!
Миллиарды людей по всему белому свету и 99,999% наших не знают, в чем дело. Богословие важно. Но народ его не понимает, не понимал и не будет понимать. Ни таинственный фаворский свет, ни усию, ни ипостась. Ни эту филиокве. Зато он хорошо понимает любовь к Богу, Божией Матери и к милосердию. А что еще нужно?
Читая историю раскола и историю Унии, нельзя не поразиться тому, что рану Церкви нанесли всего несколько человек, полных вредности, амбиций, наглости и злости.
Но теперь мы можем залечить эту рану хотя бы между двумя христианами? Между стариком итальянцем и простым архитектором из Рязани, между Маринкой из Костромы и монашками из Ченстоховы, между студентами из Москвы и женщиной, певшей перед лицом Папы?
Я не знаю, что там придумают богословы, но сердца наши все ближе и ближе. Границ почти не стало и народы узнают теперь не по книжкам, ни в прицел, а лицом к лицу. Неужели не заметно, что они нам братья? Ведь в семье тоже нет полного единомыслия, но все равно, она — семья. А богословие, которое не учитывает братство и любовь – просто валяние в болоте.
Я не понимаю, почему простые люди доброжелательней тех, кто должен нам показывать пример любви?
